Том 2. Губернские очерки - Михаил Салтыков-Щедрин

Этими словами Чернышевский очень точно определил общее значение «Губернских очерков». В художественной призме этого произведения отразились глубокие сдвиги русского общественного сознания в годы начинавшегося «переворота» в жизни страны. Объективным историческим содержанием этого «переворота» (в его конечных результатах) была, по словам Ленина, «смена одной формы общества другой — замена крепостничества капитализмом…»[192].

Несмотря на большую популярность «Губернских очерков» среди современников, история писания и печатания произведения известна нам лишь в самых общих чертах.

Все авторы, касавшиеся этого вопроса, опираются в изложении его на воспоминания Л. Ф. Пантелеева о Салтыкове[193]. Воспоминания эти, восходящие к сделанной мемуаристом записи рассказа самого Салтыкова, по степени своей достоверности стоят на одном из первых мест среди мемуаров о писателе. Все же и в воспоминаниях Пантелеева имеются неточности и ошибки. Есть они и в рассказе о «Губернских очерках». Между тем рассказ этот вот уже более полувека используется в литературе о Салтыкове без необходимых поправок и пояснений. Более того, он иногда излагается в произвольных версиях, «углубляющих» неточности или неясности первоисточника до степени отсутствующих в нем самом искажений фактов.

Точная дата начала работы над «Очерками» неизвестна (в статье о Салтыкове, помещенной в «Русском биографическом словаре», А. Н. Пыпин, близко знавший писателя, высказал предположение, что «начало» «Губернских очерков» «было написано еще в Вятке»). Однако есть основания полагать, что Салтыков приступил к писанию своих рассказов где-то между серединой февраля и началом марта 1856 г.

Пантелеев сообщает: ««Губернские очерки» Михаил Евграфович написал в 1856 году в Петербурге, проживая в Волковских номерах…» Эту подробность — о месте работы над «Очерками» — Пантелеев мог слышать только от самого Салтыкова. Но он неправильно понял или неточно изложил рассказ писателя и тем ввел в заблуждение и самого себя, и позднейших исследователей.

Салтыков приехал в Петербург 13 или 14 января 1856 г. и остановился у старшего брата Дмитрия Евграфовича, в его собственном доме. Но в середине или в конце февраля он действительно переехал в «дом Волкова» на Большой Конюшенной[194]. В мае того же 1856 г., в связи с предстоящей женитьбой, Салтыков снял другую квартиру, на Галерной, в доме Утина. Однако новая квартира какое-то время отделывалась и меблировалась, и Салтыков, по-видимому, продолжал жить по старому адресу вплоть до 1 июня — дня своего отъезда в Москву, где была назначена его свадьба. Принимая в расчет, что с 9 по 25 апреля Салтыкова не было в Петербурге — он уезжал в Москву и Владимир, — следует сделать вывод, что в Волковых номерах Салтыков прожил в обшей сложности не больше двух — двух с половиной месяцев.

Мы не знаем, сколько «очерков» и какие именно были написаны за это время. Можно, однако, с полной уверенностью утверждать, что Салтыков тогда лишь начал воплощать свой замысел, до завершения которого было еще далеко. Писание и печатание «очерков» продолжалось и летом, и осенью, и зимой 1856 г., а затем и всю первую половину 1857 г. Это видно хотя бы из письма Салтыкова к Каткову от 14 июля 1856 г., в котором содержится извещение об окончании работы над «двумя новыми очерками». О том же свидетельствует запись в дневнике А. И. Артемьева от 10 октября 1856 г.: «Утром был я в <Статистическом> комитете и толковал с Салтыковым. Он писал „Губернские очерки”…»[195].

Ошибка Пантелеева, отнесшего всю работу над «Губернскими очерками» ко времени жизни Салтыкова в Волковых номерах, то есть к двум — двум с половиною весенним месяцам 1856 г., породила ряд других ошибок и неточностей. Они также вошли во многие изложения истории создания первой книги писателя.

«Окончив <?> „Губернские очерки”, — продолжает Пантелеев, — Михаил Евграфович прежде всего дал их прочитать А. В. Дружинину. Отзыв Дружинина был самый благоприятный: „Вот Вы стали на настоящую дорогу: это совсем не похоже на то, что писали прежде”[196]. Через Дружинина „Губернские очерки” были переданы Тургеневу. Последний высказал мнение прямо противоположное: „Это совсем не литература, а черт знает что такое!” Вследствие такого отношения Тургенева к „Губернским очеркам” Некрасов отказался принять их в „Современник”, хотя отчасти тут играли роль и цензурные соображения».

