Приз - Полина Дашкова

Последовали аплодисменты. Затем вопрос:

— Как вы сами оцениваете свои будущие шансы на пост президента России?

Он опять почесал нос, нахмурился, тут же улыбнулся, весело подмигнул.

— Ну, изберете — стану.

— А вам это зачем нужно? Вы же актер, шоумен.

Вопрос задала полная женщина лет пятидесяти. Круглое грубое лицо ее было сильно накрашено, маленькие светлые глазки, обведенные черным карандашом, смотрели на Приза в упор, не моргая.

Приз ответил тут же, не задумываясь, и без всякой улыбки:

— Я родину люблю, — это прозвучало так просто и искренне, что глаза недоброжелательной дамы смущенно погасли.

Евгений Николаевич ждал, когда же наконец журналисты обратят на него внимание, начнут задавать вопросы ему. Кулакова тоже ждала, делала вид, что скучает, иронически хмыкала, слушая ответы Приза, один раз даже пробормотала на ухо Евгению Николаевичу:

— Боже, какой примитив, какая банальность!

Ожидание было унизительно для них обоих, а вопросы, которые наконец стали им задавать, казались грубыми, бестактными.

— Господин Рязанцев, вы сделали Владимира Приза рекламным брэндом вашей партии. Скажите, вы не боитесь конкуренции?

— Привлечение известных, талантливых людей, деятелей искусства является одной из генеральных линий позитивной стратегии нашего движения. Политическая партия, чтобы жить, должна постоянно пополняться свежими молодыми силами. А конкуренция только бодрит, — Рязанцев постарался улыбнуться и подумал с тоской: «Что за белиберду я несу!»

Двери в соседний зал были распахнуты. Там уже накрывались столы для фуршета и собирался дежурный набор тусовочных персонажей. Телеведущие, сериальные звезды, галлерейщики, дизайнеры, бизнесмены, главные редакторы, политтехнологи, имиджмейкеры, эстрадный певец Вазелин, десяток красавиц и красавцев, то ли моделей, то ли артистов из какого-то нашумевшего мюзикла. Наконец, просто люди, разного возраста и пола, одетые дорого и модно. Такие всегда появляются на подобных мероприятиях, но неизвестно зачем и кто они.

Конференция длилась уже минут сорок, публика из задних рядов ускользала в соседний зал, к накрытым столам. Постоянно кто-то ходил туда-сюда. Евгений Николаевич сидел лицом к двери и думал: когда же наконец кончится это бодяга? Настроение его было испорчено еще и тем, что не пришла Мери Григ. Обещала, но не пришла. Правда, предупредила, что опоздает. Оживление в дверном проеме нарастало. Журналисты опять переключились на Приза, и многие хотели вернуться, послушать. Он отвечал бойко, шутил и вдруг замер, напрягся, скомкал удачно начатую реплику.

— Сейчас чихнет, — прошептала Кулакова.

Приз действительно выглядел так, словно хотел чихнуть, но не мог. Он покраснел, глаза сузились, рот широко открылся. По виску потекла мутная капля пота.

В зале стало тихо. Все смотрели на Приза и ждали, когда он продолжит говорить. Но он молчал, уставившись в широкий дверной проем. Там, в толпе, происходило какое-то легкое движение. Рязанцев увидел Мери Григ. Она пробиралась в зал. Рядом с ней маячило лицо мужчины, смутно знакомое. Дальше шла девочка лет пятнадцати, очень худая, бледная, с темными волосами, гладко зачесанными назад, с глазами, такими огромными и блестящими, что ничего, кроме них, на лице нельзя было раз глядеть. Девочку держала под руку седая, полная, чиновного вида дама. Все четверо мягко прорезали толпу, собравшуюся в дверях, и направились по боковом проходу прямо к столу, за которым сидели герои конференции

Пока они шли, Приз молчал. Он молчал слишком долго, по залу прокатился удивленный ропот Рязанцев кивнул Маше, она кивнула в ответ. Он узнал мужчину, который шел с ней рядом, и даже вспомнил его фамилию, майор Арсеньев.

— Что происходит, вы не знаете? — шепотом спросила Кулакова.

Девочка остановилась напротив Приза. Рязанцев увидел, что на руках у нее белые нитяные перчатки. Она протянула Призу раскрытую ладонь и сказала:

— Это ваше? Возьмите.

На ладони лежало кольцо из белого металла. Рязанцев успел подумать: «Действительно, это, кажется, его. Он постоянно носил на мизинце».

— Тварь. Убью.

