Война в тылу врага - Григорий Линьков

Взрывы наших мин-сюрпризов и «внезапные выстрелы» партизан, с точки зрения оккупантов, превышали всякие нормы и создавали повышенную нервозность в среде гитлеровцев.

Однажды начальник пинской жандармерии созвал специальное совещание своих сподручных, на котором заявил:

— Партизаны обнаглели. Они нервируют наших людей своими взрывами и не дают возможности им нормально работать. Дело дошло до того, что некоторые боятся посещать кино. Но партизаны организуют свои взрывы там, где нет у нас надлежащей бдительности. Ко мне вот они не подойдут и на пушечный выстрел.

До нас дошло это бахвальство пинского жандарма, и мы поставили задачу перед своими людьми: организовать диверсию в пинской жандармерии.

Но подойти к этому учреждению было действительно трудно. Однако гитлеровца следовало проучить за его бахвальство. К тому же этот жандарм отличался и наибольшей жестокостью по всей области.

Долгое время наши хлопцы ходили вокруг отдельных домиков, обнесенных высоким, сплошным дощатым забором, тщательно охраняемых часовыми и сторожевыми собаками. Через проходную со свертком без осмотра не пропускали даже жандармов. Задача казалась почти нереальной, но отданный приказ не отменялся. Хлопцы начали было изучать возможность заминировать поленья дров, которыми снабжалась эта жандармерия.

Однажды ко мне в штабную землянку вошел Анатолий Мартынов, уже известный нам по взрыву пинской фанерной фабрики, и заявил:

— Товарищ командир! С пинской жандармерией намечается некоторый просвет.

— Докладывай!

— Жандармы решили произвести у себя в помещении чистку дымоходов…

Трубочиста мы им быстро подобрали из своих людей. Возник вопрос, как пронести взрывчатку.

Трубочист мог без подозрения проходить через проходную с металлическим шаром и веревкой. В веревку замаскировать взрывчатку не легко, хотя веревку можно было изготовить из детонирующего шнура и она могла стать сама взрывающейся миной. Но в этом случае, оставленная на работе, она могла вызвать Подозрения у жандармов, и нашего «трубочиста» могли задержать при выходе. Поэтому было решено использовать металлический шар.

Шар мы изготовили в наших мастерских полый; чтобы он имел нормальный вес, частично его заполнили свинцом, а в пустоту аккуратно закладывалась одна четырехсотграммовая толовая шашка.

Шестнадцать раз прошел трубочист через проходную с веревкой и металлическим шаром в здание пинской жандармерии. Шестнадцать четырехсотграммовых толовых шашек были пронесены через проходную и на бечевках одинаковой длины опущены через дымоход в голландскую печку, выходившую одной стеной в кабинет коменданта жандармерии, а другой — в комнату, где занимались его помощники. Шестнадцатая толовая шашка имела детонатор, установленный с двадцатичасовым замедлением.

Предохранитель был снят в 10 часов 15 минут утра, а в 14 часов 30 минут на второй день здание жандармерии было разрушено взрывом шести килограммов тола. В здании вылетели все стекла и обрушился потолок…

Нам не удалось установить, кто был убит и сколько гестаповцев было покалечено взрывом. Но нам было хорошо известно, что взрыв произошел, когда комендант и его помощники находились на своих местах. Впоследствии пинскую жандармерию возглавляло другое лицо.

В местечке Ивацевичи жила скромная девушка Рая. Она делала для нас небольшое, но необходимое дело: покупала и передавала в лес медикаменты и перевязочные средства. Мы были довольны ее работой, но война требовала от советских людей максимального напряжения сил, и с девушкой пришлось побеседовать о более серьезных делах. Рая стала обдумывать, как бы нанести хороший удар гитлеровцам. Скоро мне передали, что девушка настойчиво просит дать ей мину. Она не хотела говорить, где и как она ее использует, но ручалась, что непременно подорвет фашистских захватчиков. Я приказал выдать мину замедленного действия и объяснить, как с ней следует обращаться.

В местечке, в небольшом деревянном домике, помещалась офицерская столовая, комфортабельно обставленная мягкой мебелью. В столовой имелось даже пианино, вывезенное оккупантами из детского клуба. К стене столовой примыкала кухня. Отсюда обед офицерам подавался в столовую через окошечко, а солдаты выстраивались в очередь в коридоре. В офицерское собрание и на кухню никого из штатских, а особенно русских и белорусов, не допускали. Но рабовладельцы немыслимы без рабов. В качестве полу-раба при офицерском собрании находился пленный красноармеец-электромонтер. Больной и искалеченный, он ни у кого не вызывал подозрений и примелькался гитлеровцам, как стул. Он входил и выходил из помещения со своим ящиком с инструментами без всякого осмотра. Вот его-то и решила использовать девушка для выполнения своего замысла!

