Мои печальные победы - Станислав Куняев

С особым вниманием Ахматова слушала его рассказы о годах неволи, которые Василенко провел в одном лагере с одним из ее бывших мужей Н. Пуниным: «Мы были в Заполярных политических лагерях, очень жестоких, полукаторжных. У нас были на спинах нашивки с номерами. Я был помечен номером «Р-218». Каждая буква была в лагерях нашей группы (было 9 лагерей и в каждом от 3100 до 32 000 человек, интеллигенции немного, по 50, чуть больше иногда, человек. Основные политзаключенные были крестьяне, рабочие, среднего типа советские служащие). Там и были со мною в лагере Н.Н. Пунин, а потом поэты С. Дм. Спасский (он стал моим другом), Самуил Галкин. И профессор Сорбонны, брат балерины Карсавиной, — о нем теперь стали упоминать, — очень видный богослов, друг Ромена Роллана, Марселя Пруста, Анри Матисса и Леже, проживший часть своей жизни в эмиграции, — Лев Платонович Карсавин. Он был очень дружен с Пуниным. Они были уже очень старенькие, больные и даже там их поэтому не брали на работу. Они жили в особом бараке для престарелых инвалидов, и я часто приходил к ним после работы. Эти посещения и беседы с ними очень поддерживали меня. Царство им Небесное!»

«Муза помогала мне, — вспоминает поэт, — она приходила ко мне, садилась около меня на нары, и я писал. Я был потом поражен раз словами А.А. Ахматовой, которой я рассказал об этом, которая внимательно посмотрела на меня и сказала: «Муза действительно существует, она есть на самом деле. Е. Баратынский раз неуважительно сказал о ней, помните: «Не обольщен я Музой моею, — красавицей ее не назовут!» Женщины, а Муза — женщина, такого не прощают. Баратынскому это обошлось дорого. Вот и к Вам она приходила и спасала Вас, ограждая в той жестокой жизни».

Жизнь посреди смертоносных стихий лепила из Виктора Михайловича Василенко поэта.

А тундра подходила прямо к Уралу и замирала возле него,замирала зверем, встретившим трудное препятствие.Солнце вставало, не надолго.Его красный, тусклый шар медленно взлетал кверху,и начинали блестеть кряжи, мерцали ледяные поля.Но это зрелище — смутное и великолепное — было кратким.

В те же годы леденящие душу сполохи северного сияния и восходы багрового солнца наблюдали на разных северных широтах Ярослав Смеляков, Николай Заболоцкий, Варлам Шаламов. И каждый из них мог сказать об этой жизни словами гора Василенко: «О страшном и о светлом мире — мои стихи!»

А у нас с Виктором Михайловичем после знакомства сложились очень трогательные отношения. Мы встречались не часто, он был очень занят, работая в свои 75 лет на историческом факультете МГУ, но мы постоянно звонили друг другу. Он любил разговаривать по телефону с моим сыном — об Ахматовой, о Клюеве, о Павле Васильеве, я писал восторженные (но искренние) рецензии на его рукописи и они становились книгами. А Виктор Михайлович, как старомодный, воспитанный человек одного поколения с моими родителями, посвящал мне стихи и постоянно писал письма, на которые я по своему легкомыслию не отвечал и лишь благодарил за них старика по телефону.

«Уважаемый Станислав Юрьевич!

Хочу еще письменно поблагодарить Вас за Ваш подарок — книгу стихов, которую я прочитал внимательно, а также за добрые слова о моих стихах. Последнее мне очень дорого, так как я Вас люблю, как поэта, очень ценю и у меня есть несколько Ваших поэтических сборников, которые я часто открываю. Мне еще о Вас говорил мой друг поэт Леонид Николаевич Вышеславский, который в свое время (это было несколько лет назад) посоветовал мне послать Вам мои стихи, но я на это, признаюсь, не решился. Тогда мне Леонид Николаевич сказал: «Станислав Куняев это «Ваш» поэт» — и я с ним полностью согласен. Ваши стихи мне близки тем, что они обращены к России, к древней ее истории, но которую Вы не описываете, а с каким-то особенным проникновением раскрываете всегда что-то очень важное и неожиданное. Вот этот Ваш своеобразный взгляд — он всегда захватывает. Мне очень близко Ваше ощущение природы и то, что Вы так хорошо «видите», «чувствуете» русскую природу. Ваша, если так выразиться, тематика и характер поэтических направлении необычайно разнообразны. Здесь и стихи, обращенные к Востоку, какое-то желание понять его поэтически-философски, и в то же время всегда, везде это пронизывается силой лирического ощущения. А что может быть дороже для поэта — этот характер лирического «познавания» мира и через него «себя», а потому и дар этот читателю.

