Ночная смена. Остров живых - Николай Берг

Передний валится на второго, второй что-то примлел, а я от страха и от понимания того, что патронов больше нет и нельзя им дать в себя придти, колочу куда попало зажатым в кулаке пистолетом, стараясь попасть по голове, в лицо и по тем местам, куда вроде мои пули попали. Попеременно — одному и второму, а они возятся на полу, пытаются что-то делать, шевелятся. Второй вообще пытается отползать, черт, не успеваю обоих окучить!

Ору изо всех сил: "Тревога! Тревога!"

Словно эхом сверху женский визг.

Начинается суета, топот, крики.

Мне удается, наконец, второму удачно попасть по лысой башке пистолетом, мякнет сволочь, второй раз уже для страховки, и еще — теперь первому… В плечо, еще раз в плечо… стонет сука и замедляется, а вот тебе еще разик. Но упертый мужик, крепкий, не сдается, пока его домолачиваю — все силы теряю.

Потому уже через "не могу" валю одного и другого на животы, мордой вниз, руки стягиваю сдернутыми к локтям халатами, мотаю как попало, убедившись, что в рукавах у них пусто. У второго под халатом обнаруживается какой-то незнакомый пистолет-пулемет с глушаком, с магазином в рукоятке у второго такой же на ремешке, а вот в ручонках у него был хищного вида ножик, небольшой, но явно мерзкий при близком знакомстве с ним, на лезвии — чья-то кровь тонкой смазанной пленкой. Слышу несколько выстрелов, ор нескольких голосов, опять визг…

Не до меня людям, надо самому разбираться. Шарю по лежащим — должно быть еще оружие, одной рукой делать это неудобно, во второй-то этот ПП зажат. Прикидываю, что вроде за стенкой людей нет — пробы ради нажимаю спуск — железяка в руке бабахает несколько тише, чем до того пистолет, но все равно — не бесшумник из фильма. Ага, рабочий ствол есть, уже легче. Измазался в крови, пока щупал — нашел еще только небольшой пистолетик непривычного вида — то ли наш из новых, то ли иностранный. Но судя по макаровским патрончикам в выщелкнутом магазине — наш, наверное.

С трудом подавляю несколько нелепое, но сильное желание перебинтовать этой мрази раны. Отметин на стенке нет — всеми пятью пулями я попал, но гордится нечем — дистанция даже для женщин смешная.

Наконец до меня добегают люди. Неслыханно радуюсь, что среди них — старый знакомый, майор-танкист. Вид у него мрачный, в руках несколько странновато смотрящаяся двустволка. Передаю ему второй пистолет пулемет, прошу приглядеть за лежащими.

— Кто это?

— Опять диверы. На этот раз за записями вивисектора приперлись — рожи их там на записи-то.

— Ясно, понял, неймется гадам.

Бегу обратно — но никто ничего не трогал, записи на месте, как осталось. Собираю их в мешок, теперь из рук не выпущу. Руки ходуном ходят, внутри все колотится, сгоряча роняю чашку с недопитым кофе, грохается на полу.

Бегу к Николаичу, надо спросить — что делать дальше.

На втором этаже медики разгоняют пациентов по палатам. В коридоре мешком лежит медсестра. Дверь в палату Николаича открыта. Там стоит несколько человек, но я вижу не их — а плоскую восково-бледную ступню, торчащую между стоящих мужиков. Продираюсь ближе. Николаич неудобно полусидит, опершись на стену. Из простреленной головы еще вяло ползет тонкая струйка крови…

Я не участвую в следствии, мое дело — досмотреть кассеты. Это был последний приказ Николаича, я его выполню. Итого — есть дополнительно пять снятых в момент предосудительных развлечений сукиных сынов, один уже у нас, его сейчас как раз обрабатывают весьма неприятного вида чуваки, спешно прибывшие из штаба от начальника разведки, более никаких полезных данных во всех записях нет.

И Николаича нет.

Я совершенно неподъемно устал. Может пройти погулять? Немного пройтись…

Это было бы хорошо. Возможно, на сердце полегчает? Да, надо сходить, размять ноги, воздухом подышать…

Утро 13 дня Беды

Я здорово ошибся, подумав, что тут безопасно. Подвело это меня.

То, что меня атакует, не похоже на раньше виденных морфов, оно плоское и вроде не очень быстрое. Но я не успеваю реагировать на его резкие боковые броски, автомат зацепился за что-то и мне никак не удается его сдернуть, не получается и бежать — ноги скользят, просто даже проскальзывают, я понимаю, что вообще могу упасть и бегу — как бегают обычно молодые женщины — ноги семенят, все тело в движении, все трепыхается, развевается и дрыгается, сил уходит масса — а где начал бег — там считай, и остался.

Я покрыт потом, взмок невиданно — но, наконец, удается сорвать автомат со спины. Серо — синяя мразь короткими рваными зигзагами несется на меня, бежать я уже не могу — сил нет совсем. Не могу дать очередь — на руке откуда-то взявшаяся варежка и указательный палец не пролезает к спуску, наконец, каким — то чудом просовывается, рву спуск, автомат глуховато странно бухтит, и я с огорчением вижу, что пули падают на землю буквально в метре от меня. Следующая очередь — и пули шлепаются туда же, атакующая меня мразь издевательски сипит каким-то странно — зудящим звуком, теперь остается только бежать, бежать и ждать громадной увеличившейся в стороны чудовищно спиной победного рывка зубов сзади…

На пустыре перед глазами — косо заваливаясь и треща моторами, садится очень странный самолетик — это тот самый кургузый толстячок, оставшийся в Кречевицах, только диковинно разукрашенный — на его рыле намалеван усмехающийся рот с зубами-клавишами и разудалый самолетик весело поблескивает хитрющими глазенками — окошками. Дурацкая леталка грохается шасси об землю, подпрыгивает в воздух, откалывает еще пару козлов пониже и катится мимо меня замедляя ход, дверца приветливо открывается и мне машут руками те, кто внутри, разъезжаясь сапожищами бегу сломя голову к ним, меня втаскивают в салон, разукрашенный так же в дурацкие желто-розовые тона, что странным образом у меня ассоциируется с цветами человеческих внутренностей при полостной операции.

В салоне сидит и стоит человек двадцать — заметно, что все вооруженные и судя по внешнему виду тертые калачи. Приветливо ухмыляются, я приваливаюсь к вибрирующей стенке, перевожу дух и выдавливаю слова благодарности. Втянувший меня за руку мужик морщит нос, и я узнаю в нем прапорщика Луцяка. Вот никак не ожидал его тут увидеть, еще больше удивляюсь тому, что тут же и Ильяс, который горделиво улыбается пастью, полной сверкающих золотых зубов.

Правда, глянув на меня повнимательнее, он меняется в лице и злобно шепчет мне на ухо: "Ты что совсем сдурел — ну — ка быстро выкинь свой резиноплюй за дверь, ты что? На вот держи!"

Он сует мне пакистанский ТТ. Я недоумеваю — мой автомат вполне себе АК-74, какой-такой резиноплюй? Заслоняя меня спиной от остальных Ильяс уничижительно смотрит на мне в глаза — в незаметно отстегнутом им магазине нелепые патроны с большими дурацкими серыми круглыми пулями.