Факап - Михаил Харитонов

Пророк был выдающимся оратором. Брал он, судя по всему, не только риторическими красотами, но и отличным "чувством толпы". Он умел сказать ровно то, что нужно именно этим людям именно здесь и сейчас. Первая же его публичная проповедь в Баркане — что характерно, на площади Правосудия, где проводились публичные казни — вызвала огромный интерес. Впоследствии его речи стали ежедневными, причём толпа собиралась за несколько часов до начала выступления.

Орденские власти, разумеется, проповедника заметили. Но всё, что он говорил, было чистейшей ортодоксией, под каждым его словом мог бы подписаться святой Мика лично. Занимался он в основном обличениями корыстолюбия и развращённости — как мирян, так и монашества. В критике он, однако, знал меру, не задевал по-настоящему значимых людей, а если к чему и призывал, так это к покаянию и исправлению.

Вскорости выяснилось, что, помимо публичных выступлений, Пророк проповедовал и тайно, на секретных сборищах. Там он вёл себя значительно смелее — то есть обвинял руководство Ордена в предательстве идеалов, тайном разврате и собирании богатств мирских. Он проклинал богатство Баркана, его спокойную и мирную жизнь, и призывал огнь, глад и Синюю Смерть на головы орденских владык, променявших служение на тайное обжорство и развратные утехи. Особенно же страстно он выступал против светской культуры, музыки и литературы. Ему принадлежат знаменитые слова — "каждая прочитанная буква отдаляет человека от Бога больше, чем убийство и клятвопреступление".

Такие речи руководству Ордена показались излишне резкими. От Пророка решили избавиться. Но попытка арестовать его прямо на площади вызвала взрыв возмущения со стороны толпы, которая его и отбила. После чего тот перестал появляться на людях сам. Зато сотни его последователей стали пересказывать его проповеди всем желающим. Пересказывать, так как Пророк категорически запрещал записывать за собой, настаивая на том, что записанное слово — труп, а речь должна быть живой и исходить из глубин сердца. Последователей отлавливали, но появлялись новые. Пророка под покрывалом уже открыто называли святым, некоторые говорили, что это сам Святой Мика, которому бог даровал бессмертие и вернул из страны варваров. Напряжённость нарастала, карательные меры только ухудшали ситуацию.

Взрыв произошёл из-за ничтожной вроде бы причины. В припортовых книжных лавках появилось новое, исправленное и дополненное, издание "Многоблудных похождений Мики". То есть не вполне приличного светского сочинения, повествующего о молодых годах будущего святого, когда он бесстыдно и непробудно тешил беса самыми разными способами. Ничего крамольного в этой книжке не было, так как грешную молодость признавал за собой и сам Мика, и его официальные биографы. Однако поклонники Пророка пустили слух, будто покупатели данного сочинения, в том числе и руководители Ордена, тайно устраивают кощунственные оргии, специально повторяя все грехи Мики. А пресловутая книжка является своего рода руководством для похабного действа, оскорбляющего бога и святых. Многие в это поверили, другие — предпочли сделать вид, что верят.

Погром начался с того, что невесть откуда взявшаяся, но внушительная толпа монахов и распропагандированных мирян разгромила несколько лавок вместе с владельцами. Орденская стража оказалась бессильна, а часть стражников примкнула к погромщикам. Толпа, воодушевлённая отсутствием сопротивления, пошла на город, по пути обрастая, как снежный ком, новыми и новыми людьми. Погромщики вламывались в дома побогаче, убивали владельцев и челядь, били и крушили всё, что подвернётся под руку и искали похабные книги. Если книги — любые — находились, их жгли вместе с домами. На беду, было ветрено, так что пожар заполыхал очень быстро и в полную силу.

Что было дальше — понятно.

Когда, наконец, орденские власти сумели навести порядок, треть Баркана представляла собой дымящиеся развалины. Было убито множество ни в чём не повинных людей. По слухам — разумеется, очень сильно преувеличенным — в Баркане не осталось в живых ни одного грамотного человека из светских. Уничтожены были и культурные ценности, включая знаменитую Барканскую библиотеку. Что особенно любопытно: сгорели архивы Ордена, причём последующее расследование показало, что неизвестные, штурмовавшие архивный комплекс, были хорошо организованы и действовали профессионально, прикрываясь толпой как живым щитом. Сами архивы уничтожались аккуратно и последовательно: погромщики добрались даже до тайных подвалов и подземелий и то ли сожгли, то ли похитили их содержимое.

Последствия Барканской резни были крайне неблагоприятными для Ордена. Помимо чисто материальных потерь, пострадало самое дорогое — репутация. От монахов отвернулись многие из прежних покровителей, в том числе эсторская династия. От разрыва отношений и высылки в Запроливье Орден спасла только гигантская взятка правящей семье, а также демонстративное наказание всех, сколь-нибудь причастных к событиям. Даже глава Ордена был вынужден покинуть своё кресло и отправиться в монастырь простым монахом.

Разумеется, Орден учинил расследование, в ходе которого были схвачены и допрошены с пристрастием сотни людей. Однако никто из ближнего окружения Пророка под покрывалом в сети не попал. Сам Пророк тоже исчез. Все попытки выяснить о нём хоть что-нибудь результата не дали. Во всяком случае, орденские власти предпочли сделать вид, что это так.

Земным историкам пришлось повозиться, однако загадку они решили. Сопоставив все имеющиеся факты, они пришли к выводу, что по Ордену отработал ни кто иной, как Арата Красавчик, впоследствии более известный как Арата Горбатый.

День 105

У меня ничего нового. Если не считать, что проснулся я от стука. Нет, не в дверь, дверей здесь нет. По станции что-то стукнуло. Не сильно. Как будто железным пальцем щёлкнули. Неприятно, однако. Мало ли что там в космосе летает. Противометеоритная защита защищает только от быстролетящих частиц, и не особенно крупных. А если рядом облако космического мусора? В общем, я снова достал гермокостюм ГКК61Л-4, всё проверил. Подсоединил баллон, кстати. Это против инструкции, но чёрт с ней, с инструкцией. Зато мне спокойнее.

Думаю, не обклеить ли костюм пластырем, чтобы уменьшить протечки. Правда, тогда он и вовсе потеряет коллекционерскую ценность: пластырь этот потом хрен снимешь без повреждений поверхности. Пока у меня на такое рука не поднимается. Вот только вопрос: а не поздно ли будет эту самую руку подымать, когда станция разгерметизируется.