Верно ли, однако, что приведенное Пантелеевым «мнение» Тургенева было высказано им после того, как он прочитал рукопись «оконченных» «Губернских очерков»?

В письме к П. В. Анненкову от 2 января 1859 г. Салтыков сообщает, что, познакомившись с автором «Записок охотника» «по приезде» из Вятки, то есть в начале 1856 г., он «впоследствии», успокоившись от обиды, которую, по его мнению, вскоре причинил ему Тургенев (не нанес ответного визита), «отдавал» ему на просмотр свои «первые литературные опыты». Слово «впоследствии» указывает на какой-то и скорее всего значительный промежуток времени, разделивший события, о которых идет речь. Но Тургенев уехал из Петербурга 3 мая 1856 г. Он уехал в Москву и в Спасское-Лутовиново, а затем за границу — уехал надолго. А в апреле — с 9 по 25 — в Петербурге не было Салтыкова.

Следовательно, Салтыков мог «отдавать», а Тургенев «получать» на просмотр рукописи «очерков» лишь в марте — первых числах апреля 1856 г.[197]. Значит, это действительно были «первые литературные опыты» — всего несколько начальных рассказов. Вряд ли можно сомневаться, что это были рассказы, собранные впоследствии в раздел «Прошлые времена», к которым, таким образом, и следует отнести слова Тургенева, сказанные весной 1856 г. Дружинину или Некрасову[198].

Верно ли также, что Салтыков, прежде чем обратиться в Москву, в только что возникший журнал «Русский вестник», основанный Катковым, одним из представителей тогдашнего либерального движения, предлагал свои «Очерки» демократическому «Современнику» и получил отказ?

Следует признать, что и в этой своей части мемуары Пантелеева, по меньшей мере, не точны. Автор других известных воспоминаний о Салтыкове, его близкий друг и лечащий врач Н. А. Белоголовый, иначе указывает на обстоятельства, определившие выбор Салтыковым журнала для печатания «Очерков». «Тотчас по переезде в Петербург, — пишет Белоголовый, — он не был знаком с кружком «Современника», а потому, по совету приятелей <В. П. Безобразова, А. В. Дружинина и Е. С. Есакова>, послал их <«Очерки»> в Москву, в «Русский вестник», к Каткову…»[199]

Возможно ли, чтобы, рассказывая Белоголовому летом 1885 г. в Висбадене о своем прошлом, Салтыков пропустил или затушевал такой примечательный для своей писательской биографии эпизод, как отклонение редакцией знаменитого «Современника» предложенной им рукописи своей первой книги?

Такое предположение неправдоподобно психологически и находится в противоречии с хроникой авторской работы над произведением.

Нельзя найти подтверждения этой версии и в переписке членов редакции «Современника». Сошлемся хотя бы на письма Чернышевского к Некрасову от 24 сентября и 5 ноября 1856 г. и Панаева к Боткину от 8 сентября того же года. В этих письмах их авторы сообщают адресатам, находящимся за границей, о примечательной литературной новинке — начавшемся в «Русском вестнике» печатании общественно острого произведения под названием «Губернские очерки». При этом Чернышевский сопровождает свою информацию пояснениями, исходящими из уверенности, что Некрасов, уехавший за границу 11 августа, еще ничего не знает, ничего не слышал ни об «Очерках», ни об их авторе[200]. Что касается Панаева, то он оценивает в своем письме первые появившиеся в печати салтыковские рассказы словом «похвально» и заявляет: «Такие вещи печатать без сомнения должно и полезно…»[201] (хотя и отказывает им в художественном достоинстве).

Совершенно очевидно, что ни Чернышевский, ни Панаев не могли бы так писать об «Очерках», если бы Салтыков действительно предлагал их «Современнику» и они обсуждались и были отвергнуты редакцией, то есть теми же Некрасовым, Чернышевским и Панаевым.

Вполне возможно, что когда Салтыков передавал Тургеневу рукописи первых своих рассказов — «обличительных», — он рассчитывал на его посредничество в возможных переговорах с Некрасовым, с которым не был еще знаком. Желание увидеть свое произведение в «Современнике» было естественно для писателя, «воспитанного на статьях Белинского». Но до переговоров с редакцией дело не дошло. У Некрасова, после отрицательного отзыва Тургенева, не возникло, по-видимому, никакого практического интереса к «Очеркам». В противном случае он перед своим отъездом за границу, несомненно, поставил бы в известность Чернышевского и Панаева, на руки которых оставлял «Современник», о начатых или хотя бы только предположенных переговорах с Салтыковым. Но этого не было. Чернышевский узнал об «Очерках» из публикации «Русского вестника» и лишь тогда, по собственной инициативе, пытался через Панаева привлечь в «Современник» Салтыкова[202].