Приз произнес это очень тихо, но на столе были выставлены микрофоны, поэтому получилось громко. Евгений Николаевич отшатнулся, упал на Кулакову, она охнула. Приз попытался схватить руку девочки, он хотел взять свой перстень, но позади уже стоял Арсеньев. Он очень быстро и незаметно умудрился обойти стол и удержал Приза, не дал прикоснуться к девочке. Приз вырывался и кричал.

Евгений Николаевич вместе с Кулаковой отошли подальше. Приз стал похож на механическую куклу. Он дергался, из открытого рта бил непрерывной струей мат вперемежку с проклятиями, угрозами. В голосе сквозили какие-то скрипы, шипение, словно внутри Приза работал старый проигрыватель и крутилась поцарапанная пластинка. Все это усиливалось десятком микрофонов, транслировалось в прямом эфире по радио, снималось на телекамеры.

Рязанцев видел, как Маша вместе с пожилой дамой уводили девочку, с трудом пробираясь сквозь толпу журналистов. Приза держал уже не Арсеньев, а двое мощных охранников. Было заметно, что они удерживают его с трудом, пытаются успокоить, заставить замолчать и не могут.

Из банкетного зала лезли любопытные. Поднялся гвалт, журналисты, фотографы, телевизионщики с камерами напирали друг на друга, вспышки слепили глаза. Милиция пыталась навести какой-то порядок. Рязанцев и Кулакова осторожно, по стеночке, стали пробираться к выходу.

Приз затих лишь после того, как на него была натянута смирительная рубашка и врач вколол ему мощное успокоительное. Спеленутого, на носилках, его вынесли через ресторанную кухню, увезли в Ганнушкина.

Когда его увозили, у главного входа все еще оставалась небольшая толпа поклонников. Они ждали своего кумира, пили пиво из банок с его портретами, ели чипсы из пакетов с его портретами и от нечего делать иногда покрикивали:

— Володя Приз! Россия, очнись!

ЭПИЛОГ

Кумарин и Григорьев сидели в полутемной гостиной. Завтра они оба улетал и Григорьев в Нью-Йорк, Кумарин — в Москву Это была последняя ночь в Ницце. Они смотрели очередные новости. Мощная антенна принимала почти все российские телеканалы. Репортажи со скандальной пресс-конференции показывали уже третьи сутки, по разным каналам, в разных новостях. Произносилось много ерунды, с комментариями выступали политики и эстрадные звезды. Кто-то возмущался, кто-то удивлялся, кто-то жалел Приза. Евгений Николаевич Рязанцев сказал, что все это ужасно неприятно и должно послужить уроком для всех, прежде всего для средств массовой информации, которые сделали национальным героем человека с явной психической патологией. Известный эстрадный певец Вазелин заявил, что скандал на пресс-конференции и насильственное помещение Вовы Приза в психушку является не чем иным, как грязной провокацией силовых структур, и еще раз доказывает, что грядет диктатура, свирепствует идеологическая цензура.

— Я там был, все видел и слышал. Я не понимаю, за что Вову взяли. Ребята, это же натуральный произвол, тридцать седьмой год. Если за нецензурные выражения всех начнут пихать в психушки, у нас вообще, блин, никого не останется. Между прочим, матерился Вова гениально. Песня, произведение искусства!

Журналистам удалось взять короткое интервью у следователя Лиховцевой. Она сказала, что прокуратурой возбуждены уголовные дела по факту сразу нескольких тяжких и особо тяжких преступлений, включающих убийства, покушение на убийство, поджог и многое другое. То, что произошло на конференции, можно определить как следственное действие, конечно, не совсем обычное, но вполне правомерное. Свидетельница, имя которой пока не разглашается, предъявила одному из подозреваемых вещественное доказательство, мужской перстень из белого металла. Он был обнаружен на месте преступления. Реакция подозреваемого оказалась настолько неадекватной, что пришлось срочно госпитализировать его в Институт имени Ганнушкина. В настоящее время гражданин Приз находится на обследовании в Институте судебной психиатрии имени Сербского.

Корреспондент задавал еще вопросы, но Зюзя от дальнейших комментариев отказалась.

Кумарин приглушил звук в телевизоре. Налил коньяка Григорьеву и себе.

— Ваше здоровье, Андрей Евгеньевич.

— Не понимаю, зачем было привлекать к этому ребенка. Она через такой ад прошла, могли бы пощадить девочку, — проворчал Григорьев и выпил, не чокаясь.

— Да, — кивнул Кумарин, — мне тоже не понравилась эта идея. Но знаете, это ведь была ее идея.

— Чья?

— Василисы Грачевой. Ни Лиховцева, ни Арсеньев, никто сначала не хотел этого делать. Больше всех возражала ваша дочь.

— Еще бы не возражать. Девочка объяснила ей, каким образом она узнала, что перстень когда-то принадлежал Отто Штраусу. Слишком много всего для ребенка.