В Ваших стихах меня очень привлекает энергия вашего ритма, полная, сильная, ваши стихи мужественны, и ясно, что они могут и умеют «за себя постоять». Вы ни на кого не похожи. Вы всегда «Вы» и это прекрасно. Привлекает меня в Вашей поэзии и тяготение к чистому и ясному русскому слову. Не знаю, может быть, это Вам не понравится, я ведь не знаю Ваших поэтических симпатий, но мне полностью далеки такие стихи, которые пишут Андрей Вознесенский, его «школа» (не уверен в том, что она у него есть). Я, кажется, в прошлом году, или позапрошлом, прочел очень сумбурное, непонятное мне стихотворение его в «Новом мире». И там особенно резанули меня строки, которые я запомнил (стихи были написаны модным сейчас верлибром — мой верлибр несколько отличается от этого модного, — но об этом скажу ниже), где есть такая строка: «Я шел и ко мне из-под дверей приближался Чайковский». Все понятно, музыка проникала из-за дверей, но ведь неуважительно и пр. Не знаю — согласны ли Вы со мною? Я с огромным удовольствием ношу Вашу книжку, показываю ее с гордостью моим друзьям, она сейчас в моем портфеле, и я с нею не расстаюсь. Многие стихи мне уже были известны и очень дороги: среди таких «Шахматове» (о А. Блоке), «Карл XII», и многие другие. Мне очень понравился и подбор Вашего, как Вы пишете: «маленького «Избранного». Да, маленького по объему, но столь весомого. Среди библиотечки «Огонька» много выходит стихов, но таких часто посредственных, что просто диву даешься и потому фамилии не запоминаются. Но какое счастье когда — и так широко, в таком тираже — выходит книжка большого поэта. Достать ее было невозможно. Вас любят, знают, и она исчезла сразу, я ее нигде не видел.

Несколько слов о моем «Верлибре» (если я только не слишком утомил Вас моим пространным письмом). Мой «Верлибр» не тот, что у А. Вознесенского, не тот, что так широко распространен в переводах западноевропейских поэтов, что выходят часто в ж. «Иностранная литература». Мой «Верлибр» — и мне дорого, что Вам пришлись по душе мои «Северные строки», — иной, совсем иной. Если разрешите — я расскажу, как он возникал. (Надеюсь, что не утомил Вас слишком, Станислав Юрьевич!). В тундре, в Абези, где нас освобождали от труда, иметь бумагу и даже карандаши было сложно, я писал (вернее, наговаривал) строки моих «северных» стихов и запоминал их, да, запоминал их, а почему — Вам должно быть ясно. Поэтому наиболее удобным в той железной обстановке, где моя жизнь трепетала почти как жалкий огонек на свечке (не очень хорошо написалось, но Вы поймете), такой верлибр был единственно возможным и возникал он из какой-то особой интонации такого же особого ритма. Спасибо за то, что Вам эти стихи пришлись по душе (у меня есть и другие, ведь вошло в сборник, легло в его «прокрустово ложе» немногое из-за недостаточного количества строк), как и другие.

Очень бы хотелось, чтобы наше знакомство не прервалось.

Искренне Ваш В.М. Василенко.

28 февраля 1984 г.».

«Глубокоуважаемый Станислав Юрьевич!

Посылаю Вам книжку «Кто есть кто» и два стихотворения — они вошли в мою рукопись, но я их несколько выправил еще и очень прошу, когда будете читать стихи, то ориентируйтесь на посылаемые мною редакции.

Очень хочу в будущем, когда у Вас будет возможность, повидаться с Вами. Может быть, когда потеплеет, явится весна. Я сейчас не очень пока подвижен.

Много времени уходит на работу в Университете, а значит, и сил. Их у меня не так много. Когда увидимся — привезу Вам (очень буду просить подписать мне) Ваши три прекрасных и мне очень дорогих и близких сборника, которые я часто открываю и читаю, читаю чаще всего вслух (я всегда люблю стихи больше вслух, а не глазами, и мне было очень приятно, что этот же совет мне дала Ахматова, как-то сказав мне, что «стихи надо читать не глазами, а также и вслух». Правда, приходится и глазами, но это уже от торопливости жизни и т. д. А сборники Ваши у меня: «Озеро безымянное», «Отблеск», «Путь». Недавно ездил в Железноводск, где лечился и не разлучался с «Озером безымянным», часто его открывал и читал. Еще с собою я взял томик (из моей серии) М. А. Волошина, вот два поэта и сопровождали меня в моем пути на Кавказ и были там в виду гор, снежных вершин; если подняться — а это легко — на гору Железную, то в безоблачный день хорошо виден Эльбрус. Удивительное зрелище.

Искренне Ваш В. Василенко.