Вежливые Люди - Анастасия Игнашева

весьма щекотливое.Илуо была тот ещё зоопарк и то, что Аолий Рмаркритский, чтобы сохранить власть, пойдёт на всё, и Денье, и эти двое прекрасно понимали. Сейчас эти двое хотят только одного — поскорее вырваться с этой проклятой планетки и убраться восвояси как можно дальше и в обозримом будущем не подлетать к Илуо ближе, чем на сто парсеков. А парней попросту использовали. Но до них это, похоже, только сейчас дошло.

— Значит, вы утверждаете, что бумага сгорела?

Братья поспешно закивали вразнобой, как два китайских болванчика.

— Хорошо, допустим.

Денье снова задумался. То, что следовало бы отправить донесение на Землю, в Контору — это однозначно. Этих двоих дуралеев тоже бы следовало в Контору отправить. Но у них здесь остался их корабль и один из членов экипажа. И его, точнее — её — илуоанские власти могут использовать в качестве заложника. Влад пытался вести свою игру, целью которой было вступление в Полярный Блок. На самой Эльдории недавно раскрыли антигосударственный заговор с целью свержения власти, выхода из Тройственного Союза и присоединения к Блоку. Хотя — Дира и свергать-то не надо было. Он и сам бы под Полярный Блок пошёл. Но тут его братец Кир вмешался. Эльдория осталась в Тройственном Союзе, а Полярный Блок теперь не знает, как локоть укусить.

Денье вызвал дежурного и распорядился разместить Дагвардов на военной базе.

Братьев отвели в предоставленную им комнату, где их уже ждал обед и постель. Именно об этом они только и мечтали последние дни, когда пешком пробирались на земную военную базу.

Полковник Малинин по прозвищу Батя.

Дагварды приняли единственно верное решение, решив пробираться на нашу базу. Да и единственным способом сохранить себе жизнь была именно угроза предать огласке всю эту историю с подсунутой Аолию цидулкой. Наша Контора, конечно, дала понять илуоанским спецслужбам, что бумага у нас. И что единственный шанс, что мы не дадим делу ход — это предоставить «Медузе» беспрепятственно покинуть Илуо.

** *

Сметая на своём пути всё одушевлённое и неодушевлённое, Жуддин, начальник личной охраны Императора Аолия, пронёсся через анфиладу Большого Дворца и, влетев прямиком в личные покои Императора, сходу бухнулся на колени и принялся биться лбом об пол, подвывая:

— О, Драгоценный! Всё пропало, о, Драгоценный!

Из его сбивчивых речей Император и уяснил, что проклятая бумажонка, оказывается, не сгорела при пожаре в резиденции Влада, а благополучно оказалась в руках землян.

«Ничего доверить нельзя!» — раздражённо подумал Император, — «Никому! И этот Жуддин тоже тот ещё олух! В Башню его, что ли, отправить? К Жеггларрде в компанию? Нет, успею ещё».

Жуддин, меж тем, продолжал, подвывая, колотиться лбом об пол. Голова отвечала гулким гудением, пол мелко вибрировал. В такт ударам мелко позванивали колокольчики на Жуддиновой шляпе.

— Да прекрати ты выть! — резко оборвал его Император, — Знаю я уже.

— Откуда? — само собой вырвалось у Жуддина.

— Угадай с трёх раз! Тийя сказала.

— Вы были в Тихом Приюте?

— Ну, был. Как и ты тоже. Чтоб их всех там… — Аолий досадливо взмахнул рукой.

— Мы проиграли, о, Драгоценный? — решился озвучить посетившую обоих мысль Жуддин.

— Удались. — махнул на него рукой Император.

— Ничего! Лучше с умным потерять, чем с дураком найти. — утешил приятелей фон Кутченбах, когда те поведали ему о своих приключениях на Илуо и о внезапном исчезновении Паверса и Дагвардов. Для Громова это было слабым утешением — сестра как будто всё время ускользала от него.

Глава 18

Пьяный проспится, а дурак никогда

Потсдам, пригород Берлина, особенно хорош ранней осенью, на излёте «бабьего лета», когда листья деревьев ещё только начали желтеть. По одной из дорожек парка неспешно шли двое — мужчина и женщина. Женщина высокая, стройная, была одета в строгий тёмный жакет и брюки из мягкой шерстяной ткани, голову покрывал шёлковый шарф, под которым невозможно разглядеть волосы, лицо скрывали тёмные очки. Мужчина был чуть пониже её ростом, тоже худощавый, поджарый, с обильно тронутым сединой ёжиком коротко остриженных волос. Одет он был в светло-серый плащ и такие же брюки в узкую полоску. Со стороны могло показаться, что они любовники, которые назначили здесь встречу, или супруги, выбравшиеся на прогулку, однако мужчина был полковник Третьего Отдела Главного Разведуправления Земного Содружества Ганс фон Кутченбах, а его спутница — Дидре ле Бланш. Француженка с примесью турецкой крови, так же работавшая на земную Разведку.

— И добро на проведение операции, тебе, конечно же не дали. — чуть насмешливо произнесла Дидре, — Ты, как всегда — на свой страх и риск.

— Официально — нет. — ответил фон Кутченбах, игнорируя её насмешку, — Но ты же сама понимаешь. К тому же я подстраховался. Через третьих лиц, понятное дело.

— Ну разумеется. Иначе бы ты меня не вызвал. Ты вспоминаешь обо мне только когда Конторе нужно провернуть по-тихому что-нибудь особо деликатное. И лишний раз не светиться. Что на этот раз?

— Операция по внедрению агента. Ситуация осложняется ещё тем, что одного агента надо вывести по-тихому, а другого внедрить. Произвести рокировку, так сказать.

— Я так и знала. И кого на этот раз выбрали в качестве козла отпущения?

— Томлинсона.

Короткий смешок женщины был ответом.

— И куда же, позволь спросить? Или мне этого знать не положено?

— Гамма-249. Этот идиот откуда-то пронюхал о «Чёрной Радуге» и теперь из кожи вон лезет.

— Что я должна делать?

— То же, что и в прошлый раз. Подсунуть ему приманку, которую он проглотит не жуя.

Женщина скептически хмыкнула.

* **

Комната была заставлена старой и, сразу видно — случайно подобранной мебелью. Комната была небольшая, но, поскольку и мебели в ней было немного, то выглядела она просторной. Одна из так называемых «секретных квартир», которые Разведка использовала для встреч с агентами. В комнате двое — полковник Главного Разведуправления Земного Содружества Томлинсон, человек около пятидесяти лет, рослый, полнеющий с узким длинным лицом и Джон Динко. Динко молчал, внимательно наблюдал за Томлинсоном и в его светло-серых глазах время