Ограниченная территория - Вероника Трифонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, — я медленно покачала головой. — Я ведь рассказывала, что нашла её видеокамеру в… подвале. Может, Цих просто позаимствовал у неё. То есть украл, когда приезжал к ней.
— Тогда я уточню у мамы, когда она в последний раз с ним общалась.
— Хорошо. И ещё… Вчера мы с Тимом говорили со следователем. Андрея Петровича арестовали, но очевидно, он действовал не один. Так что с тебя официально пока подозрения не сняты. Есть ещё один подозреваемый, вот с ним уже проще: нашли улики, косвенно подтверждающие его причастность.
— Какие?
Я заколебалась: сказать ли ему? Впрочем, если я решила доверять Вале, то стоит быть честной с собой.
— Внизу, рядом с камерой я нашла ещё папку со своим именем и фотографиями, — быстро произнесла я, но скорость речи не уберегла от нового укола боли при воспоминании о злосчастной лаборатории. — Все эти фото я выкладывала в соцсетях, а кто-то просмотрел мои страницы, скачал все фото и распечатал, — в горле вновь стало сухо, и я прокашлялась. — В тот момент я подумала, что это всё ты — подстроил смерть Антона, убил Нелю и Котова, а теперь захотел похитить меня. Даже когда ты вытащил меня из ямы в мосту и повёл к выходу, я опасалась тебе доверять. И я рада была узнать, что зря. Потому что фотографии нашли в компьютере Звягина, заместителя МиФи… твоего брата.
— Данилы Ивановича? — поразился Валя.
— Да. Кстати, не только мои, а ещё Нели, Насти Свинцовой и сотрудниц других отделов НИИ. Кстати, многие из отделения реанимации. Пока на основании этого его не закроют, но на него уже ищут более достоверные улики.
— А… на меня тоже?
— Валя, — я уверенно посмотрела на него. — Я знаю лишь то, что ты здорово нам помог. Благодаря собранной тобой информации есть шанс, что Цих не отвертится от правосудия. Ты, оказывается, чертовски смелый и добрый. И показаний против тебя от меня никто не услышит. По крайней мере, я буду говорить всё, как есть — а тут к тебе претензий никаких. Выздоравливай.
С этими словами я поднялась. На миг перед глазами всё поплыло. Ничего. Ещё немного усилий над собой, ещё несколько дел — и я буду дома, в своей постели.
Когда я уже взялась за ручку двери, Валя окликнул меня.
— Катя!
— Да?
Обернувшись, я заметила, что он смотрит на меня виноватым и растерянным взглядом.
— Все эти слухи в НИИ, насчёт… насчёт нас. Я ведь всё понимал. Сам я никогда не обращал внимания на сплетни других, и многое научился пропускать мимо ушей. Но мне было неприятно, что они могут сказываться на тебе. Катя, я всегда знал — у нас ничего быть не может, и ни на что не надеялся. Но каждый раз, когда замечал твоё расположение ко мне, я был счастлив. Просто ты хороший человек, Катя. И хороший друг.
Я ещё раз посмотрела на парня, сидевшего на кровати в повязке и больничной пижаме, чувствуя смесь признания, благодарности и… жалости.
— И ты тоже, Валя. Береги себя.
Я вышла в коридор и направилась к выходу из отделения. Голова слегка кружилась. Все клетки моего организма бунтовали, требуя немедленного отдыха, а ноющий синяк на правой руке играл в этом оркестре лейтмотив. За время, прошедшее с момента возвращения из подземелий НИИ (ночь и половину дня), я спала от силы часа четыре — в этой же больнице, после того как меня осмотрели. По дороге в неё я спешно дала показания следователю ФСБ Василишину (подчинённому Ряхи), а позже, уже в больнице — «обычному». Когда я проснулась, то снова беседовала — уже с самим Ряхой (настоящее имя которого было Юрий Иванович Рябинин), с помощью предоставленных Тимом наушников и планшета. Благодаря другу, представлять подробный отчёт обо всём выясненном за последние дни мне не понадобилось: оказалось, он успел встретиться с шефом и сделать это сам, так что мне оставалось только дополнить. После событий в подвале Тим, как и я, обошёлся без серьёзных ранений и травм. Но если его даже не госпитализировали, то меня оставили в клинике до обеда, причём по настоянию Тима, «для наблюдения». Когда в двенадцать часов дня зашедшая в мою палату медсестра, наконец, объявила, что дальнейших оснований держать меня здесь нет, я вздохнула с большим облегчением.
Сейчас я собиралась встретиться с Тимом, который ходил навещать вышедшего из комы Диму Логачёва, и вместе с ним убраться отсюда. Мысли мои были только об этом, поэтому, когда столкнулась по пути со здоровенным мужчиной, я не сразу поняла, что он мне что-то сказал.
— Илона… ох, простите!
Я повернулась и узнала заведующего реанимацией профессора Александра Олеговича Северина. На нём был синий хирургический костюм с такого же цвета чепчиком. С выреза на груди, в тон щетине, торчали белёсые волосы. Со времен нашей последней встречи внешний вид доктора изменился не в лучшую сторону: кожа лица приобрела пепельно-белый оттенок, глаза ввалились, а под ними залегли синие тени. Видимо, Александр Олегович здорово переутомляется на своей работе.
— Извините. Вы Екатерина Бирюченко, конечно же, я вас помню. На меня нашло наваждение… Здесь, в неврологии, раньше работала Илона Правкина. Как врач — на полставки, а так, конечно, больше в отделе как ведущий научный сотрудник. Хорошая была женщина, Илона Александровна. Пять лет прошло, а мне до сих пор её не хватает. Мы дружили, общались очень хорошо.
— Да… Я знаю. То есть то, что вы про неё сказали.
Честно говоря, мне сейчас не хотелось ни с кем беседовать, но как повежливее объяснить это врачу, я не знала.
— А вы это… Не подумал бы, что со следствием заодно было. Вон чё в НИИ творилось! Цих-то, оказывается, опыты тайно над людьми ставил! — его испещрённое морщинами лицо презрительно скривилось. — Слыхал я о нем, что прощелыга, но чтобы такое! Никогда б не подумал, что он убийца.
— Да, верно…
Вот же чёрт! Видимо, решил посплетничать. А скорее — попытаться разговорить меня, как сведущего, побывавшего в центре событий. Что ж, придётся его разочаровать.
Едва я открыла рот, чтоб извиниться и затем уйти, Северин заявил:
— Как говорил Зигмунд Фрейд, люди более моральны, чем они думают, и гораздо более аморальны, чем могут себе вообразить. Хотя о том, что такое мораль, тоже можно размышлять вечно… Но я
