Память (Книга вторая) - Владимир Чивилихин

Бурундай, щурясь от света утренней зари, зацветающей над городом, еще долго следил за прочерками урусских стрел. Они были сильными, быстрыми, это так, но стрела летит для того, чтобы вонзиться в живую плоть врага, разорвать ее зазубринами, а сегодня очень много стрел втыкалось в землю, щиты, лесной хлам.

Сам-то Бурундай считался в молодости лучшим лучником рода и знал, как такими становятся. Он не помнил, когда отец дал ему первый, маленький лук, как не помнил и того часа, когда его впервые оставили одного у гривы коня. Хорошо только запомнился день, в какой Бурундай убил зазевавшегося у норы детеныша тарбагана, изжарил в костре и съел его нежное жирное мясо, посверкивая глазами на голодных неудачливых ровесников. И день, когда он победил всех в стрельбе из лука на ежегодном родовом празднике, и другой великий праздник в том же памятном году, когда стрела Бурундая догнала всадникакераита, вошла ему в спину и пронзила сердце. Он оценил радости степной охоты, новых побед в соперничестве и, посылая в пылу сражений стремительную легкую смерть впереди себя, познал высшее счастье стрелка из лука — глаз и стрела, рука и тетива становятся одним страстным, до предела напряженным центром вселенной, властителем расстояния, ветра, времени, цели; сей вожделенный миг он ценил дороже всего на свете и, казалось в ту пору, никогда б не променял его, подобно иным, на доброе вино или власть над людьми, на самого лучшего сокола или коня, на горсти прозрачных камней или забавы с юной наложницей. Однако небо распорядилось так, что он получил все это взамен уходящей воинской молодости, а сверх того мудрую, ревнивую и строгую опеку Субудая, чему вот-вот, кажется, должен наступить печальный конец, и капризную волю Бату, конца которой не предвидится, и неизвестность, скоропреходящую, мелкую сегодняшнюю и великую завтрашнюю, когда он поведет степные войска к далекому западному морю!

Последний раз Бурундай держал в руках лук год назад. Это было на земле болеров, сражавшихся с яростью обреченных. В далекие славные времена, когда великий Чингиз еще был жив, Субудай и Чжэбе, повергнув хорезмийцев, персов, армян, гурджиев, ясов, кипчаков, урусов и множество других промежуточных народов, бросились, как барсы, к последней богатой нетронутой земле, что лежала на средней Итили, к северу от прямого пути в родные степи. Молодой Бурундай, начавший тот великий поход во главе десятка, помнил, как быстрые балеры собрали нежданно большое конное войско, хитро заманили степных пришельцев, привыкших к легким победам, в лесную ловушку, перестреляли и посекли саблями множество богатуров. Бурундаю удалось тогда во время бешеного прорыва к степи сохранить почти половину своей сотни, всю добычу и впервые удостоиться благосклонного внимания Субудая. Почти пятнадцать лет и зим Субудай и Бурундай жаждали отмщения, и час тот грянул — земля болеров насквозь пропиталась кровью, пропахла дымом, а остатки ее войска старый воитель и Бурундай загнали в излучину реки, за которой вздымалась крутая гора. Бурундай сошел с коня, чтоб не ходил перед глазом наконечник стрелы, и вспомнил молодые годы. Однако изящные невесомые башгирдские стрелы с белоснежным гусиным оперением находили живую цель только поначалу. Рука, что так давно не натягивала тетивы, скоро устала, начала дрожать, неметь, и Бурундай, поощрительно улыбаясь и отирая со лба обильный пот, передал слишком тугой лук его хозяину, молодому широкоплечему найману…

Сейчас он, замечая мельчайшие подробности подготовки к штурму, ясно видел, что железные урусы на стене двигаются после этой бессонной ночи с замедлением, плохо целятся, тяжелые излетные их стрелы то и дело минуют его воинов, и Бурундай еще раз вспомнил завет великого воителя о необходимости непрерывного нарастающего приступа, если он начат…

Любознательный Читатель. Но все-таки что это за «железные» воины на стене, от которых будто бы отскакивают стрелы?

— Воины, одетые в железо, предназначенное для рукопашного боя. Кольчуги, пластинчатые латы и кованые шлемы защищали от сабель, мечей, копий и, конечно, стрел.

— Но откуда известно, что козельцы имели такие железные одежды?

— В летописях, правда, об этом нет сведений, но посудите сами — в знаменитой черниговской Черной Могиле были обнаружены щиты, шлемы и кольчуги. Захоронение это довольно точно датировано по византийским монетам. И совершенно невозможно допустить, чтобы таких доспехов не было в распоряжении воинов важнейшей стратегической крепости Черниговской земли спустя двести пятьдесят лет! Добавлю: кроме обычных, ординарных доспехов, что были на вооружении наших предков, кажется, во все времена, козельский воин тех лет имел еще одно уникальное защитное приспособление, обнаруженное археологами в этом районе Руси… Мы вспомним о нем скоро и к месту, а сейчас вернемся к первому штурму города.

