Под шапкой Мономаха - Сергей Платонов

Так двоится наше впечатление от внутренней деятельности императрицы Екатерины II.

В основном вопросе тогдашней русской общественной жизни – в устройстве отношений между землевладельческим и земледельческим классами – императрица была увлечена но тому направлению, по которому увлекались событиями и все ее предшественники, в сторону укрепления и наращения шляхетских прав. Но, подчиняясь дворянскому режиму, сочувствуя и содействуя организации дворянства в виде привилегированного сословия, Екатерина давала подобную же организацию и городскому населению, мечтала о соответствующем подъеме прав и крестьянства – и здесь-то потерпела неудачу, столкнувшись с интересами ею же под держанного российского шляхетства. Обратить это шляхетство в прежнее бесправное положение и отнять у него крестьянский труд было невозможно или же чрезвычайно трудно. По крайней мере, ни Екатерина, никто иной не могли себе представить государственного строя без крепостного труда. И здесь Екатерина поступается своими идеальными стремлениями ко всеобщей «свободе и собственности» и сохраняет крепостное право во всей его житейской цельности и безусловности. Но это не значит, что императрица вообще отказалась от своего либерального миросозерцания; напротив, либерализм государыни царит везде, где проявляется творческий дух правительства и личное влияние Екатерины от образования государственного управления до воспитания внучат императрицы.

Вспомним, что мы в начале нашей речи усомнились в том, чтобы деятельность Екатерины можно было представить принципиально цельною и согласованной во всех ее частях. Теперь мы можем оправдать такое сомнение. Во внешней своей политике Екатерина была ученицей старой Руси и Петра Великого; во внутренней государственной деятельности, там, где она действовала свободно, она проводила в жизнь философские и публицистические принципы, которыми жили в то время передовые теоретические умы; в сфере же хозяйственно-крепостных отношений она подчинилась господствовавшей в обществе тенденции не только из политической осторожности, но также из страха пред неведомыми последствиями социального переворота. Таковы разнообразные мотивы, руководившие умом императрицы. Во 1-х, верно понятый вековой инстинкт народной обороны, во 2-х, лишенные всякого национального оттенка принципы либерального рационализма, и, в 3-х, узкие утилитарные вожделения землевладельческого класса, ничего общего не имеющие ни с истинным патриотизмом, ни с благородными порывами освободительной мысли, – что общего между этими историческими двигателями, влекущими Екатерину одновременно по разным путям?

Конечно, менее всего можно негодовать лично против исторического деятеля, которому суждено было в вихре событий и влияний вращаться в различные стороны и терять единство действий. Дело ведь идет не о целостности личных взглядов, которым Екатерина всегда была верна, а о правительственной деятельности, которая всегда представляет собою равнодействующую всех влияний и усилий состоящих в правительстве людей. Вдумавшись в это обстоятельство, оценив личность Екатерины в обстановке, которая на нее действовала, мы скорее подивимся тому, что, при тысяче возможностей успокоиться на достигнутом успехе, Екатерина почти до конца своих дней продолжает бороться за то, что считает правым, продолжает светить русскому обществу ясным национальным сознанием, неизменной преданностью просвещению, блеском прогрессивной европейской мысли. В истории нашего общества Екатерина – одна из виднейших и влиятельнейших культурных деятелей, память о которой связана неразрывно со всяким успехом нашей гражданственности.

Жизненный путь историка

Известность историка определяется популярностью его работ, научный авторитет зависит от ценности проведенного исследования. Этим условиям в полной мере соответствовал человек, имя которого долгие годы было известно лишь узкому кругу специалистов. Испытав при жизни истинную славу и горечь незаслуженных обвинений, он перенес участь многих представителей старой русской интеллигенции, оставшихся после революции в России. Ярлык «монархиста» оказался достаточным, чтобы вычеркнуть труды ученого из памяти нескольких поколений. Однако время не стоит на месте, и к современному читателю возвращается еще одно забытое имя.

