Бог из глины - Иннокентий Соколов

Сережка закричал так громко, как только смог. И голоса, что все время были с ним, отступили на мгновение, чтобы вернуться вновь, визжа на все лады.

— Кричи, парнишка, кричи. Кричи так громко, как можешь. Так, чтобы твои легкие разорвались от напряжения, и голосовые связки повисли окровавленными лохмотьями. Это запредел, крошка, место за гранью сущего, обертка полуночи… Кричи, парень, кричи. Кричи же…

А потом ему стало совсем худо. И в тот миг, когда твари бросились на него, он открыл глаза.

Он обнаружил себя царапающим землю, размазывающим по лицу кровавые сопли. Двери были рядом, Сережка толкнул их, слыша вдали чьи-то испуганные голоса, и стук, скрипение лестницы, и быстрые шаги, что перепрыгивали через ступеньки, спеша на помощь.

Сережка вывалился в свет, оставив позади тьму и ужас, вечность, нанизанную на острую стальную спицу безумия, тварей, что таились во тьме. Он еще слышал отголоски полуночи, и запах гари стоял в ноздрях напоминанием о случившемся, но все это уходило, растворялось в ночи, и мир стремительно обретал твердость, возвращался, прорисовываясь кирпичной кладкой, пыльными стеклянными банками с солениями, превращаясь в ограниченное пространство погреба. А потом что-то щелкнуло в голове Сережки, и мир встал на место.

Свет лампочки показался ярче самого яркого солнца. Сережка закрыл глаза, чтобы не видеть его. Он выползал на свет, словно крот из норы, слыша, как открывается дверь в погреб. Дедушка схватил его на руки, и прижал к себе.

Сережка ощутил запах табака, и кисточку усов, что щекотала шею. Дед вытащил его из подвала, взлетел по ступенькам, перенес поскуливающего Сережку на диван. Переход из темноты на яркий свет залы был мучителен. Свет обжигал, хотя и возвращал при этом к жизни. Сережка мотал головой, с трудом возвращаясь в реальность. Он моргал, пытаясь сообразить, что с ним, в глазах все плыло и двоилось, тем не менее, он сумел рассмотреть мелкие трещинки на обоях, прямо под картиной, что нависала сверху, увидел испуганные лица дедушки и бабушки, люстру, что качалась, словно огромный маятник. Потом все запрыгало, завертелось, и Сережка провалился в спасительную тьму…

4. В погребе (продолжение)

Сергей тихо засмеялся. Он пришел в себя, осознав, что валяется у металлических створок, закрывающих проход в детство. В горле першило, а в глазах мелькали желтоватые пятна. Он с трудом поднялся на ноги, уперся рукой в холодную стену.

Все так и было. Он тогда потерял сознание, не вынеся всех призрачных откровений, что открылись ему. Он не был готов к тому ужасу, что проник из-за границы миров. Его разум просто не выдержал всего этого кошмара, и в памяти остались только смутные образы чего-то потустороннего, нездешнего.

Несколько дней Сережка провалялся в постели, лишь изредка приходя в себя, чтобы увидеть лица родных, непонятную суету медсестры, делающей уколы, которых он совершенно не чувствовал, и снова проваливаясь в глубину, в которой было тихо и покойно; но безмятежный сон не сменялся отвратительными картинками запредела, и Сережка, вскрикивая, перебирая ногами, вновь не выбрасывался из темноты, открывая глаза, чтобы удостовериться, что все в порядке — он по-прежнему дома, и мама сидит у изголовья, вытирая его горящее лицо.

Пока он приходил в себя, потихоньку выкарабкиваясь из кошмарной пучины, дедушка навесил на дверки огромный замок. Пару раз, до этого, он заставал Сережку сидящим в кромешной тьме погреба, и просто не обращал на это внимание, полагая, что каждый имеет право развлекаться так, как хочет. Но теперь, когда внук вторые сутки лежал в горячечном бреду, он решил навсегда отгородить эту часть погреба, чтобы Сережка больше не смог попасть за железные дверцы.

Поразмыслив немного, дедушка накрыл их огромным фанерным щитом, и приделал широкие полки, которые заставил разным хламом. Теперь ничего не напоминало о том, что когда-то здесь было небольшое помещение.

Когда Сережка окончательно поправился, мама забрала его домой. Она старалась, как можно меньше напоминать ему о том, что случилось, и Сережка, мало помалу, сам перестал вспоминать обо всем. Кошмарные видения ушли, и Сережка выбросил из головы все детские страхи.

Даже тогда, когда он приезжал погостить к старикам, он так и не вспоминал о том, что случилось. Его память услужливо избавилась от неприятных воспоминаний, заменила их другими, пусть не настоящими, но зато более подходящими детскому разуму, и Сережка, заходя в сырой погреб лишь ежился от сумрачной прохлады, раздумывая о том, что же находится там, за стенкой, такой с виду непрочной, по которой можно легонько стукнуть костяшками пальцев (не забыв раздвинуть банки, рядами стоящие на полках), и услышать тихий шорох падающего мусора — трухи, что нанесли неутомимые мыши (настоящие хозяева этого места), щепок и кусочков цемента, что отстали от стены.

Сережка обозревал пространство погреба, каждый раз раздумывая над происходящим за стеной. Однажды, спустившись в погреб, он придумал, что там живет огромное, неповоротливое божество.

Там, где темно и сыро, и единственный источник света — квадратная щель в полу прихожей, живет он — старый, седой бог.

(Бог пыли, седой паутины, ржавых консервных банок и гнилых досок и, конечно же, глины…)

Он всемогущ, и способен исполнить любое желание, единственное, заветное желание. Стоит только захотеть — все сбудется, повинуясь воле божества.

Нужно только попасть туда, прикоснуться к земле и загадать то самое, сокровенное, что не дает спать, отзываясь осенней тоской даже в самый жаркий, самый теплый летний день.

И если твои помыслы чисты как снег горных вершин, и если сердце твое трепещет в нетерпении, знай — все будет, так как хочешь ты, все исполнится однажды, когда звезды займут свои места, и существа в толще стен, не надолго перестанут петь свою тягучую песню полуночи, и луна скроется за черными тучами — тогда все и случится, время замедлит свой безумный бег, его огромный волшебный маятник, что отсчитывает мгновения, остановится, издав полный сожаления вздох, и тогда (о, тогда!) исполнятся мечты, и мир потускнеет в твоих глазах, и мир снова сдвинется с места, но в воздухе не будет больше пахнуть дымом, и, вступив на дорожку, ведущую к звездам, ты будешь наконец-то счастлив, и в глазах твоих зажгутся ослепительным светом тысячи солнц.

Все это Сережка придумал сам себе, и теперь, много лет спустя он стоял словно хмельной, упершись рукой в стену, покачиваясь, обводя все вокруг мутным взглядом, а в голове рушилась невидимая стена, которая казалась крепче самых толстых ворот. Она разрушилась в одно мгновение, рассыпалась в прах, отлетела, словно шелуха, разлетелась в стороны разноцветным конфетти, явив истину, что была припрятана до поры до времени.