Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф

— Да я не знаю. Просто мой брат Василий так мечтал об этом, — сказал Тео, подмигнув брату.

— Пусть перемечтает на баранину, — сказала Аврора, — а вы переставьте часы, если они неточно поставлены. У нас с Рози ужасно трудный день, и мы ждем вас точно к восьми.

— Вряд ли что-нибудь раздражает меня сильней, чем мужчина, который норовит сказать мне, что я должна готовить, — сказала Аврора Рози, едва положила трубку. — Стоит только раз позволить им сказать тебе, что готовить, как они тут же начинают говорить, как готовить, — продолжала она. — Они начнут требовать, чтобы ты не клала лук как раз тогда, когда и нужно его положить. Все это ужасно раздражает.

— Я думаю, это не хуже того, что ты падаешь с лестницы и тебя посылает в нокаут твой собственный пылесос, — сказала Рози. Струя воды из крана все еще била ей в глаз. Часть воды попадала ей в рот, пока она говорила, и ей приходилось отплевываться. Но она держала глаз все время под струей — она знала, что если не остудить глаз сейчас, потом будешь выглядеть полной уродкой этак с неделю.

— Я сказала, что достану тебе немного льда, — напомнила Аврора.

— Ага, ну и где он? — спросила Рози. Аврора встала и мощным рывком вырвала плошку со льдом из холодильника.

— Вот он, и я ничего не имела бы против того, чтобы треснуть им какого-нибудь грека, — сказала она.

На другом конце города, сидя под соленым ветерком, налетавшим на Шип Чэннел, Тео посмотрел на Василия и покачал головой.

— Не будет телятины по-французски, — сказал он. — У нее будет греческая кухня.

— Греческая кухня? — переспросил Василий. — А что она понимает в греческой кухне?

— Наверное, именно это мы и выясним, — сказал Тео.

— Я не понимаю, что тебе в ней нравится, она жирная и старается всех себе подчинить, — сказал Василий.

— А твоя жена Анжела? — спросил Тео.

Василий проигнорировал этот вопрос-комментарий о своей жене, которая была и жирной, и склонной к тому, чтобы подчинять себе всех и вся. К тому же сейчас она затеяла бракоразводный процесс. Все его мысли были сосредоточены вокруг еды. Как досадно, что эта новая знакомая Тео из Ривер-Оукса решила кормить их именно той едой, которую им могли приготовить дома.

— Это оскорбление, — прокомментировал он сложившуюся ситуацию. — Она, наверное, решила, что мы — два идиота, которые сожрут все, что им ни предложат.

— Она просто просила тебя быть вежливей, кроме того, может быть, она прекрасно готовит, — предположил Тео.

— Если она просила меня быть повежливей, с чего бы и ей не быть повежливей со мной и не приготовить то, что я хотел бы съесть? — спросил Василий.

— Да заткнись ты с этой телятиной, может быть, она приготовит ее в следующий раз, — сказал Тео, размышляя над тем, правильно ли будет, если они привезут с собой цветы.

— Если следующий раз еще будет, — сказал Василий. — У этой женщины было время протрезветь. Когда она как следует рассмотрит тебя в трезвом состоянии, она может подумать, что не такой уж ты и красавчик.

Тео проигнорировал слова брата. Он по-прежнему думал о цветах. Он решил, что все-таки лучше привезти немного цветов, правильно это или нет.

— Я, надеюсь, хоть французское вино-то у нее есть.

10

Греки прибыли ровно в восемь. Они были в черных пиджаках и источали весьма ощутимый аромат розовых лепестков. Это был одеколон, вывезенный еще с Балкан и сберегаемый для особо торжественных случаев.

Рози встретила их у дверей в черной повязке, которая скрывала синяк под глазом. Выглядела она достаточно трагично. Аврора вспомнила, что среди прочих фамильных реликвий где-то у нее была эта самая повязка — она была воспоминанием о кратком романе с худеньким профессором из университета в Моуре, который умер в раннем возрасте. Звали его Джастин, и утонченности в нем было больше, чем страсти.

Все же повязку эту она сберегала многие годы, и вот она пригодилась как нельзя кстати.

