Единорог и три короны - Альма-Мари Валери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какое величественное зрелище! — тихо проговорила она. — Никогда не устаешь любоваться горами.
— Вы правы, — согласился шевалье, продолжая созерцать раскинувшийся перед ними пейзаж. — Помню, когда я жил в Версале, мне не хватало именно этих вершин — вечных и всегда неведомых. А там вокруг одни унылые равнины!
Камилла удивилась:
— Вы бывали в Версале?
— Ну да. Несколько лет назад. Впрочем, моя мать и брат и сейчас живут там.
Девушка оживилась, совершенно позабыв о своем смущении! Она внезапно осознала, что почти ничего не знает ни о прошлом д’Амбремона, ни о его семье. Он никогда не рассказывал ни о себе, ни о своей жизни.
— А почему вы не остались с ними? — спросила она.
— Я вам уже ответил: мне не хватало гор.
— Но ведь вы родились не в этих краях?
— Нет, но здесь прошло мое детство. Я прекрасно знаю Савойю, мне здесь хорошо.
— А разве вам не хотелось бы жить вместе со своей семьей?
Некоторое время взор шевалье продолжал блуждать где-то вдалеке, потом Филипп обернулся к собеседнице:
— Семья прекрасно обходится без меня… А я не могу жить в Версале, там мне не хватает воздуха — во всех смыслах. Вы не представляете себе, каково существование скромного дворянина при дворе короля Франции. Чтобы чего-нибудь добиться, нужно или обладать несметным состоянием, или иметь громкое имя. Там все продается; командование армией находится в руках мальчишек; повсюду можно встретить капитанов двенадцати-тринадцати лет: родители сумели купить для них полк. Отвага и доблесть ничего не значат, и те, кто еще почитают эти качества, не имеют успеха в гостиных.
— Какую грустную картину вы нарисовали!
— Увы, это правда. Поэтому я и решил перебраться в Пьемонт. Здесь король предоставляет шанс каждому, кто готов честно ему служить, невзирая на титулы и состояния. Почести достаются самому отважному и преданному, а не самому богатому и титулованному. Мне кажется, что его величество не очень-то доверяет надменным вельможам; во всяком случае в его глазах качества человека имеют большее значение, нежели древность его происхождения. Это великий монарх и исключительный человек, и я горжусь тем, что состою у него на службе.
— Но жизнь в Версале должна иметь и свои притягательные стороны! Говорят, там устраивают поистине феерические празднества и удивительные зрелища.
— Действительно, Людовик XV тратит огромные суммы на развлечения, так же поступал и регент. Поводов развлечься такое множество, что большинство придворных, пресытившись, тем не менее привыкают тратить на удовольствия баснословные деньги. Нередко они начинают предаваться непристойным и опасным занятиям, повсюду идет азартная игра, даже в королевских покоях. Ради мимолетного торжества там мошенничают, а затем разоряются. И мне как-то сложно назвать такую жизнь сказочной. Я полностью поддерживаю нашего монарха, запретившего в Турине азартные игры, ибо это настоящая проказа, разъедающая здоровое тело нации.
— Какая пылкость! А я и не подозревала, что в вашем лице король имеет столь пламенного защитника.
— Я просто понимаю: нам необычайно повезло, что мы имеем такого государя. Возможно, вам его мудрость в распределении богатств королевства кажется вполне естественной, но, смею вас уверить, в Европе не часто встретишь монарха, проявляющего столько здравого смысла и рассудительности в управлении государством.
— Я это знаю и полностью с вами согласна. Как-то раз король сказал мне, что он во всем доверяет вам; теперь я вижу, насколько он прав, и, исходя из ваших слов понимаю, отчего он вас так ценит.
Филипп внимательно посмотрел на девушку. Намекнув на свои близкие отношения с Виктором-Амедеем, она вновь возбудила любопытство шевалье. Он не мог понять, почему между королем и Камиллой существуют весьма близкие и дружественные отношения и каким образом они сложились. Он знал, что девушка родом из Савойи, а ее блестящее владение оружием позволило ей поступить на военную службу и получить офицерский чин. Об этом рассказывала сама Камилла.
Однако в ее жизни оставалось множество темных пятен, и близость к королю — одно из них. Как объяснить, что скупой на почести и похвалы монарх осыпает Камиллу неслыханными милостями, хотя она не совершила никаких героических деяний, кроме разоблачения заговорщиков? Почему монарх всегда относился к ней на удивление благосклонно, почему требовал, чтобы ее постоянно опекали?
Ни на один из этих вопросов Филипп не получил ответа, поэтому ему оставалось лишь притворяться, что они его не интересуют. Он давно уже отказался от мысли расспрашивать Камиллу: каждый раз она самым немыслимым образом увиливала от ответов, а потом некоторое время вела себя с ним необычайно настороженно, так что шевалье предпочитал не настаивать на них. Возможно, сейчас ему удастся узнать о ней немного больше.
Смутившись от столь явного интереса к ее словам, Камилла умолкла и продолжила перебирать траву.
— А вы сами разве никогда не покидали пределы Савойи? — спросил д’Амбремон, желая направить разговор в интересующее его русло.
— Нет. Все мое детство прошло в тихой глухой деревушке. Поездка в Турин — самое дальнее и долгое путешествие в моей жизни.
— Но вы же говорите на нескольких языках!
— О! Не считая французского и итальянского, немного на немецком, и все. И то только благодаря барону: он обучал меня.
— Потому что ваша мать была немка?
— Да, вероятно.
— А откуда родом ваш отец?
— Полагаю, из Савойи.
— Но точно вы не знаете?
— Нет… Нет. Почему вы задаете мне все эти вопросы? — внезапно встрепенулась девушка, занимая оборонительную позицию.
— Я вовсе не хочу показаться нескромным. Просто мне хочется побольше узнать о вас. Мне кажется, нам стоит воспользоваться этим путешествием, чтобы лучше узнать друг друга.
— Зачем? — сухо спросила она.
Она не выносила, когда затрагивали щекотливый вопрос о ее происхождении: ей приходилось лгать, а с каждым днем делать это было все труднее.
— Соблаговолите меня извинить, — раздраженно произнес шевалье, поднимаясь. — Боюсь, я был излишне любопытен и необдуманно разозлил вас!
Решительным шагом он направился к коню. Камилла быстро вскочила на ноги, огорченная его резкостью; она понимала, что д’Амбремон не сделал ничего плохого. Приблизившись к нему, она тихо взяла его за руку.
— Простите, Филипп, — прошептала она. — Я не хотела вас обидеть. Но вы знаете, что мне всегда тяжко воспоминать о погибших родителях.
— Не будем больше об этом говорить. Пора ехать.