Время игры - Василий Звягинцев

Отель тоже принадлежал «Дому Елисеевых», поэтому интерьер «Московского» в Аделаиде почти копировал здешний, в слегка упрощенном виде.

Мы с Ириной и Сашка с Анной заняли расположенные напротив шикарные апартаменты, настолько дорогие, что на них просто не нашлось охотников, поскольку большинство номеров попроще было занято. Еле-еле удалось подобрать приличную комнату для Кейси в самом конце коридора на верхнем этаже, с окном во двор.

Здравомыслящий австралиец вполне разумно не захотел платить за царские хоромы половину своей месячной зарплаты в сутки. Для нас же такой проблемы не было.

Об этом мы, кстати, и заговорили с Шульгиным сразу же, как только остались одни. Женщины дружно направились вниз, в цокольный этаж, где успели заметить целый ряд модных магазинов и ювелирных лавок. Приодеться в соответствии со временем и собственным статусом для дам — первое дело.

То, что они успели второпях похватать в магазинах Мельбурна, для предзимней Москвы явно не подходило.

— Ну-с, вот мы и снова дома, — с отчетливой иронией в голосе сообщил Сашка. Я, ничего не ответив, принялся изучать содержимое гостиничного мини-бара.

Выбор напитков был неплох и вполне интернационален, однако преобладали все же отечественные вина, водки и коньяки, как давно известных фирм «Смирнов», «Шустов» и «Абрау-Дюрсо», так и новые, подчас производящие довольно странное впечатление на человека с неизжитым советским образом мыслей.

Водочные этикетки с портретами известных из истории монархов и штатских особ, неизвестно чем знаменитых. Фривольные сюжеты с обнаженными красавицами на великолепно выполненных голографических этикетках сухих и десертных вин. Интересно, это вообще такой здесь стиль или ассортимент подобрали специально на потребу богатым иностранцам?

Одну бутылку я для примера протянул Сашке.

— Попробуем?

Этикетка пузатой бутылки вина с названием «Для милых дам» представляла собой ремейк картины Мане «Завтрак на траве», только обнаженные девушки выглядели куда естественнее и эротичнее, чем у знаменитого импрессиониста.

Шульгин оживился и тоже занялся изучением коллекции, весело комментируя особо остроумные изыски спиртных дизайнеров.

Но продегустировали мы все же вполне традиционный шустовский коньяк «КВВК».

— Так я хотел уточнить вопрос с деньгами. При здешних ценах и наших запросах имеющихся сумм надолго не хватит.

Тут он слегка преувеличивал, почти по сто тысяч здешних рублей на брата — весьма неплохие деньги для начала, если сразу же не кидаться покупать дома и автомобили.

Но в принципе, конечно, думать, где найти неиссякаемый источник финансирования, надо.

— Вот и возьми этот вопрос на себя. Как и прочие оперативного плана. Обзаведись нумизматическими каталогами, пошляйся по антикварным магазинам, салонам, должны тут аукционы типа Сотби проводиться. Может, удастся еще десяток разных монет скинуть, пока рынок не среагирует. А там видно будет. Мы же с Ириной вплотную займемся историческими исследованиями. Необходимо срочно разобраться, в какой все-таки мир мы попали, а главное — зачем.

На этом и сошлись.

Из записок Андрея Новикова

Ноябрь 2055 года.

Москва.

Без каких-либо сложностей, предъявив паспорт и внеся залог всего в десять червонцев, я получил постоянное место в Главной Государственной научной библиотеке, занимающей комплекс тяжелых, построенных в новороманском стиле конца здешнего прошлого века, двенадцатиэтажных зданий вдоль Цветного бульвара.

Поначалу я машинально направился туда, где при мне размещалась «Ленинка», но обнаружил там всего лишь несколько элитных жилых домов и обширный сквер.

Пришлось прибегнуть к старому как мир способу ориентировки «путем опроса местных жителей».

Библиотекаря (здесь служили, как в старое время, исключительно мужчины) несколько удивило мое желание работать с подлинниками газет 1903–1904 годов.

— У нас же есть микрокопии практически всех периодических изданий за последние два с половиной века. Даже губернских и некоторых уездных. Зачем же вам мучиться с оригиналами?

С ним я говорил тоже на слегка ломаном русском языке, изображая иностранного профессора-русиста.

— Милостивый государь (я уже заметил, что столь архаичная форма обращения здесь употребляется, хотя и нечасто. Определенный признак давно устоявшегося, самодостаточного общества), вы, конечно, знаток своего дела, но все же не историк. Ощущение, с которым прикасаешься к подлинным документам, запах старой бумаги, следы пометок… О! Если они есть — это уже само по себе счастье… Его не способны передать никакие копии. Я пишу монографию о столь интересном периоде русской истории! Вы только вообразите, а вдруг к тому экземпляру «Нового времени» или «Речи», который вы мне принесете, прикасались руки пусть не Государя, пусть хотя бы премьер-министра Витте…

Роль восторженного придурка мне, по-моему, удалась.

Библиотекарь усмехнулся снисходительно:

— Не хочу вас разочаровывать, но, насколько я знаю, Государь нашу библиотеку никогда не посещал, поскольку имел резиденцию в Петербурге. А большинство наших фондов еще и в те времена комплектовалось по подписке. Так что читали их все больше такие же историки, как вы, и небогатые интеллигенты, сто лет назад не имевшие средств на домашнюю подписку. Да вот проверим, если угодно. Вам что выдать для начала? «Новое время»?

— И «Речь», и что-нибудь более официозное. «Московский телеграф», «Русский инвалид»[34].

— Ну, все равно. Начнем с «Нового времени»… За 1903 год?

Он пощелкал кнопками компьютера, вгляделся в экран.

— Ну, вот. Последний раз эта подшивка была востребована 26 марта 1967 года. Заказал ее некий господин Малютин В. В., приват-доцент. Наверное, тоже историк. С тех пор она благополучно пролежала на полке более восьмидесяти лет. Пройдите к своему столу. Зал номер 4, прямо по коридору и налево, стол 2, у окна. Это будет ваше постоянное место на время работы. Надеюсь, вам понравится. Заказ доставят через 15 минут.

Мне и вправду понравилось. Зал для таких эстетов, как я. Небольшой, уютный, всего на десять обширных столов, отделенных друг от друга ребристыми звукоотражающими экранами. Без всяких компьютеров и диапроекторов. Вертящееся глубокое кресло, лампа под глухим абажуром, даже пепельница, полуприкрытая колпаком, очевидно, поглощающим дым.

Чудо, а не зал. Высокие окна с гофрированными шторами, а за ними — унылый пейзаж поздней осени. Цветной бульвар изменился довольно значительно, но Трубная площадь и Петровский бульвар почти один в один, как тогда, когда я ходил по нему в гости к Ирине, на Рождественский.