Вавилон - Маргита Фигули

Ее серебром был облит и шатер Кира, где вместе со всеми пировали и халдейские жрецы. В просторном шатре восседала знать, в том числе лидийские царь Крез, ставший другом Кира. На другой половине веселились военачальники, а также Сан-Урри с приставленным к нему лазутчиком князя Устиги. За свой стол Кир пригласил старших и младших военачальников и даже простых воинов, так как ценил простых солдат не меньше, чем полководцев. Приглашены были главным образом те, кто отличился в недавних сражениях. Кир ревниво следил за тем. чтобы никто не был обижен и старался относиться ко всем одинаково: ему хотелось иметь не только хорошо обученное и смелое, но преданное и надежное войско.

В шатре, украшенном гирляндами розмарина, наполненном задорным пением придворных музыкантов и густым ароматом великолепных яств, становилось все веселее. Особенно стало оживленно, когда вихрем взметнулись звуки бубнов, флейт и лир.

У Кира заблестели глаза. Тому, кто заглянул бы в них, почудилось бы, что он смотрится в зеркальную поверхность бездонного колодца.

Один из старших военачальников поднял бокал:

— Живи вечно, благословенный богами!

Воины подхватили здравицу.

Откинувшись на подушки, Кир восседал на золотом ложе; он поблагодарил кивком головы.

Царю прислуживали двадцать очаровательных царевен, полученных им в дар от правителей вассальных государств. Они наперебой подносили ему кушанья и питье, каждая собственноручно подавала ему еду на золотом подносе или напиток в золотой чаше. На ком царь останавливал взгляд, та и должна была к нему приблизиться. Справедливости ради Кир допускал к себе царевен поочередно.

Хотя многие из них были подарены Киру с тем, чтобы при случае лишить его жизни, царевны невольно забывали об этом коварном замысле. Кир был поистине великий властелин и умел изгонять из сердец злобу и ненависть к царю персов. Кто ненавидел Кира на расстоянии, тот влюблялся в него, оказавшись вблизи. В конце концов царевны из вассальных государств стали ревновать его друг к другу, и счастливейшей почитала себя та, которой Кир дозволял развязать шнурок на своем башмаке.

Лишь одна царевна стояла перед Киром с каменным лицом и тяжелым сердцем, всякий раз давая ему понять, что она лишь его рабыня. Но Кир любил с нею беседовать и отпускал от себя последней.

Вот и теперь она последней подала ему чашу, и царь пил, не сводя с нее глаз.

— Еще одну, — попросил он, предоставляя себя ее заботам.

Она снова наполнила чашу, и снова царь, потягивая вино, еще пристальней посмотрел ей в глаза. Наконец он молвил:

— Сядь ко мне на ложе, Хризанта. Тебе следовало бы развлечь царя, но так уж и быть — царь потешит тебя, ибо видит, что радости в твоем сердце меньше, чем зерна в клюве птицы. Не веселят тебя ни вино, ни песня, ни золото, ни дорогие одежды. А я хочу, чтоб тебе хоть раз было весело с нами. Твое грустное лицо и на меня наводит тоску, а я не хочу тосковать. Чего ты желаешь, чем тебя утешить?

— Человек не в силах вернуть мне то, — холодно отозвалась она, — что однажды принес он в жертву богам.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вспомни Сарды, царь, и ты все поймешь.

— Ты говоришь о моей победе над Сардами?

— О твоей победе и смерти моего возлюбленного, кого по твоему приказу сожгли на площади. Теперь всякий раз, когда ты глядишь на меня, мне кажется, что меня ищет пламя, лишившее его жизни. А когда я подношу тебе вино, мне. чудится, будто я подливаю масла в огонь, превративший его тело в пепел. Стоит мне увидеть тебя — и перед моими глазами встает эта площадь в Сардах и его казнь. Прошу тебя, царь, — отпусти меня. Ушлешь ли ты меня в горы, где рыщут дикие звери, пронзишь ли мечом, или отдашь, на поживу солдатам — мне все равно, но видеть тебя я не в силах.

Она была готова ко всему и не страшилась смерти. Она ненавидела Кира и его владычество. Хризанта происходила из знатного лидийского рода, который до сих пор не смирился с участью, уготованной ему персидским тираном. Всем сердцем призывала она на его голову кару богов и лучшей расплатой считала поражение Кира в войне с Вавилонией. Если бы дрогнула его армия, рухнула бы вся империя Кира. Племена распадутся, как развязанный сноп соломы. И каждое снова обретет свободу. Победа Вавилонии явится искуплением для народов. Лидия намеривалась всячески способствовать этому и выступить против персов на стороне Вавилона, но Кир предупредил ее. Он напал сперва на слабую Лидию и соседние с нею земли, — оставив могущественную Вавилонию напоследок, — напал столь внезапно и захватил столь молниеносно, что Вавилония не успела даже оказать ей помощи. Так был покорен самый богатый из северных царей — царь Крез. Одно было непонятно ей в трагедии родного народа — как мог пленный Крез сблизиться с Киром? Более того, он стал советником персидского царя, сопровождает Кира во всех его походах и не преминул отправиться с ним в Вавилонию, вопреки заключенному с ней союзу.

