Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека - Василий Бабков

Перейдем теперь к потомству его. При самом беглом взгляде внимание сразу же приковывает к себе личность графа С. Ю. Витте. Этот незаурядный государственный деятель, конечно, выдвинулся только благодаря своим блестящим способностям. Доминанты как раз вполне совпадают, быть может, в несколько интерпозированном порядке, с доминантами пращура: это выдающийся администратор, предприимчивый финансист, несомненный дипломатический талант его выявляется так же, как и у Шафирова, в области ведения переговоров. Ни тот, ни другой не поражают, как Бисмарк, широтою концепции, – они легко ориентируются в обстановке данного момента, выказывают необычайную ловкость и находчивость и умело прибегают подчас к одному и тому же приему: использованию корыстных наклонностей противника. Есть полное основание предполагать, что гр. С. Ю. Витте не избег и некоторых отрицательных свойств своего знаменитого предка. Подобного комплекса мы уже больше в потомстве не встречаем: есть талантливые администраторы, заслуженные дипломаты, хорошие финансисты, отличные сельские хозяева и промышленники, зачастую выше среднего уровня, но столь ярких фигур уже нет.

Литературными дарованиями обладал целый ряд лиц, начиная с известного поэта-критика-публициста кн. П. А. Вяземского, этого высококультурного друга Пушкина, несомненно оказавшего на него большое влияние. Далее идут романистка Елена Андреевна Ган, писавшая под псевдонимом Зинаида Р., ее две дочери: Вера Петровна Желиховская, писательница детских рассказов, и Елена Петровна Блавацкая, известная теософка, автор целого ряда писаний на оккультные темы; военный писатель-публицист Ростислав Андреевич Фадеев (брат Е. А. Ган); Екатерина Александровна Сушкова, по мужу Хвостова, оставившая ценные мемуары; салонный водевилист и поэт гр. Феликс-Максимилиан Фредро, публицист-писатель Юрий Федорович Самарин; публицист-писатель кн. Владимир Петрович Мещерский – издатель «Гражданина», крайне эксцентричный гр. Федор Львович Соллогуб, – богато одаренная личность, давший, к сожалению, лишь несколько театральных постановок и юмористических стихотворений; писатель-археолог Юрий Васильевич Арсеньев; архивный деятель, писатель-генеалог Василий Сергеевич Арсеньев; профессор-писатель по философии кн. Сергей Николаевич Трубецкой; профессор-публицист-философ Евгений Николаевич Трубецкой; дипломат-публицист Григорий Николаевич Трубецкой; историк быта Павел Сергеевич Шереметев и, наконец, современный беллетрист-драматург Алексей Николаевич Толстой. В этом перечне мы легко усматриваем сильное качественное преобладание публицистики; красота описаний и звучность слога далеко уступают логичности мышления и дедуктивным способностям, как, напр., у братьев Трубецких. Литература, как видим, хорошо представлена во всех своих разнообразных отраслях, зато другие области искусства совершенно отсутствуют: мы не встречаем ни одного мало-мальски крупного композитора [162] , ни одного живописца, скульптора или художника-архитектора. Представители чистой науки также отсутствуют.

Широкие культурные запросы мы находим у целых семей, являвшихся в свое время такими духовными очагами, вокруг которых группировались представители искусства и науки. Укажем на семью графов Виельгорских с гр. Михаилом Юрьевичем Виельгорским во главе, – этим меценатом, другом и покровителем целой плеяды молодых писателей (Гоголя и др.), музыкантов, художников и ученых, дом которого, в свое время, был средоточием всего образованного и талантливого. Далее идет семья графов Строгоновых, давшая ряд знатоков и любителей искусства и археологии, собравших значительные художественные сокровища; из них гр. Александр Сергеевич был (как и отец его) незаурядным нумизматом, и гр. Григорий Сергеевич – глубоким знатоком Византии и итальянского средневековья. Закончим семьей Самариных, нравственное и культурное влияние которой во второй половине XIX в. распространялось далеко за пределы широкого семейного круга.

В политических своих воззрениях все потомство это было в полной мере законопослушно: государственные и общественные деятели и публицисты были в подавляющем большинстве строго консервативно – национального и церковного направления. Редкие исключения не шли далее ограниченной монархии, как, напр., гр. Павел Александрович Строгонов, личный друг и сотрудник Александра I в начале его царствования. Мы не видим ни одного потомка Шафирова ни между активными деятелями дворцовых переворотов XVIII в., ни среди участников в убийстве Павла I или заговора декабристов, равно как и в дальнейшем революционном движении. При этом надо иметь в виду, что потомство это влилось во многие семьи соучастников этих событий, напр. Трубецких, Волконских, Оболенских, Голицыных, но в революционных выступлениях принимали участие представители тех ветвей, которых как раз миновала шафировская кровь. Причастность Ф. Ф. Юсупова к убийству Григория Распутина отнюдь не может почитаться за революционное выступление.

