Семейство Какстон - Эдвард Бульвер-Литтон

Дядя Джак (кашляет): Проклятый Пек!

Пизистрат. И иметь несколько тысяч фунтов стерлингов, чтобы положить их на владения бедного Роланда. Цель эта достигнута. Зачем же мне оставаться?

Дядя Джак. Какие-нибудь несчастные тысячи, когда много-много через двадцать лет, вы-бы купались в золоте!

Пизистрат. В Австралии выучишься быть счастливым при постоянном труде и небольших деньгах. Я применю этот урок в Англии.

Дядя Джак. Вы совершенно решились?

Пизистрат. И взял место на корабле.

Дядя Джак. Так и говорить больше нечего (кашляет, смотрит на ногти, прекрасно обстриженные. Вдруг, подняв голову). Этот Капиталист! Он с тех пор все у меня на совести, племянник, и, так или иначе, с того дня, когда я перестал заботиться о ближних, мне кажется, что я более заботился о моей родне.

Пизистрат (улыбаясь от воспоминания об удачном предсказании отца). Разумеется, дядюшка: всякий ребенок знает, что когда бросишь камень в воду, круг, расширяясь, исчезает.

Дядя Джак. Совершенно-справедливо! я запишу эту мысль, она пригодится мне в моей будущей речи в защиту того, что они называют Монополией Земли. Благодарю вас: камень, круг! (пишет в свою памятную книгу). Но, возвращаяс к делу: я теперь в изрядном положеньи, у меня нет ни жены, ни детей, и я чувствую, что мне надо принять на себя часть потерь вашего отца; предприятие было общее. А отец ваш, добрый этот Остин, сверх всего еще заплатил мои долги. И что это был за пунш в тот вечер, когда вашей матери так хотелось побранить бедного Джака! А 500 ф. с., которыми ссудил меня отец на прощанье: племянник, в них было мое спасенье! они тот жолудь, который я пересадил сюда. Так вот вам (дядя Джак, вытащив из кармана банковые балеты на 3 или на 4 т. ф. с., подает их мне с геройским усилием). Ну, кончено теперь: я спокойнее буду спать теперь (Дядя Джак встает, и поспешно выходит из комнаты.)

Пизистрат (один). Брать ли мне эти деньги? Впрочем, почему же? тут дело чистое. Джак действительно должен быть богат, и может обойдтись без этой суммы. Вся вина потери в Капиталисте джакова, а тут нет и половины того, что заплатил мой отец. Но разве это не благородно со стороны Джака! Да, отец мой был прав в своем суждении о Джак: не должно осуждать человека, когда он в нужде и в несчастьи. Мысли, которые приводятся в исполнение на деньги соседа, никогда не ценятся так, как те, которые осуществляются собственными средствами.

Дядя Джак (просовывая голову в комнату). Видите-ли, вы можете удвоить эту сумму, если оставите ее в моих руках на годик-другой: вы не знаете, что у меня теперь на уме. Говорил я вам? Немец был прав: мне уж давали за мои земли всемеро против того, что я за них заплатил. Но я теперь собираюсь основать компанию: берите-ка акции хоть на эту сумму. Сто на сто, ручаюсь вам! (Дядя Джакь вытягивает свои знаменитые, гладкия руки, сопровождая это особенным движением десяти красноречивых пальцев).

Пизистрат. А, дядюшка, если вы каетесь…

Дядя Джакь. Каюсь? Когда я предлагаю вам капитал на капитал, за моим личным ручательством.

Пизистрат (кладя банковые билеты в боковой карман). Ну так, если вы не каетесь, дядюшка, и не жалко вам этех денег, позвольте мне пожать вашу руку и прибавить, что я не соглашусь уменьшить уважение и удивление, которое родило во мне ваше прекрасное побуждение, смешав его с расчетами, процентами и барышами. Вы понимаете, что с той минуты, как эта сумма заплачена моему отцу, я не имею права располагать ею без его позволения.

Дядя Доиеак (тронутый). Уваженье, удивленье, прекрасное побужденье! Хороши эти слова в ваших устах, племянник! (пожимая мне руку и улыбаясь). Вишь, хитрый какой! Вы правы, спрячьте их. Да слушайте, сэр: не попадайтесь вы на мою дорогу, отниму у вас до последнего пенни! (Дядя Джакь опять выходит и притворяет дверь. Пизистрат осторожно вынимает билеты из кармана, на половину боясь, чтобы они не обратились в сухие листья, как в сказках; потом, убедившись, что билеты настоящие, изъявляет радость и удивление.)

Сцена переменяется.

Часть семнадцатая.

Глава I.