Единственное, что было не очень хорошо, это то, что теперь ей было трудно не натыкаться на стулья и стены. Кроме того, она нервничала. В последний момент Аврора решила, что партнером Рози будет Василий, и эта новая роль сделала Рози весьма неловкой.

— А ну как в разгар ужина появится Вилли и увидит, что я сижу с другим мужчиной? — испугалась Рози. — Что за потаскуха, подумает он, она даже дня не может потерпеть, и уже затеяла шашни с другим.

— Скорее всего, он подумает, что ты стала жертвой моего каприза, что и соответствует действительности. Да и было бы неумно лишать себя удовольствия из-за Вилли или даже из-за того, что он там мог бы подумать, если он вообще в состоянии думать, — сказала она, поднимаясь наверх, чтобы одеться.

— А может быть, связываться с этим греком тоже неумно, и мне кажется, это неумно ни с твоей, ни с моей стороны, — размышляла Рози. Она никогда не бывала в Греции, но следила за событиями в этой стране по репортажам Си-Эн-Эн и не могла бы сказать, что ей понравилось то, что она увидела.

— А кто сказал «связываться»? Это всего лишь ужин, — крикнула Аврора сверху.

Когда прибыли греки, они обе наносили последние штрихи, приводя себя в порядок. Греки приехали на грохочущем белом пикапе, который, казалось, не рассыпается только благодаря тому, что склеен жевательной резинкой. Сидя в безопасности в своем уголке эркера, Аврора наблюдала, как они выходят из машины. У Тео в руках был букетик цветов. Если ее дом и окрестности произвели на них впечатление, они не подали виду. Пока она наблюдала за ними, они не спеша прошествовали по дорожке к дому. Своей манерой держаться они напоминали ей носильщиков паланкина.

— Рози, они приехали, дай им чего-нибудь выпить и развлеки их беседой, — скомандовала она сверху и вернулась к туалетному столику. Здесь она вдруг рухнула на табуретку, и как всегда, в самые неподходящие моменты, она почувствовала боль в груди. Тело ее и без того достаточно тяжелое, казалось, отяжелело еще больше, ее пронзила боль, боль безнадежности. Она вспомнила про Джерри. Появились Тео и Василий, новые знакомые, которые должны были сделать так, чтобы она забыла о Джерри, чтобы он исчез из ее сознания. Но их появление произвело как раз обратное действие. Вместо того чтобы перестать печалиться о нем, выяснилось, что она жила только потому, что скучала по нему. Вместо того чтобы уйти из ее воспоминаний, он внезапно заполнил собой все ее существо. Вместо того чтобы перестать желать его, она и думать не могла ни о чем ином, кроме того, чтобы видеть его, быть с ним, прикасаться к нему.

Это чувство с такой силой охватило ее, что в течение какого-то времени она не могла даже пошевелиться. Она так и сидела за столиком, стиснув руками свое накрашенное лицо, и ждала, когда это чувство пройдет. Вместе со знакомым ощущением того, что он нужен ей, она ощутила досаду на саму себя. Его дом был всегда открыт для нее. Она все равно могла любить, могла сделать что-нибудь, чтобы он принадлежал только ей одной, был с ней. Но вместо того чтобы вступить в бой за него, как только заметила первые признаки атаки Пэтси, она сбежала. Хотя отступать было не в ее правилах. Зачем она не осталась с ним! Джерри вышел бы из душа, она встретилась бы с ним глазами, замучила бы его вопросами, могла поцапаться с ним, схватить его за шиворот. Она могла бы отбить его, но не отбила. Почему? Какая-то личинка в бутоне розы, какой-то паразит выматывал ее, высасывал из нее силы, которые были нужны ей, чтобы бороться, — что, как не возраст, это было? Именно это так подействовало на нее, заставило усомниться в себе в самом начале и сбежать в конце, когда, судя по всему, совершенно не следовало считать, что пришел конец.

Она была сильнее Пэтси, это она знала, и все же она безропотно позволила Пэтси одержать победу только потому, что та была моложе. Она ощутила в себе эту слабость именно тогда, когда ей нужно было утвердиться в своей силе.

— Милая, они здесь. Ты спускаешься? — спросила Рози. У нее была общественная работа — гости. Теперь она не могла усидеть на месте, хотя и чувствовала себя беспомощной.