Маг в законе - Генри Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что — я?
— Паук, выходит, тоже. Раз паутину рвать не желаешь.
Да врешь ты все, паучище! запутать нас хочешь!
— ...знаешь, девочка, есть такой старый анекдот. С финальной репликой: «И ты, Сара, права!» Так вот: и ты права. Все мы тут — и мухи, и пауки. Сами сети плетем, других в них ловим, и сами же попадаемся. Я, вы, они...
Это он в сторону фигур, паутиной заплетенных, рукой махнул. Отчаянно махнул, безнадежно. Будто за нить дернули, рука и откликнулась — рывком.
Мне даже на миг его жалко стало.
— Нет мне резона вас запутывать. Говорю ж: сами запутались, без меня. Я вам наоборот, выход предлагаю, а вы — запутывать...
— Выход? Откуда? Отсюда?!
— Мог бы обмануть. Сказать: «Отсюда». Только не стану я вас обманывать; отсюда вы по-любому выйдете. Сильными выйдете, иного Туза тузовей. Гордыми; умелыми. Только... не ваше это все, понимаете?
— Да как же не наше?! — изумляемся мы с Феденькой в один голос. — Ну, от учителей взяли — так любой ученик от учителя берет! Теперь — сами умеем.
— Сами?! — у Духа лицо его чудное аж багровыми пятнами пошло. Того гляди, взбесится, или расплачется, или удар его, беднягу, хватит. — Ну, тогда ты, Акулина, разуй глаза! может, дойдет все-таки!..
Думала — он снова с перьями воробьиными колдовать примется. Ан нет: шагнул в сторону, что-то на земле высматривать стал. Я пригляделась: муравейник. Обыкновенный муравейник, маленький совсем, и смотреть-то не на что; а он смотрит. Ну и мы с Феденькой смотрим — чего он нам на сей раз покажет?
Показал!
Забегали муравьи, засуетились, пенек еловый окружили; а один, чуть побольше, на пенек вскарабкался и сверху на других усиками шевелит. Глядь: и не муравьи это вовсе, а студенты на лекцию собрались, и я вместе с ними! И не пень уже передо мной — кафедра, а за кафедрой доцент Павлович бородку свою «клинышком» поглаживает, пенсне поправляет и заявляет, прокашлявшись:
— Сегодня мы с вами, барышни и господа, студенты и студентки, приступаем к изучению курса общей зоопатологии, одного из основных курсов ветеринарии. Итак, запишите тему вводной лекции...
Сидят студенты со студентками, барышни с господами; пишут, скрипят перьями — и я вместе со всеми. А преподаватели за кафедрой чехарду учинили: вот уже доцент Ганнот фармакологию нам читает, а вот и сам профессор Полюта курс общей физиологии открывает... Замелькали лица, годы, книги, конспекты, бессонные ночи перед экзаменами; коротко вспыхивает радость: сдала! на «отлично»! что сдала? кому? не важно; дальше, дальше... вот лаборатория, вот я в микроскоп выпятилась, в журнале лабораторном пометки делаю; а вот статья в «Вестнике ветеринарии»: дескать, новый препарат, разработанный совместно доцентом Ганнотом Вольдемаром Фридриховичем и врачом-исследователем 1-го разряда Сохатиной Александрой Филатовной, вдвое эффективнее излечивает... какую он там хворь излечивает — не разобрать... я только подивиться успеваю: как, уже — врач-исследователь 1-го разряда?!
А жизнь муравьиная мельтешит заполошно; вот я сама за кафедрой стою, и студенты меня слушают, скрипят перьями, а я им какую-то «паразитологию» читаю (новая наука? отродясь не слыхала!)... Потом книжные полки возникли, а на них — книги, толстые, в коричневом сафьяне, а на корешках, золотым тиснением: «Основы зоопсихологии»; «Фармакология в ветеринарии: общий курс»; «Зоогигиена»... И везде, тоже золотом, но помельче: проф. Сохатина А. Ф.!
Это я, что ли, профессор Сохатина?!!
А я-маленькая на кафедре тем временем студентам снова разные премудрости втолковываю, а сама про себя отмечаю: из этого, вихрастого, явно толк будет, в науку ему прямая дорога, а вон тот обормот...
Смотрю на себя-маленькую — узнаю? не узнаю?! Волосы-то у меня уже не рыжие — седые совсем, и очки на носу, щурюсь близоруко... Неужели я ТАКОЙ буду?!!
Буду, наверное, куда денешься? Одна радость — нескоро еще.
Поплыло все — где муравьи? где муравьишки? я где?! — мелькнуло в последний раз...
И сгинуло наваждение.
— Вот так: учат, — грустно улыбается Дух Закона. — Вот так: учатся...
* * *А лицо-то у него нервным тиком прихватило, как в синематографе, когда пленка вперекос пойдет; нет, иначе — будто отражение в пруду, когда по воде рябь. Друцев прищур вдруг проступит! Рашель примерещится! за ней — другие, которые у нас за спиной ошивались, по ночам спать не давали, а теперь стоят вокруг, паутиной спеленутые; или вдруг — Феденьку своего увижу! Федя, ты?! не ты?! а дальше — и вовсе ужас: сама на себя в зеркало смотрю, только зеркало кривое да мутное! Изгаляешься, хозяин приветливый?! И вдруг понимаю: не изгаляется! Мы теперь — в Законе. А он, Дух Закона — в нас. Нет паутины, нет мух, пауков, нитей... мы есть.