Потомство это было не только покорно, но и крайне миролюбиво; мы имеем перед собой громадное преобладание гражданских чинов, и это в эпоху, когда почти все дворянство подвизалось на военной службе. Проявления личной храбрости мы также встречаем, напр., боевые заслуги вышеупомянутого гр. П. А. Строгонова в кампанию 1813–1814 г. были вполне почтены, и единственный сын его убит был в сражении при Красном; кавказская боевая деятельность Р. А. Фадеева также заслуживает внимания, но зато нет ни одного хоть сколько-нибудь заметного стратега или тактика. Единственный человек, выдвинувшийся не на гражданском поприще, адмирал С. С. Лесовский, ни в одной кампании не участвовал и назначен был управляющим морским министерством в силу своих крупных административных дарований.

Довольно своеобразно представлена область религиозно-мистических исканий, – та область, о которой, за отсутствием материалов, мы не можем судить у родоначальника. Наряду с некоторыми лицами, принявшими монашество, католическим аббатом гр. Болеславом Фредро [163] и строго церковным укладом семьи Самариных, мы имели бурное отклонение от церковных канонов в лице основательницы Теософского о-ва Е. П. Блавацкой, пытавшейся создать новую религию на основах индийской мистики [164] .

В заключение считаю нужным обратить внимание на крайне неравномерное распределение потомства Шафирова по нисходящим ветвям. В то время как от 4-й дочери (5-й или 6-й по старшинству ребенок) [165] происходят 502 ч., от младшей дочери и сына (4-й по старшинству) всего по 46 и 40. Такая же неравномерность наблюдается и в качестве: две ветви не дают никого выдающегося. Самые же яркие во всех отношениях личности: гр. С. Ю. Витте, кн. П. А. Вяземский и Е. П. Блавацкая – происходят от второй дочери, княгини Марфы Петровны Долгоруковой, которая, судя по сохранившейся переписке ее с сестрами, была из всех детей вице-канцлера наиболее энергичная, умная и развитая [166] .

Генеалогия декабристов Муравьёвых{16} [167] Н. П. Чулков

Муравьевы принадлежат к числу выдающихся русских дворянских родов. Многие представители этого рода оставили заметный след в истории России. Но в то время как другие дворянские роды – Толстые, Пушкины, Тургеневы, Тютчевы – дали нам первоклассных писателей, Муравьевы прославились главные образом на политическом поприще. Были среди них и писатели, но сочинения их в настоящее время потеряли всякое значение, кроме исторического, а сами они интересны как наиболее образованные и просвещенные люди своего времени. Из семьи Муравьевых вышли девять декабристов, а из шести основателей первого русского тайного общества четверо носили фамилию Муравьевых. Позднее трое Муравьевых были министрами. По женской линии происходит от Муравьевых один из мировых вождей революции – Бакунин.

Муравьевы принадлежат к среднему дворянству и до XVIII в. не дали ни одного чем-либо замечательного представителя. Они ведут свое происхождение от рязанского сына боярского Василия Алаповского, жившего в половине XV века. Старший сын его Есип – родоначальник Пущиных, а от второго его сына Ивана, по прозванию Муравей, пошли Муравьевы. Интересно, что Пущины занимают следующее место за Муравьевыми по числу членов рода, замешанных в деле декабристов. Иван Муравей был в числе тех детей боярских Центральной России, которые в конце XV века были поселены в Новгородской области на землях, конфискованных у новгородцев. Муравьевы владели там поместьями и вотчинами и служили по Новгороду в самом низшем разряде служилых людей Московского государства – городовыми дворянами и детьми боярскими, и только один представитель рода был испомещен [168] Иоанном Грозным в Московском уезде в числе избранной тысячи провинциальных дворян, а в XVII веке трое достигли более высокого служебного положения: двое были дворянами московскими и один стольником. О Муравьевых этого периода мы ничего не знаем, кроме их службы и земельных владений. В XVIII веке Муравьевы, как и все вообще дворяне, должны были служить в военной службе, причем они преимущественно служат инженерами, в артиллерии, во флоте, т. е. в таких родах службы, которые требуют большей интеллигентности и большего образования. Этим Муравьевы выделяются среди множества дворянских родов одинакового с ними социального положения. Род Муравьевых разделился на несколько ветвей. Та из них, к которой принадлежат декабристы, происходит от правнука Ивана Муравья – Федора Максимовича (I, 1) [169] , новгородского городового дворянина, убитого в начале XVII в. во время осады Новгорода шведами. От двух его сыновей – Феоктиста (II, 1) и Пимена (II, 2) – происходят две ветви, изображенные на прилагаемой таблице 1. В общем, от Федора Максимовича произошло по мужской и женской линиям около 600 человек, о которых имеются какие-либо сведения. Это, конечно, незначительная часть его действительных потомков (в особенности по женской линии), из коих о многих не сохранилось никаких сведений. На таблице представлены только наиболее видные представители рода.