Сергей Федорович Платонов родился 16 июня I860 года в семье заведующего Черниговской губернской типографией. Его отца, квалифицированного наборщика, перевели из Москвы в глухую по тем временам провинцию с целью наладить выпуск печатной продукции. Семейное предание связывает происхождение Платоновых (по деду – Андреевых) с крестьянами Перемышльского уезда, издавна селившимися близ Калуги[221]. Прошло много времени, прежде чем они перебрались в Москву и осели своим гнездом на северной окраине города.

За усердие к работе Федор Платонович Платонов получил права государственной службы. В конце 1869 года его откомандировали в Петербург на должность «фактора», заведующего технической частью типографии Министерства внутренних дел. Столичная жизнь в несколько раз увеличила семейные расходы. Было время, когда небольшого жалованья отца едва хватало на повседневное обеспечение. Желая дать сыну хорошее образование, Ф.П. Платонов обратился к начальству с просьбой о стипендии. Положительному решению помогли близкие отношения с вице-директором Департамента общих дел В.Д. Заикой, знакомым Платоновых по Чернигову.

В детстве и отрочестве С.Ф. Платонов находился под сильным влиянием отца – человека способного и удивительно развитого для своей среды. Он рано привил сыну любовь к чтению, дал первые сведения по истории и литературе. В девятилетием возрасте Сережа читал знаменитую «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина и увлекался сочинениями А.С. Пушкина. Но больше всего он любил слушать рассказы отца о событиях его молодости, прошедшей в соприкосновении со студенческими кружками Москвы 40-х годов XIX века[222]. Бурлящая общественная атмосфера того времени, полемика славянофилов и западников по вопросам прошлого и будущего России, непримиримые столкновения литературной критики, складываясь в яркие образы, будили воображение, развивали интересы и способности мальчика.

Обучение в Первой Петербургской частной гимназии, доступ в которую С.Ф. Платонов получил благодаря стипендии Министерства внутренних дел, давало добротное классическое образование, но отличалось редкой рутинностью. Через три года отец перевел сына в гимназию Ф.Ф. Бычкова. Коллектив учителей здесь был подобран с особенной тщательностью. Директор дорожил престижем своей гимназии и старался привлекать самых известных преподавателей.

Весной 1877 года, во время подготовки к восьмому классу, С.Ф. Платонов серьезно заболел. «Болезнь приняла очень тяжелый характер, потрясла мой организм, – вспоминал он позднее, – и послужила заметным рубежом между моим детством и юностью. До нее я был беззаботным мальчиком; оправляясь же от болезни, я чувствовал, что начинаю как бы новую жизнь»[223]. Молодой человек в полной мере осознал свое душевное отдаление от прежней обстановки и друзей. Все старое ему казалось «постылым и скучным», не хотелось возвращаться в классную среду и к гимназическим приятелям. Напротив, С.Ф. Платонов тянулся ко всему новому и необычному. Начало Русско-турецкой войны, обстановка всеобщего патриотического подъема, сопровождавшая каждое официальное сообщение с театра военных действий, сильно будоражила нервы юноши, поддерживала его впечатлительность.

Отдыхая летом в Москве, С.Ф. Платонов познакомился с Евгенией Николаевной Калайдович, происходившей из известной семьи Селивановских, и ее будущим мужем, студентом-историком Владимиром Николаевичем Беркутом. Дух московской интеллигенции, немного славянофильского оттенка, очаровал юношу. Евгения Николаевна была старше Сергея на шесть лет, и он быстро попал под влияние ее гибкого и живого ума. Молодой человек тянулся за сильной натурой добровольной наставницы, которая старалась направить его мысли в русло поиска светлых идеалов, помогла определить ближайшие и отдаленные цели формирующегося жизненного пути. Искреннее стремление соответствовать установившейся дружбе способствовало напряженной умственной работе. Далеко опередив учебные программы, С.Ф. Платонов стал много читать, пытался доверить свои мысли бумаге, нередко в стихотворной форме. В большей степени его влекло философское знание. Работы И. Тэна и Дж. Милля, видных представителей позитивистской философии, он предпочитал сочинениям материалиста Фр. Бохнера. «Теперь, – писал он, – передо мной, как путеводный маяк, стал университет, – сокровищница гуманитарных знаний, образующих характер и осмысляющих жизнь»[224].