Моцарт - Марсель Брион

К несчастью, трех лет добровольного изгнания оказалось достаточно для утраты популярности. В ход пошли интриги и когда он появился на сцене в роли Вастеля, которая была одной из лучших в его репертуаре, Шиканедера освистали. 20 ноября 1805 года он поставил Фиделио Бетховена, но в Шёнбрунне только что обосновался Наполеон, его войска оккупировали Вену, и ни один венец не пожелал сидеть в театре рядом с несколькими французскими офицерами, которые за отсутствием более интересного зрелища явились сюда зевать во весь рот. Страстный поклонник Бетховена, Шиканедер организовал в своем театре несколько концертов, в которых первая скрипка Клемент в 1806 году исполнил Концерт, написанный для него боннским маэстро.

Сотрудничество тщеславного Брауна и Шиканедера с его невыносимым характером сопровождалось многочисленными трудностями. Браун избежал их, продав театр, что вынудило его противника, у которого не было денег, выкупив театр, вернуться к бродячей жизни. Чуть больше года он руководил театром в Брюнне, но его терзала ностальгия по Вене, куда он и вернулся весной 1809 года. Эпоха триумфов завершилась. Весь в долгах, разоренный денежной девальвацией, низведшей его до положения нищего, потеряв дом, разрушенный войной, он стал легкой добычей всех тех, кто в годы его славы и процветания завидовал ему и ненавидел. Ему было шестьдесят. Слишком уставший, чтобы «начать жизнь сначала», и слишком больной, чтобы плыть против мощного течения, он предался отчаянию. Однако ему выпал еще один шанс: Шиканедера пригласили дирижировать в Будапештском театре. Он согласился с радостью, которую легко себе представить, и пустился в дорогу, оглушая спутников по дилижансу разглагольствованиями в предвкушении чудес, которые он совершит в Венгрии. По приезде в венгерскую столицу он вдруг понял, что сошел с ума. Он не понимал, зачем приехал, и пытался изрубить сцену топором. Так, в бреду, он мстил театру, который он так любил и который предал его.

Соперники, проникшись жалостью, дали несколько постановок в пользу бывшего директора театра, осуществившего мощный прорыв к романтизму и немецкой опере. Увы, было слишком поздно, его было уже невозможно спасти, вернуть рассудок и вкус к жизни. Он умер 21 сентября 1812 года. Человек, который в момент своего самого бурного успеха составил завещание, в котором учреждал пособия для бродячих артистов, этих рыцарей театральной авантюры, богатый, знаменитый Шиканедер больше не имел за душой ни гроша. Сумма описи принадлежавших ему белья, одежды и книг едва достигала семидесяти одного флорина. Его тело, как и тело Моцарта, упокоилось в общей могиле, куда его отвезли на катафалке для бедняков, а через восемь дней, 30 сентября, в годовщину создания Волшебной флейты, в небольшой церкви Св. Иосифа, к приходу которой относился «Виденертеатр», в честь усопшего прозвучал торжественный и душераздирающий Реквием его друга Вольфганга.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Когда Гёте говорит о Волшебной флейте, что это «сказка, полная неправдоподобия и фантазии», он точно определяет жанр произведения, его смысл и значение. Говоря о «сказке», он использует немецкое слово Maerchen, обозначающее это понятие как феерический рассказ, полный необычайных приключений, но одновременно несущий возвышенный урок основополагающей ценности. По разумению романтиков, Maerchen— это поэтическая сказка, аллегория; символы, которые она содержит, идут дальше анекдота и даже фантастической выдумки. Великие романтические MaerchenТика, Айхендорфа, Новалиса и даже самого Гёте, как и некоторые сказки Гофмана, открывают нам двери в мир сверхъестественного. Рассказанная в них история является лишь знаком таинственной реальности, которую мы должны истолковать. Романтики написали наряду с восхитительными немотивированными историями, имеющими ценность только для игры их собственного воображения, тексты возвышенного, духовного значения, в которых под флером феерического повествования выражалась сама философия жизни.

С этой Maerchen, то есть с Волшебной флейтой, Моцарт возвращается в тот Чудесный мир детства, который Новалис называл золотым веком. Действительно, ребенок — это не только чистое, простое, естественное, наконец, совершенно невинное существо, но также и путник, являющийся на землю, полный воспоминаний о той дивной вселенной, в которой обитал до своего рождения. Сохранить как можно дольше и снова обрести с новой силой это состояние детства означает для романтиков восстановить прерванную связь между этой чудесной вселенной и землей, юдолью, где душа пребывает в ожидании своего возвращения — по определению Новалиса — в Дом Отца. Ребенок — «ясновидец». Он также хранитель высшей мудрости, которую забывает по мере общения с людьми, утрачивает с первых моментов своего пребывания на земле и которую потом должен мучительно, с большими усилиями добиваться снова, чтобы быть достойным обещанного возвращения. Наивность феерической сказки — ключ к той детской мудрости, которая представляет собой знание до рождения. На протяжении всей жизни человек должен все более и более энергично и осмысленно стремиться снова стать ребенком. Культ ребенка у романтиков исходит из того, что, поклоняясь ему, они так поклоняются пребывающему в нем высшему существу, и чем больше человек остается ребенком, тем больше приближается к этому возвышенному состоянию.

Работая над Волшебной флейтой со всеми ее фантастическими, перипетиями, Моцарт возвращался в ту волшебную область, где тревоги и суета повседневной жизни исчезают, стираются в некоем сверхъестественном лучезарном свете. Будучи по натуре совершенным ребенком — и в этом сущность особого очарования и привлекательности, с которыми он воздействовал на всех, с кем был более-менее близок, — он преодолевал суету и тревоги своей неизменной веселостью, способностью видеть смешные стороны жизни, радоваться всему, превращать в развлечение неприятности, которые непременно омрачили бы людей с угрюмым темпераментом. В этом отношении — увы, только в этом! — Констанца была именно такой женщиной, какая подходила для него; она компенсировала нехватку у него практической жилки и серьезности своего рода детской же доброжелательностью, легкой фривольностью. Супруги резвились, как дети; решительно все становилось у них предлогом для абсурдных и забавных игр, и даже в некоторых моментах музыки Моцарта мы находим эту поверхностную легкость, эту счастливую способность обоих видеть привлекательную сторону неприятностей повседневного существования; известно, сколько выпадало на их долю этих неприятностей. Прозвища, которые они друг другу давали, детская речь, звучавшая, когда они дурачились, — все это было присуще их характерам. Письма Моцарта к Констанце во время ее лечения в Бадене написаны тем же пером, что и те, какие он писал подростком своей аугсбургской кузине Марии Текле. Некоторые из них полны невероятного чудачества, неисчерпаемой фантазии, и не следует забывать, что Вольфганг писал их больной, измученный работой, заботами о деньгах. Вполне естественно, однако, что он находил верный тон, чтобы заставить Констанцу непринужденно смеяться, это было органично для его характера и показывало, в какой мере он всегда оставался ребенком.