Она познакомилась с молчаливым пареньком и однажды осторожно спросила его, почему он, такой молодой, не идет в лес к партизанам. Монтер откровенно признался, что пока ему попросту стыдно: с 1941 года он в плену, долго работал у оккупантов и ничем им не навредил. Наверное, партизаны посчитают его предателем и расстреляют. Полегоньку прощупывая настроение парня, Рая решила, что ему можно довериться. В один из ноябрьских вечеров она вручила монтеру мину и показала, как нужно привести ее в действие. Две маленькие шпильки еле заметно выступали из свертка.

— Когда будете ставить, вытащите вот эти предохранители, — показала девушка исполнителю.

Электромонтер, видимо, не совсем понял и здесь же на глазах Раи снял оба предохранителя. Мина была с сорокаминутным замедлением, до намеченного объекта двадцать минут хода…

14 ноября в домик набилось множество солдат и офицеров. Какая-то проходящая к фронту часть решила использовать офицерскую столовую, для того чтобы поужинать и отдохнуть. Помня полученную от девушки инструкцию, монтер разгрузил под пол содержимое своего инструментального ящика и поспешил выйти из помещения, а по возможности удалиться и из самого местечка. По улице парень почти бежал, и когда он поровнялся с вокзалом, воздух потряс такой силы взрыв, что в домах вылетели стекла.

На месте офицерского сборища осталась груда развалин, а под ними — двадцать убитых гитлеровцев и тридцать пять раненых. Три разных ноги от трех господ офицеров было найдено местными жителями через день после похорон в канаве близ шоссе.

Монтер прибыл на базу одного из наших подразделений и был назначен минером, а скромная девушка продолжала «мирно» жить в местечке и покупать необходимые товары для нашего отряда.

Гитлеровцы продавали иногда для нас такие материалы, характер которых без труда мог указывать на то, что их потребителями являлись не мирные граждане, а партизаны. На оккупационные марки и особенно на такие продукты, как сало и масло, гитлеровские коменданты продавали нам бензин, который был необходим для нашего движка радиостанции, и даже запасные части к этому движку.

Вначале мы бензин получали только из Москвы, сбрасываемый нам на грузовых парашютах в специальных бочках. Позже мы приспособились его доставать путем обмена на сало у фашистских комендантов. Особенно охотно шли на эту сделку гитлеровцы, когда им выпадала поездка в Германию. Продукты мы добывали у оккупантов, нападая на их склады и транспорты.

Женская боевая группа из семейного лагеря доложила мне о некоей Марфе Степанченко, уроженке Киева. О ней было известно только то, что перед самой войной она прибыла в город Кобрин и при оставлении города Красной Армией почему-то не эвакуировалась. Ничего подозрительного в поведении девушки, однако, бойцы не замечали.

Когда женщины из нашей боевой группы семейного лагеря познакомились с Марфой поближе и предложили ей выполнить боевое поручение, она очень обрадовалась.

Спустя несколько дней Степанченко получила сильно действующий заряд и поручение подорвать здание кобринской жандармерии. При этом ей сказали: «Мина с пятичасовым замедлением, и чтобы ее не обнаружили гитлеровцы до взрыва, целесообразно снять предохранители до того, как мина будет уложена на место». Утром она привела заряд в боевое состояние, положила его на дно корзины и заложила сверху яйцами, а потом тихонько постучала в дверь соседа. Молодой человек, пользовавшийся доверием гитлеровских жандармов и не имевший никакого успеха у девушек, был польщен вниманием красивой соседки и с удовольствием согласился проводить ее в жандармерию, а если это понадобится, то и оказать ей протекцию. Девушка повесила на руку корзину, и соседи вышли из дому, оживленно беседуя.

К несчастью, в жандармерию прибыло какое-то важное лицо, и в здание никого не пропускали. План явно срывался, а время шло. По расчету исполнительницы, «адская машина» в ее корзине должна была взорваться через час. Что было делать? Куда девать эту проклятую корзину? Оставить ее на улице? Но какая-нибудь хозяйка могла соблазниться продуктами, внести находку к себе в дом и взлететь вместе с нею на воздух. Нести обратно к себе? Мина взорвется в собственной квартире. Рассеянно отвечая на любезности провожатого, Марфа осматривалась вокруг, ища выход из труднейшего положения, как вдруг заметила у караульного помещения солдата, который обычно принимал у нее яйца для начальника помещавшейся рядом с жандармерией военной почты. Недолго думая, девушка попросила своего услужливого кавалера передать корзину этому солдату, чтобы он поставил ее пока в помещении почты. Кавалер тотчас же выполнил поручение, и соседи отправились домой. Они отошли не более двух кварталов от жандармерии, как раздался взрыв, разрушивший угол здания. Девушка во-время отделалась от своей корзины, — еще немного, и она взорвалась бы у нее в руках. Исполнительница переселилась на хутор к своим знакомым.