Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Евгения Марлит

Доктор и Эмерод прибежали, услышав этот крик. Они увидели толпу и повешенного, но не узнали его. Однако они не сомневались, что вид ужасного зрелища явился причиной обморока Мелиды.

Эмерод бросилась к сестре. Доктор опустился на одно колено и положил на другое головку дочери.

– Боже мой! – воскликнул он, залившись слезами. Она умерла!

– Невозможно, отец, вы ошибаетесь, – ответила Эмерод дрожа.

При слове «умерла» рыдания вырвались из груди бедной матери, которая немая и неподвижная, ожидала, что скажет муж, и, опираясь на стену, пыталась прочесть молитву, которую от волнения забыла.

– Я не могу прощупать пульс – сказал доктор, – я слишком взволнован, у меня немеют конечности. Врача! Приведите врача, акушера! Скорее! Я чувствую, что мне изменяет рассудок…

– Отец! Милый отец! – возопила Эмерод умоляющим голосом. – Придите в себя, пожалейте нас!

Жоанн вошел в комнату.

– Ах, это вы! – воскликнула Эмерод. – Подойдите сюда, взгляните, ваши глаза не залиты слезами, как мои, – правда, что она не умерла? Я уже ничего не вижу.

Жоанн нагнулся и спросил Эмерод:

– Значит, она узнала?

– Кого? – удивилась девушка.

– Это правда, что она не успела вам ничего сказать? – Там висит ОН, – прошептал молодой человек, протянув руку в направлении виселицы.

– Он?! – с ужасом вопросила Эмерод, глядя на казненного из окна. – Боже милостивый! Этот человек должен был кончить так, но она!..

В это время доктор закричал, радуясь, как ребенок:

– Ее сердце бьется! Я чувствую ее сердце! – Затем вдруг помрачнев, он продолжал, качая головой: – Но она еще не спасена. Помогите мне, Жоанн, мы перенесем ее в комнату матери.

Эмерод закрыла окно, выходившее на площадь, и прошептала:

– Боже! Не дай родиться ребенку у той, чья душа скоро отлетит на небо.

Мелида пришла в себя. Она громко кричала, хотя не помнила происшедшего.

– Идите, идите скорее! – сказал доктор врачу, которого привела служанка, – у нее начались схватки. Я не могу вам помогать. О, сэр, я отец и вручаю вам свое дитя. Она так слаба, так страдает! Необходима большая предосторожность.

– Положитесь на меня, – сказал врач, пожимая ему руку. – У меня тоже есть дети, и я вас понимаю.

Он прошел к роженице. Семья собралась за дверью комнаты, бледнея при каждом крике Мелиды.

За что это бедное, обессилевшее, лишившееся рассудка создание было обречено страдать несколько часов, ведает один Бог.

Это было странное зрелище: четверо человек неподвижно стояли, стараясь сдерживать даже дыхание и отвечали стонами на крики несчастной. Но вот наступила тишина. Доктор, думая, что его дочь умерла, открыл дверь и все четверо устремились в комнату. Мелида лежала на кровати бледная, изнуренная, недвижимая. Все же по колыханию груди было видно, что она жива.

Никто не осмеливался расспрашивать врача.

– Я сделал все, что мог для спасения ребенка, по у матери было падение, видимо, она упала неудачно. Ребенок умер за два часа до появления на свет, – объяснил он.

– Это неважно, поскольку моя дочь спасена! – воскликнул доктор, может быть, чересчур поспешно.

Эмерод и Жоанн украдкой переглянулись…

15

«Скажи мне, что стало с тем человеком…»

Прошел месяц, но прилежные заботы доктора, миссис Ивенс и Эмерод не могли восторжествовать над лихорадкой, которая совершенно лишила Мелиду рассудка.

Так прошли еще два месяца.

На другой день после того, как мистер Ивенс заметил беременность Мелиды, узнал всю глубину несчастья, свалившегося на семью, он, не сказав никому, написал обо всем Вильяму Нельсону, чтобы возвратить ему свободу от слова, данного Мелиде.

Получив ответ Вильяма, мистер Ивенс бережно сохранил его. Он больше рассчитывал на это письмо, чтобы произвести переворот в душе Мелиды, чем на все доводы разума.

Однажды ночью, когда Эмерод дежурила возле больной, та проснулась и долгим взглядом посмотрела вокруг себя. Затем, обратившись твердым голосом к сестре, вдруг спросила, будто вспомнила сон: – Эмерод, где мой ребенок?

Эмерод изумилась – она еще не осмеливалась поверить в пробуждение разума своей сестры.

Но та привстала на постели и повторила, все так же глядя на нее:

– Я тебя спрашиваю, где мой ребенок?

Эмерод с радостью бросилась к кровати. Она хотела обнять Мелиду, но молодая женщина отталкивала ее, требуя ответа на свой вопрос.

– Он умер, – тихо сказала Эмерод, – но речь идет о тебе: ты всех нас очень напугала.

Мелида уронила голову на подушку, и крупные слезы потекли по ее щекам.

«Она бы его любила!» – решила про себя Эмерод.

Затем она спустилась, разбудила отца и объявила, что сестра пришла в себя.

Мистер Ивенс наспех оделся и, захватив письмо Вильяма, поднялся к младшей дочери, которую он осыпал ласками и вопросами.

– Слушай, дорогое мое дитя, и читай вместе со мной, если хочешь. Это твое и наше счастье. – И он показал ей письмо.

– Взгляни! Оно подписано Вильямом Нельсоном. Это имя заставило вздрогнуть больную. Она смотрела на отца и внимательно слушала.

Доктор читал:

«Дорогой отец, – позвольте называть вас так, как и прежде до этого столь несчастного для всех нас вашего путешествия в Австралию, – я получил ваше письмо, из которого узнал весьма грустные новости: моя бедная Мелида была похищена, обесчещена и скоро станет матерью».

Мелида вздохнула и откинулась назад.

– Довольно, отец, – попросила Эмерод с беспокойством.

– Нет, дитя, – ответил он, – радость не убивает. И он продолжал читать:

«Все это ужасно и я думал, что сойду с ума от горя. Все–таки, отец, мои слезы высохли бы быстрее, если б я смог жениться на другой».

Мелида сделала движение и прижалась к груди отца.

«О, как я хотел бы быть возле нее, чтобы защитить или отомстить за нее. Вот что сделало бы меня счастливым по–настоящему сейчас, когда я считал себя самым счастливым из людей: негоциант, у которого я служу, сделал меня своим наследником. Теперь я обладаю рядом преимуществ, которые сулят мне богатство. И вот, когда у меня сердце было переполнено радостью, я получил ваше письмо. Вы пишете, что возвращаете мне свободу. Ах, отец мой, отец! Как вы могли сомневаться во мне? Возвращайтесь, возвращайтесь скорее, привезите мою жену и ребенка, которого я приму, как своего. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, когда я пишу эти строки, – я ни в коем случае не стану переносить на невинных тяжесть вины преступника. Скажите Мелиде, что я окружу ее такими заботами, что она забудет эти два проклятых года. Во всем виноват я: если бы у меня были деньги, она не уехала бы. Попросите от моего имени прощения у нее за мою бедность. Я не хочу, чтобы она говорила со мной о прошлом, которое будоражит мне кровь; то, что было, умерло».