Как обычно во время празднеств, Крез сидел за пиршественным столом Кира. Хризанта посмотрел в его сторону. Окруженный персидскими вельможами, он о чем то оживленно с ними беседовал. Хризанта метнула на него ненавидящий взгляд, но Крез лишь приветливо улыбнулся ей и как ни в чем не бывало отпил из кубка. Лицо его было безмятежно, точно иной доли он и не желал. Ей была не понятна эта странная перемена. Первый по богатству после вавилонских властелинов, Крез по доброй воле пошел служить к персидскому тирану. Или он настолько мудр, что из всех зол сумел избрать наименьшее? Или он полагает, что истинное счастье состоит в умении обходиться тем, что есть? Хризанте стало жаль своего царя, и она вновь повернулась к Киру.

Кира уязвили ее слова: «Видеть тебя я не в силах». За такое оскорбление она заслуживала наказания.

Но приветливое выражение его лица не изменилось. Глаза царя все так же сверкали, словно искристое вино в золотой чаше, которую он держал в руке. Слова Хризанты поразили его, подобно мечу, поразили в самое сердце, но он не подал вида. Кир всегда старался расположить к себе людей и огорчался, если замечал среди приближенных неприязнь к своей царственной особе.

Невозмутимость Кира вывела Хризанту из себя, и она не удержалась:

— Царь, ты не слышал моей дерзости, а я намеренно произнесла ее для того, чтобы ты, разгневавшись, убил меня. Я старалась тебя рассердить. Но ты миришься с этим, как те, что привыкали унижаться.

Кир спокойно ответил:

— Я потому, и царствую, что способен сносить больше других. Что же это за правитель, если он позволяет себе поддаваться гневу и теряет рассудок? Скажу тебе больше, Хризанта. Царь Кир мечтал и мечтает окружить себя друзьями и преданными людьми. Друзей он потчует с царского стола и облачает в царские одежды, чтобы показать, как он чтит их. Я не делаю различий между собой и простым воином, так как, все мы равны, поэтому на своих пирах я велю потчевать сперва и военачальников и солдат, а мне подают последнему. Персидский царь пьет такое же вино. как и его воины, ничуть не лучше. Персидская царица носит такие же одежды, как и лидийские царевны, живущие при нашем дворе. Твой царь, великий и мудрый Крез, вовремя понял это и стал моим другом. Отчего же ты, Хризанта, нарочно разжигаешь в своем сердце ненависть ко мне? Тебя чего-нибудь лишили? Знаю, ты скажешь, что тебя лишили родины. Но дай срок, я верну лидийцам их земли, и они получат волю в пределах Великого Персидского царства. Делать народы рабами — не моя цель. Я стремлюсь лишь объединить все племена Старого Света в одну большую семью, чтобы обеспечить им счастливую жизнь. Когда окончится эта война, золотой век наступит для всех нас. Все мы будем жить в любви, правде и благоденствии. Я, царь персидский, обещаю это тебе. Ну, а теперь присядь ко мне и успокойся, Хризанта.

Она присела на краешек ложа, порывисто дыша от возмущения.

Остальных прислужниц царь отослал к музыкантам, услаждавшим его слух песней. Кир пожелал, чтобы царевны порадовали его танцами.

Царевны, боготворившие Кира, взошли на устланный коврами помост и начали исполнять любимый танец царя. Кир засмотрелся на танцовщиц, любуясь их грацией. Он следил за каждым их движением, и довольная улыбка не сходила с его уст, глаза царя вспыхивали, будто пламень.

Девушка, подававшая военачальникам жаркое из серны, заметила, что Сан-Урри не сводит с Кира глаз. Она подумала, что халдей поражен мужественной красотой царя. Но девушка ошибалась. Сан-Урри был поражен обхождением царя с людьми.

Сподвижник Устиги разгадал, что означает это внимание, и вступил с халдеем в беседу.

— Не удивительно, что наш царь привлек твое внимание, халдейский князь. Нет равного ему по красоте во всей Персии.

Другой перс добавил:

— В молодости, живя среди мидийских юношей, у своего престарелого отца Астиага, он всех покорял своей красотой.