Гений Сталин. Титан XX века (сборник) - Михаил Ошлаков

Теперь прошу внимания!

По утверждению старшего смены охраны – полковника И.В. Хрусталева, Сталин, проводив гостей, сказал ему буквально следующие слова: «Я ложусь спать. Вы тоже можете вздремнуть. Я не буду вас вызывать». После этого Сталин якобы ушел в малую столовую и прикрыл за собой дверь.

Именно этим «приказанием» Сталина охрана и члены Политбюро впоследствии объясняли тот факт, что до 10 часов вечера следующего дня никто из них не «замечал», что охраняемый глава Великой державы не подает признаков жизни.

Конечно, ничего подобного сказать охране Сталин не мог. Только нынешние русские «олигархи» помыкают охранниками, как оловянными солдатиками, могут даже выстрелить в кого-то из них на охоте, словно они борзые собаки. Это такая современная ментальность – ведь купленные охранники действительно, в буквальном смысле стерегут тело хозяина. Сталин был человеком совсем другого склада – он прекрасно понимал, что Управление охраны МГБ охраняет не его тушу, а главу Советского государства , причем делает это не в соответствии с прихотями Сталина, а согласно правилам, утвержденным Министерством государственной безопасности СССР. Сталин отдавал себе отчет в том, что у охранников своя служба, свой устав и руководство, перед которым они несут суровую ответственность за надлежащее исполнение обязанностей.

Это целиком подтверждают воспоминания многолетнего сотрудника сталинской охраны Алексея Рыбина, рассказавшего в свое время Феликсу Чуеву очень характерную историю. После смерти Жданова на Ближней даче были устроены поминки, на которых Сталин изрядно выпил (по утверждению его охраны, с 1930 по 1953 год Сталин находился в таком состоянии всего дважды – на поминках Жданова и на дне рождения генерала С.М. Штеменко).

Уезжая вечером домой, Молотов наказал Старостину: «Если Сталин соберется ночью поливать цветы, не выпускай его из дома. Он может простыть».

Да, уже сказывались годы. Сталин легко простужался, частенько болел ангиной. Поэтому Старостин загнал ключ в скважину так, чтобы Сталин не мог открыть дверь. Впустую прокряхтев около нее, Сталин попросил:

– Откройте дверь.

– На улице дождь. Вы можете простыть, заболеть, – возразил Старостин.

– Повторяю: откройте дверь!

– Товарищ Сталин, открыть вам дверь не могу.

– Скажите вашему министру, чтобы он вас откомандировал! – вспылил Сталин. – Вы мне больше не нужны.

– Есть! – козырнул Старостин, однако с места не двинулся.

Возмущенно пошумев, что его, Генералиссимуса, не слушается какой-то охранник, Сталин ушел спать. Утром Старостин обреченно понес в машину свои вещи. Тут его вызвали к Сталину, который миролюбиво предложил:

– О чем вчера говорили – забудьте. Я не говорил, вы не слышали. Отдыхайте и приходите на работу.

Нельзя исключать, что А. Рыбин немного приукрасил роль своей службы в этом эпизоде, однако основной смысл взаимоотношений между Сталиным и охраной передан абсолютно верно.

Было бы просто смешно, начни Сталин всякий раз давать подобные указания охране! Например: я сейчас буду читать – не спите, а теперь я прилягу на полчаса – можете отдыхать (т. е. спать не раздеваясь), а в другой раз – я выпил лишнего, так вы совершенно свободны от несения службы.

Это вопиющая собачья чушь!

А коль скоро Сталин такого приказа не отдавал, то забыть про своего «хозяина» на целые сутки охрана могла только в одном случае – если категорическое указание не беспокоить товарища Сталина она получила либо от своего руководства, либо непосредственно от руководителей государства.

Кто в той обстановке мог отдать охране такой приказ? Такой приказ могли отдать только ночные гости Сталина!

Следовательно, когда Берия, Хрущев, Маленков и Булганин покидали Ближнюю дачу, Сталин уже был без сознания. Больше того – члены Политбюро прекрасно об этом знали.

Скорее всего вождю стало плохо еще во время «обеда». Разумеется, когда в пять утра Сталин хрипя рухнул на пол, неудобно подвернув под себя руку, его видавшие виды сотрапезники сразу смекнули, что Генералиссимус не «нажрался», а перенес тяжелый приступ – скорее всего инфаркт или инсульт.

Можно не сомневаться, что это открытие вызвало у каждого из них целый вихрь мыслей.

Во-первых, всем было ясно: сказать стране о том, что Сталина поразил удар в их присутствии, во время какого-то непонятного ночного «обеда», означало бесповоротно испортить себе репутацию – клеймо убийц любимого народом Сталина навечно приклеилось бы к каждому из них. Быть как-либо связанным с кончиной вождя соратники хотели менее всего.