Прости, прекрасная страна! Ханаан изгнанников, Арарат не одного разбитого ковчега! Прекрасная колыбель племени, чье бесконечное наследие в будущем, которого не предвидит ни один мудрец, и не предскажет ни один колдун, лежит далеко в обетованных золотом свете времени, – племени, быть-может назначенного воротить миру его юность, почерпнув ее из грехов и несчастий просвещения, борющегося с собственными началами тления, и из рода в род прославить гений старой Англии! Все климаты, наиболее содействующие произведениям земли, наиболее помогающие разнообразным семьям человеческого. рода разделиться по характерам и темпераментам, льют на тебя свои влияния с неба, а оно так благосклонно улыбается тем, которые некогда не знали, как спастись от ветра, где укрыться от немилосердого солнца! Здесь и свежий воздух родного острова, и беззнойная теплота италианской осени, и ослепительная растительность тропиков. И, при всех дарах разных климатов, вечно-живая надежда!

Прости, моя добрая кормилица, моя вторая мать! Последнее, долгое прости! Никогда не покинул-бы я тебя, еслибы не этот более громкий голос природы, который зовет ребенка к родной матери и отрывает нас от самого-любимого занятия к волшебным образам домашнего очага.

Никто не сумеет выразить, как дорого воспоминание о жизни в Австралии тому, кто испытал ее приготовившись к ней наперед. Как часто является ему картина этой жизни среди, избитых сцен просвещенной жизни: её опасности, это чувство физического здоровья, эта жажда приключений, эти промежутки беззаботного отдыха; эти поездки верхом по равнинам, необозримым как море, ночные прогулки по лесам, никогда не переменяющим листьев, эта луна, которая не уступает в свете солнцу и серебрит эти кисти цветов!.. С каким усилием примиряешься с вседневными заботами и мучительными удовольствиями европейской жизни, когда возвратишься к ним!.. Как памятно мне это выражение Каулэя:

«Здесь мы живем среди необъятных и высоких явлений природы, там – между жалкими выдумками просвещения; здесь мы ходим в свете и по открытым путям благости божией, там тащимся ощупью в темном и запутанном лабиринте человеческой хитрости.»

Но я наскучил вам, читатель. Новый-свет исчезает… вот еще черта; вот едва-видные точки. Повернемся лицом к Старому-свету.

Между моими спутниками по кораблю, сколько есть таких, которые возвращаются домой сердитые, в отчаянии, обедневшие, разоренные, к бедным, ничего не подозревающим приятелям, расставшимся с ними в надежде не свидеться никогда. Я должен предупредить вас, читатель, что не всем такое счастье в Австралии, как Пизистрату. В-самом-деле бедный ремесленник Лондона или всякого другого большего промышленного города (имеющий более первого способность сродниться с новыми привычками колонии) имеет все шансы на успех в Австралии, но для класса, к которому принадлежу я, предстоит бездна разочарований, и успех – исключенье: я говорю о молодых людях с воспитанием и довольно-изнеженными привычками, с небольшими капиталами и неизмеримыми надеждами. Но виною этого, девяноста-девять раз на сто, не колония, а переселенцы. Чтобы небольшому капиталисту нажить состоянье в Австралии, нужны ему особенное направленье ума, счастливое соединение физических свойств, невзыскательного характера и быстрого соображения. И еслибы вы могли видеть этих акул, плавающих вокруг человека только-что прибывшего в Аделаиду или Сидней с тысячью или двумя фунт. ст. в кармане! Спешите сейчас же из городов, мой юный переселенец; не слушайте, до времени по-крайней-мере, никаких спекулаторов, познакомьтесь с каким-нибудь старым, опытным колонистом; проживите несколько месяцев в его заведеньи, прежде нежели пустите в оборот свой капитал; вооружитесь твердым намерением переносить все и не вздыхать ни по чем; употребите все свои способности на ваше занятие; никогда не призывайте Геркулеса, если плуг ваш остановится в земле, и чем-бы ни занялись вы, овцами или рогатым скотом, успех ваш дело времени.

Что касается до меня, я, помимо природы, был обязан кое-чем и счастью. Я купил баранов с небольшим по 7 шиллингов голову. Когда я уезжал, ни один из них не стоил дешевле 16-ти, а лучшие ценились в 1 ф. ст. У меня был превосходный пастух, и я день и ночь заботился только об усовершенствовании моего стада. Счастье мое было и то, что я приехал в Австралию до введения системы, несправедливо названной Ваксфильдовой, убавившей число рабочих рук и поднявшей цену на землю. Это нововведение значительно увеличило цену моей собственности, за то было страшным ударом для общих интересов колонии. Я был не менее счастлив и рогатым скотом и табунами лошадей, на которых в пять лет выручил втрое, кроме выгодной продажи самой фермы. Так же везло мне и в покупке и продаже земель по рекомендации дяди Джака. Словом, я отошол во-время, убежав от чрезвычайно-неблагоприятного для колоний переворота, произошедшего – беру смелость утверждать это – от мудрований и хитростей наших домоседов-теоретиков, которые вечно хотят поставить все часы по Гринвичу, забывая, что в иной части света утро в то время, когда они бьют у себя зорю!