Сиротский дом - Лиззи Пэйдж

из Америки. Это, возможно, был их последний совместный ужин, но Кларе не хотелось, чтобы дети об этом знали. Она, правда, зажгла свечи, и дети сразу почувствовали, что для этого имеется некий важный повод. Даже Питер в кои-то веки никуда из дома не ускользнул. Даже Билли и Барри прекратили меряться силами и выкручивать друг другу руки, как только Клара попросила их вести себя спокойно.

Чемоданы были уложены. После длительных дискуссий мышку Молли решили оставить в Грейндже, где ей уж точно ничто не грозило; там же в безопасности оставалась и обожаемая раковина Пег, и пятнистый цветок Терри по имени Жокей, определенно пребывавший в раздражении по случаю отъезда своей хозяйки. Дети заставили Клару поклясться на Библии (как видели в одном фильме во время посещения детского киноклуба), что она непременно будет заботиться обо всех этих вещах. Близнецы сходили попрощаться с рыбками, и доктор Кардью заверил их, что у рыбок все просто отлично. Особенно доволен Билли-2, сказал доктор, потому что очень любит слушать классическую музыку.

– И чем же вы будете там заниматься, в Лайм Реджисе? – спросила Клара.

– Копать, – тут же сказала Терри, и Клара представила себе бесчисленные туннели, рвы с водой и ловушки для малышей, едва начавших ходить, которые Терри будет с наслаждением создавать на пляже. Это, возможно, будут ее последние каникулы вместе с остальными детьми, если процесс усыновления со стороны Льюисов будет развиваться в должном направлении. На мгновение Кларе очень захотелось уехать вместе с детьми, но, увы, у нее подобной возможности как раз и не было. Ей, собственно, вообще некуда было поехать – не к кому и не с кем – и от этого она постоянно испытывала некую печальную растерянность.

– Там обычно бывают соревнования по танцам, – сказала Рита. – Пег это любит, верно? – Пег энергично закивала. – И в этом году она вполне может выиграть среди тех, кому еще нет восьми.

После этих слов Пег галопом пронеслась по комнате, изящно приподняв подол юбочки.

– Ты только никуда не прячься, – внушала ей Клара, которая больше всего боялась, что Пег потеряется. – Обещай мне.

Пег хихикнула.

– А мне нравится искать всякие ископаемые окаменелости, – сказал Алекс. – А вам известно, что Дорсет по археологическим раскопкам занимает одно из первых мест в нашей стране? Вот бы мне найти что-нибудь особенное, я бы с удовольствием привез вам это в подарок.

– Вряд ли ископаемые окаменелости разрешено увозить, – усомнилась Клара.

Алекс озабоченно задумался и сказал:

– Ладно, я этот вопрос еще проясню.

– Там столько всяких игр – и крикет, и лапта, и «Британский бульдог»! – выкрикнул Билли и от восторга забарабанил по собственной груди, точно горилла. – И я всех обыграю!

На следующее утро Питер упорно продолжал лежать в постели, точно та самая «ископаемая окаменелость», которая только и ждет, чтобы ее выкопал какой-нибудь Алекс.

– Ты должен поехать, Питер. Ты не можешь здесь остаться.

Ответом Кларе было молчание и отсутствующее выражение лица. Она собрала карандаши и бумагу для рисования, положила все это на дно чемодана и сказала:

– Пожалуйста, Питер, нарисуй для меня комикс. Что-нибудь очень красивое.

И Питер в конце концов встал и, двигаясь крайне медленно, стал кое-как совать в чемодан поверх пачки бумаги свою одежду.

– Тебе там будет хорошо, Питер, – пыталась подбодрить его Клара, хотя у нее было такое ощущение, словно она готовит его к казни.

Затем она всех проводила на железнодорожную станцию. Когда они шли по улице, Клара заметила, что миссис Гарррард торчит возле своего цветочного магазина, держа Берти под мышкой; из ее прищуренных глаз так и сочилось неодобрение.

– А вы будете здесь, когда мы обратно вернемся? – вдруг спросил у Клары Билли, когда они остановились перед билетной кассой. Клара была потрясена, хотя почти не сомневалась, что ничем себя не выдала и ни словом, ни намеком не проговорилась насчет предстоящего суда.

– А почему ты спрашиваешь?

– Не знаю, говорил ли я вам раньше, – Билли почему-то говорил шепотом и так крепко сжимал ручку своего чемодана, что у него косточки на руках побелели, – но они и правда были жестокие, эти монахини. Они нас часто секли и есть не давали. Сестра Юнис особенно не любила Барри. И Пег. Она очень плохо с ними обращалась. Не знаю уж, чего это она к Пег привязалась. Пег всегда так старалась ей угодить, прямо изо всех сил, и я никак не мог понять, за что она ее все время наказывает. И потом, никогда не было понятно, кого накажут следующим. Хотя чаще всего влетало именно Барри и Пег. Однажды сестра Юнис так рассвирепела и так сильно поколотила Барри, что его даже вырвало, но она все равно никак не могла остановиться; сама же голову ему держала, но все продолжала его лупить. Я уж решил, что она его до смерти забьет, и закричал, что он умирает, но к доктору его вести она отказалась. А я потом всю ночь молился.

Клара просто не знала, что на это сказать. Она всегда подозревала, что жизнь в Грейндже была хуже, чем ей о том рассказывали, но выслушать подобную историю, да еще и изложенную без прикрас, да еще и из уст такого бодрячка и весельчака, как Билли, – это действительно тяжкий удар.

– В общем, с вами стало гораздо лучше! – бодро закончил Билли. – Правда, лучше.

Клара попыталась его обнять – она попросту разрыдалась бы, если бы вздумала что-то ему ответить, – но он вырвался и сказал напоследок:

– Я просто подумал, что вам следует об этом знать. – И он, разбежавшись, прыгнул Барри на спину. Оба, разумеется, тут же рухнули на платформу.

Клара на прощание крепко обнимала, прижимая к себе, каждого из детей, кроме Питера, который стоял в сторонке и делал вид, будто не имеет к ним никакого отношения. Она приглаживала детям волосы, вытирала носы, раздавала прихваченные с собой носовые платки – ей и в голову до сих пор не приходило, до чего она успела их всех полюбить.

* * *

Пустоту, образовавшуюся в ее душе после отъезда детей, сразу занял прокравшийся туда стыд. Вечный шум сменился гулкой пустотой. Клара, естественно, предполагала, что в доме станет тихо, но она никак не ожидала, что там без детей даже пахнуть будет совсем по-другому.

Но самым ужасным было то, что она понятия не имела, оставят ее в Грейндже или нет. Эта неопределенность была сродни тому периоду безвременья, когда страна уже вступила в войну, но настоящая война для нее еще по-настоящему не началась,