Друг в дружке заплелись.
Стала муха пауком, пауком, стучит муха кулаком, кулаком: нынче всяку красоту в тесны сети заплету!..
* * *— ...талант здесь нужен, дети. Особенный талант: быть учеником, быть учителем. А вы листом бумаги под печатный пресс легли! кричите теперь — наше, дескать! до последней буковки! сами придумали! Пластинки вы патефонные... а пыжитесь — певцы! тенора оперные...
Умолк он.
Отвернулся.
А я чувствую — ждет. Ох, он дождется!
— Ну, хорошо. Пусть так. Пусть пришли мы бесталанными, без гроша за душой; пусть — чужое. Ладно. Считай, поверили!
Это Федор. Только он говорит, а я-то знаю: не поверил муженек. Умом понял (так и я поняла, тоже ведь не круглая дура!), а сердцем — не принял.
— ...поверили! проверили! что дальше? Мы ведь уже в Закон вышли... или выйдем только?!
— Вышли, — кивает Дух. — К сожалению, вышли.
— И сила мажья у нас немалая, пусть чужая, пусть оттиск, за которым нас не видно — зато поболе, чем у других! Сам же говорил!
— Говорил. И повторить могу. До дальних сундуков вы случайно дотянулись, приоткрыли, а там — сокровища! не вами оставленные, не вами собранные... Зато вами по карманам растащенные!
— Тебе б в прокуроры... или в обер-старцы. Значит, выйдем мы отсюда магами в Законе, в полной силе, похлеще иного Туза, ежели не врешь... Чем плохо? И что ты нам взамен предлагаешь?
— Чем плохо, спрашиваешь? Что взамен? Тем плохо, что нет вас самих во всех ваших умениях немеряных, из сундуков чужих краденых! Не ваше это. И сами вы — не вы уже. Я в вас есть, другие есть, что до вас Договор заключали, а вас самих — с гулькин нос осталось! Скоро вовсе сгинете... Я вам предлагаю: паутину порвать! Собой стать, неужели не ясно?!
— То есть... отказаться? От умения, от учителей? И все — по-новой? Едва ли не четыре года жизни — коту под хвост?!
Это уже я не выдержала.
Да за кого он нас держит?!!
— Не учителя они вам! не учителя!!! — орет в ответ Дух, на писклявый визг сорвался.
— Шиш тебе: не учителя! Пусть по Договору учили, пусть не как профессор в институте — учителя они наши! козыри! крестные! Вместе в огне Договорном горели! они нас от бандюг на заимке собой закрыли! — не в счет, да?! В лесу зимнем кто с нами мерз? в Балаклаве «клетчатых» с трупарем кто держал?! от кодлы крымской кто нас, сопливых, уводил?! опять не в счет?! Кем мы сами после этого будем, ежели Договор порвем?! Каины, иуды продажные, неблагодарные?! — вот мы кто!
— Дураки вы тупоголовые, а не каины! — брызжет слюной Дух. — ИХ предать боитесь — а СЕБЯ давным-давно предали! Им-то что? Все равно Договор ваш заканчивается! других себе крестников найдут! А у вас — жизнь впереди! жизнь! Неужели не хотите, чтоб ваша это жизнь была?! ваша, настоящая, не чужая?!!
— Настоящая, говоришь? — шиплю я змеей подколодной, и чую: сейчас сорвусь! — Вот она, твоя жизнь! настоящая! смотри!
И муравьи, что от пня разбегаться было начали, по делам своим муравьиным, разом обратно повернули.
* * *Смотри: аудитория институтская! кафедра! доцент Павлович пенсне поправляет, лекцию начать собирается. А теперь, поехали! смотри, Дух Закона, смотри, и не говори потом, что не видел!
Меняются доценты с профессорами за кафедрой, скрипят перья, шуршат страницы, сидят студенты в лаборатории — год, другой, третий... Вот и выпускные экзамены подошли, вот уж позади остались, вот у меня-маленькой в руках диплом новенький, краской типографской пахнет, печать да подпись ректора просохнуть не успели...
И вот я в лаборатории. Не студентка — ветеринарный врач-исследователь. Правда, не 1-го — 2-го разряда; ну да ладно, разряд — дело наживное... год — наживное... другой — наживное... третий... пятый... анализы, записи в журнале, статьи скучные, до зеленых чертиков опротивевшие, потому что — было уже это! было! все было, еще до меня, ничего нового! ни-че-го! тупо смотрю на очередной срез ткани под микроскопом, смотрю, смотрю, вот уже и глаза слезиться начали, вот уже и очки на глазах появились, и морщины первые лицо прорезали, ссутулилась спина... А новый профессор Попов, молодой выскочка (или это я совсем злая стала? рыба-акулька?!), вычитывает мне перед всей кафедрой, а я уставилась на него виновато, снизу вверх, слушаю, а перед глазами все плывет — из-за слез? из-за очков этих старых? давно менять их надо, да руки не доходят — то времени нет, то денег, то еще чего...