Штурм еще не начинался, потому что не была закончена подготовка к нему, эта изнурительная и долгая рабская страда, уже отнявшая у Бурундая, должно быть, не меньше воинов, чем возьмет их сам штурм, последний яростный бросок через ров, доверху заполненный поверженным лесом Урусов и поверженными людьми степей. Бурундай в точности знал, почти видел, как это будет — бесчисленные подобия стояли перед глазами. К этому ночному часу, венчающему все дело обильной кровью и славной победой, он прикажет собрать и приберечь как можно больше стрел, пошлет к валу сотни новых зорких и умелых лучников, что уберут со стены всех урусов, которым не хватило железных одежд. Легкие прочные лестницы уже готовы. При каждой из них десяток отважных воинов ждет в кустах сигнала, и таких десятков — десятки, вооруженных длинными палками с острыми наконечниками, которые пронзят этой ночью кишки неуязвимых железных Урусов.

Бурундай не станет смотреть три последние череды. Урусы, теряя лучших своих воинов, истычут пиками первых, развалят топорами черепа вторых и уже на стене порежут ножами третьих. Бурундай уйдет спать, чтоб уцелевшие прониклись еще большим уважением к нему, покорителю последней крепости урусов, не желающему оскорблять глаза скучным зрелищем, уши — воем и стонами победивших и побежденных. Бурундай — степной полководец: он почитает травяной простор, вековую воинскую хитрость степных сражений, доброго коня, а превыше всех звуков вселенной ставит шорох стрелы, пронзающей воздух и тело врага, свист сабли, мерный перестук четырех копыт и двух сердец. И воины знают, что Бурундай три дня не войдет в этот жалкий город, который три дня будет принадлежать только им…

Не пора ль? Солнце давно ушло за край земли, к западному морю, а тут, над лесами, даже след его, похожий на свежую кровь, уже стерла ночь и низкие черные тучи. Пора.

Бурундай махнул рукой и при трепетном свете костра понаблюдал, как уменьшается большая куча урусских стрел, накопленная за три дня и ночи. К ней чередой подходят самые знаменитые стрелки войска с особо сильными составными луками, посылающими стрелу на тысячу шагов. Каждый берет в левую руку столько стрел, сколько она может удержать. Стрелы быстро кончились, их не хватило на всех, и череда отборных воинов с луками прервалась, рассыпалась по своим сотням. Темная пасть ночи сомкнулась вокруг города и поглотила его, а оттуда, куда ушло солнце, медленно надвигалась, дыша могильным холодом, совсем густая чернота. Она опускалась к земле, заволакивала лес и воинов, начала тянуть сюда горькие дымы дальних костров.

Пора! Бурундай еще раз взмахнул рукой. Верховые, окружавшие полководца, ускакали в темноту. Все ожило вокруг. Плотная черная масса двинулась к городу. Скорым шагом мимо Бурундая и каменного урусского изваяния, похожего на человека с раскинутыми руками, пронесли длинные лестницы, потом потянулись копейщики. Многие, кроме пик, достающих остриями вершины белоствольных деревьев, несли и метательные дротики, на поясах — кривые звонкие сабли, сделанные мастерами Хорезма, Персии, Кавказа и народа джурдже. Оружие это досталось воинам по праву победителей в боях, по наследству от старших братьев, отцов или давних соратников, чьи кости легли в белые снега урусов. И еще у каждого воина висел на поясе острейший нож в кожаном чехле. За один взблеск он раздваивает, обнажая сердце, грудь коня, до позвонков протыкает горло врага. На рукояти его даже во сне покоится рука воина, который сейчас рвется к стене, чтобы с помощью своего надежного и безотказного друга расчистить путь к первой женщине последнего урусского города.

Бурундай знал, что урусы сейчас отбросят свои луки, стрелы и щиты, схватятся за топоры на длинных рукоятях, за палки с крючьями, за длинные пики, мечи, железные дубины. Нет, Бурундай не изменит своего решения и не станет смотреть, как образуется под стеной пропитанное кровью черное месиво из бывших степняков и как по нему взойдут на стену те, кому это назначено небом. Бурундай, истинно степной полководец, будет наблюдать за обыкновенной этой минутой войны отсюда, с возвышения, как учил великий Чингиз и как всегда делал великий Cубудай. Свою верную тысячу, с которой он первым пришел сюда, Бурундай берег до этого главного ночного часа и позволил воинам самим выбрать момент, когда они ринутся в город. Пусть не торопятся, пожалеют себя, но и не запаздывают, чтобы не остаться без последней добычи и нетронутых урусских красавиц.