Во-вторых, и это было самым важным, независимо от хода лечения и дальнейшего развития событий Сталин уже никогда не смог бы вернуться на высшие посты в государстве и иметь прежнюю власть. Это означало, что в глазах его прагматичных гостей передача власти уже состоялась. Каждый из них полностью сознавал, что новый, фактический вождь партии в тот момент не лежал на полу, а стоял среди них. Чересчур активно спасать Сталина, т. е. старого вождя, в подобной ситуации означало вступать в открытый конфликт с новым лидером.

Вероятнее всего, каждый из присутствующих без труда успокоил свою совесть тем, что Великого Сталина, Генералиссимуса Победы, все равно нельзя показывать народу в инвалидном кресле с парализованной нижней челюстью.

Как ни крути, с их точки зрения выходило, что Сталин должен умереть.

В этот миг Берия, Хрущев, Маленков и Булганин – разные, часто даже ненавидевшие друг друга люди, стали сообщниками. Никакого сговора относительно того, чтобы причинить Сталину вред, до этого момента между ними не существовало.

Ушлым «соратникам» без всякого обсуждения было ясно, что, оставаясь без медицинской помощи, Сталин через несколько часов погибнет. В этих условиях брошенная, скажем Хрущевым, внешне безобидная фраза вроде «Нам не следует пороть горячку» или «Не будем принимать поспешных решений» прозвучала бы как приговор, а молчание присутствующих явилось бы подписью под ним.

Можно ли сказать, что такое поведение сделало гостей Сталина убийцами? Да, безусловно, и с точки зрения закона, и с точки зрения морали, все четверо – Лаврентий Берия, Никита Хрущев, Георгий Маленков и Николай Булганин – в равной степени должны считаться виновными в преднамеренном убийстве Иосифа Виссарионовича Сталина. При этом не имеет значения – можно ли было спасти Сталина, немедленно оказав ему помощь, или нет.

На то, чтобы просчитать ситуацию и принять решение, этим бывалым, очень искушенным и несомненно решительным людям хватило бы двух минут. И вот тогда не Сталин, а Хрущев или Берия, а возможно, они оба вместе, прижали полковника Хрусталева к стенке и со свойственным им напором заявили ему, что товарищ Сталин напился и упал под стол. Что видеть в таком положении верного ученика Ленина, вождя советского народа и мирового пролетариата никто, само собой разумеется, не должен. Что, если Хрусталев не хочет сменить китель с орденской планкой на лагерный клифт с номером, он должен с большевистской выдержкой ждать, пока товарищ Сталин сам проспится, переоденется, приведет себя в порядок и вызовет охрану.

Вообще Иван Хрусталев – конечно, трагическая личность. В ту страшную ночь он оказался в безвыходном положении. Ослушаться Берию – означало для него подписать себе смертный приговор, Хрусталев подчинился, но все равно погиб – через месяц здоровый, как лось, полковник неожиданно умер. Берия зачистил концы.

Конечно, будь в строю, при Сталине Николай Власик, он бросился бы к хозяину, как только за «гостями» закрылась дверь. Новая же охрана, трясясь за свои погоны и шкуры, шарахнулась от погибающего Сталина, которого им надлежало охранять ценой своей жизни, как от чумы. Закрывшись в служебном домике, соединенном с дачей переходом, «телохранители» затаились там, как мыши за печью, почти на целые сутки. В этот момент и они стали соучастниками убийства, поскольку были повязаны с Берией, Хрущевым, Маленковым и Булганиным фактом вопиющего, подрасстрельного нарушения служебного долга.

Сталин без помощи

Сталин тем временем был в сознании. Голову его пронзала страшная боль, временами перехватывало дыхание, а сердце то и дело замирало. Собрав всю свою волю, Сталин старался не паниковать и упорно сопротивлялся болезни. Не в силах пошевелиться, он мог видеть только высокий, залитый ярким светом потолок столовой и расплывающиеся очертания сервировочного столика, рядом с которым упал. Сталин ждал, что с минуты на минуту в столовой появится охрана, однако этого не происходило.

По свидетельству Виктора Суходеева, в непосредственной близости от того места, где лежал Сталин, на стене располагалась одна из многочисленных сигнальных кнопок, при помощи которых вождь мог вызывать своих прикрепленных. В. Суходеев полагал возможным, что человек, даже находящийся в столь тяжелом состоянии, как Сталин, мог дотянуться до этой кнопки. Таким образом, не исключено, что Сталин все-таки сумел подать тревожный сигнал, однако телохранители на него не отреагировали.