Белые лодьи - Владимир Афиногенов

Акинак Варды снова сверкнул на солнце, и первые десять голов скатились к ногам палачей, обагрив кровью мраморные плиты.

Македонянин, стоящий рядом с Михаилом III, заметил опять беспокойство на его лице. «Что это с ним сегодня?» — с тревогой подумал Василий и наклонился: может быть, император отдаст какие-нибудь распоряжения.

Михаил молчал, потом сам поманил пальцем шталмейстера:

— В какой форме Инцитатус[142]?

— В отличной, светлейший.

— Хорошо. Иди на конюшню, оседлай его сам и приготовь одежду верхового легионера… Жди меня, я скоро буду.

Македонянин исчез. Василевс снял с себя дивитиссий и передал постельничему, сказав, чтобы он набросил его себе на плечи и сел на кафизму. Не удивляясь, постельничий исполнил повеление василевса. А чему удивляться, если Михаил на свой трон сажал и шутов?..

Взяв с собой несколько экскувиторов, император спустился к железным воротам и направился к конюшне. Его уход, конечно, не остался незамеченным, и Варда с беспокойством подумал: «Что он собрался отмочить?.. Вроде не пил с утра».

А Михаил, переодевшись, сел на своего Инцитатуса, посадил на коней сопровождающих экскувиторов и поскакал снова на площадь.

Там уже доканчивали рубить арабам головы. Галопом василевс, в золотом шлеме с клювастым орлом вместо шишака, в белой тунике с широким кожаным поясом, на котором висел его родовой императорский меч, эффектно вылетел на мраморные плиты. Он взмахом руки остановил казнь, крикнув в сгрудившуюся, ставшую малочисленной толпу пленных:

— Я дарую вам жизнь!

Зрители на трибунах, уже уставшие от вида крови, завыли в восторге:

— Да здравствует император!

А он поскакал в сторону застывших легионов, когорт и манипул, осадил коня возле Варды, легкий, стремительный по сравнению с парадным дядей, и обратился к солдатам:

— Теперь общий строй войска с форума поведу я, ваш император…

— Ура! Ура! Ура! Ура! — раздалось с четырех сторон.

…Вечером на торжественном ужине в Триклине 19 акувитов василевс объявил свою волю — 40-тысячную армию, направляющуюся к Каппадокии, возглавит он сам. Варда от злости чуть не подавился рыбной костью… Поход был назначен на второе июня. И, как бы стремясь загладить вину перед русами, посоветовавшись с патриархом, Михаил решил направить три небольшие торговые хеландии к тиверцам и уличам, славянским племенам, обитающим по Днестру и Южному Бугу. Василевс и патриарх понимали, что до Киевской Руси купцам не добраться, потому что им после Понта Эвксинского нужно пройти дикие народы угров и печенегов и семь зловещих днепровских порогов…

А уличи с полянами соседи, и о дружеской воли Византии им, конечно, сразу станет известно… Владельцам же хеландий было строго наказано — к славянам на всем пути следования и в их землях питать самые добрые чувства.

Дубыня видел, с каким задумчивым видом бродил Доброслав по улицам Херсонеса. Рядом с ним понуро плелся Бук, будто разделяя настроение хозяина. Друг не выдержал и сказал Клуду:

— Послушай, не мучь себя… Давай возьмем у Андромеда лошадей и поскачем к ней. A-а? И пса пожалей… Он, бедный, то на корабле, то в городе, а ему хочется побегать по степи да горам…

— Благодарю тебя, Дубыня, за добрые слова, но ведь ты сам понимаешь, что это невозможно.

— А чего же мы тогда ждем?! Надо в Киев ехать. Уже три дня как сошли с палубы «Константина Пагоната».

— Да, надо. Ты прав. Завтра и тронемся.

Разговор этот происходил в таверне «Небесная синева», где они остановились. Карлик Андромед со своим могучим слугой еще с утра уехал на свой виноградник, чтобы пополнить запасы вина. Можно было тронуться в путь даже сегодня, но в отсутствие хозяина таверны, с которым они договорились насчет лошадей, ясное дело, ничего не выйдет.

— Что ж, завтра так завтра, — энергично сказал Дубыня и проблему свободного времени тоже решил энергично. — Пойду в лупанар к Асафу… Может, вместе?..

— Иди, брат, один, только не оставайся до утра… Вечером будут дела.

— Хорошо. А ты своей богине поклонишься… Да?

— Проваливай, лупанарщик, — со смехом подтолкнул друга Доброслав.

Дубыня ушел, а Клуд поднялся к себе наверх, сел на спальное деревянное ложе и задумался. Да, путь до Киева предстоит нелегкий. Столкнувшись с уграми по пути в Хазарию, он понимал, что преодолеть их земли непросто будет, А там — печенеги, а там…

«Да мало ли что — там! Конечно, души наших близких жаждут увидеть и мою рядом с ними… Но это успеется! Пока на земле интересно… Вон какие события грядут! — думал Доброслав, но тоска по Аристее-Насте снова сжала сердце. — Лучше б в другой таверне остановиться… Все тут о ней напоминает. Пойду-ка я на пристань».

— Бук, за мной!

Как же удивился Доброслав, когда на рейде рядом с «Константином Пагонатом» обнаружил три купеческие хеландии! Проходящего мимо матроса он спросил, куда они плывут, и услышал в ответ:

— Вон те две — к Южному Бугу, третья — к Днестру. Торговать будут, — добавил моряк.

— Ну это понятно, — в тон ему сказал Клуд, а у самого в мозгу промелькнула мысль, словно росчерк молнии в небе: «Да ведь Южный Буг рядом с Днепром, и не надо ехать через земли угров и печенегов… Как мне известно, на Южном Буге живет славянское племя уличей, а оно соседствует с племенем полян… Все, решено!»

Доброслав отправился на поиск купцов — владельцев хеландий. Без особого труда договорился с одним из них, потому что тот, памятуя об императорском наказе, быстро согласился взять русов на борт… И наутро Клуд, Дубыня и Бук снова плыли по Понту Эвксинскому, вечером другого дня они обогнули далеко выдающийся крымский берег и взяли прямой курс к устью Южного Буга, вошли в него и через три дня плавания вверх по реке покинули хеландию.

И это плавание позволило им узнать еще об одной важной новости: о том, что второго июня византийское войско тронется из Константинополя навстречу агарянам, нарушившим перемирие.

С планины на планину[143], а потом по ковыльной степи и холмам, покрытым уже поредевшим лесом, и друзья наконец-то достигли Днепра… И тут-то с Клудом и случилась непонятная история.

Вечером он спустился к реке, чтобы наполнить водой котелок. Днепр величаво и затаенно катил свои могучие волны вниз, чтобы потом, на первом же перекате, расшибить их о многопудовые камни, а самому, скрутившись в великаньи жгуты, протиснуться меж лобастых преград и продолжить свой бег до следующего порога.

Уже смеркалось. На небе вспыхнули первые звезды, ветер, налетающий сбоку, шелестел густыми зарослями камыша в небольшом затоне, лохматил густые волосы на голове Доброслава. И вдруг какое-то знобкое беспокойство охватило все его существо, и он пожалел, что не взял с собой пса, оставив с Дубыней.