Вершины жизни - Галина Серебрякова

Снова стало тихо.

Поздней ночью Энгельс вернулся к себе домой. Он нашел некоторое утешение в письмах к соратникам. Они были неразрывно связаны, как и он, с памятью Маркса. Им предстояло сообща нести его учение, создавать и укреплять пролетарские партии. Унынию и отчаянию не было места. Жизнь настоятельно требовала действий. Энгельс знал, что не имеет права на слабость, так как дружба обязывает и требует не одних слов, не только слез, но удвоенной силы и деятельности.

Некоторые труды Маркса, написанные в последние годы, нуждались в окончательном завершении. Два последующих тома «Капитала» были готовы лишь вчерне, а человечество ждало их. Надо было жить. Ради этого Энгельс, во имя дружбы и любви, крепился в часы испытания. Он сообщал о страшной потере, понесенной пролетариатом, друзьям в разные концы земли.

«Старый дружище! — писал Энгельс щеточнику Беккеру в Женеву. — …Самый могучий ум нашей партии перестал мыслить, самое сильное сердце, которое я когда-нибудь знал, перестало биться…

Теперь мы с тобой, пожалуй, последние из старой гвардии времен до 1848 г. Ну что ж, мы останемся на посту. Пули свистят, падают друзья, но нам обоим это не в диковинку. И если кого-нибудь из нас и сразит пуля — пусть так, лишь бы она как следует засела, чтобы не корчиться слишком долго.

Твой старый боевой товарищ

Ф. Энгельс».

Елена Демут согласилась поселиться в доме Энгельса, чтобы он мог, не тратя сил на бытовые мелочи, целиком отдаться работе.

Разбирая страницы рукописного наследства друга, Энгельс чувствовал себя менее одиноким. Связь его с Марксом как бы но обрывалась. Часто после напряженного труда он подолгу смотрел в пылающее жерло камина, думая о том, что истинно гениальное проверяется временем и отныне люди вечно будут черпать мысли из бездонной сокровищницы ума Маркса, идти за ним, постигая глубинную сущность жизни.

1962

Послесловие автора

Среди многих том, которые дарит нам щедро современность, есть одна неисчерпаемая, почти непочатая, относящаяся по времени к прошлому, но сохраняющая животрепещущее значение и поныне. Это — воссоздание художественными средствами образов Маркса и Энгельса.

Более столетия на Земле но прекращается борьба за утверждение созданного ими мировоззрения. Идеи их завоевали уже полмира. И нет сомнения, что скоро все человечество приобщится к их учению.

Маркс и Энгельс — воплощение идеала каждого человека. Обычные мерила им не под стать. Это доподлинно люди будущего, они показали миру непревзойденные образцы истинной дружбы, любви, отважной революционной борьбы, поведения в повседневности, отношения к труду, мышления и неизменного единства цели. Уже в семнадцать лет Маркс считал, что самым счастливым является тот человек, кто сделает счастливыми наибольшее число людей на Земле. Эта гуманная великая истина легла затем в основу науки о коммунизме. Эти его слова глубоко запали в мою душу.

Однако к мысли и попытке воссоздать образы Маркса, Энгельса и людей нм близких я пришла не сразу. Больше того, в юности даже труды этих людей внушали мне только почтительную робость. В начале двадцатых годов шестнадцатилетней девочкой, студенткой рабфака, я попыталась читать «Капитал» и, тщетно стремясь понять его, уснула над первыми страницами. Могла ли я думать тогда, что дерзну впоследствии писать роман о Марксе и Энгельсе?

Но в те же годы я познакомилась с Николаем Александровичем Морозовым. Этот большой ученый, отважный народоволец, друг Кибальчича и Перовской, провел почти два десятилетия в одиночке Шлиссельбурга. В свои шестьдесят с лишним лет он отличался редкой моложавостью, разносторонностью знаний, жизнелюбием. Морозов говорил, что «природа не засчитывает времени, проведенного в заключении», и на вопрос, сколько ему лет, обязательно вычитал годы, потерянные в тюрьме. Вспоминая прошлое, он с увлечением рассказывал о своих встречах и беседах с Карлом Марксом в Лондоне.

Человек, видевший Маркса! Мысль об этом будоражила мое воображение. Я забрасывала Морозова вопросами и как бы сама приблизилась к тому, что жило задолго до моего рождения, жадно собирала крупицы истории.

Маркс отныне перестал быть для меня только чтимым бюстом, который, с таким трудом спасая от опасности, мы, юные политработники 13-й армии, в 1920 году возили вместе со скарбом своего походного клуба по дорогам гражданской войны, от Курска до Перекопа.

В 1931 году в Манчестере, где я находилась в качестве спецкорреспондента газеты «Известия», в окраинной таверне мне встретился рабочий, знавший Энгельса и дочь Маркса Элеонору. И я снова вобрала все то, что сохранила память этого человека.

Тогда же мне рассказала о Элеоноре Маркс известная русская переводчица и литературовед Зинаида Афанасьевна Венгерова. Она хорошо знала младшую дочь Маркса и не переставала восхищаться ее врожденным ораторским даром. По словам З. А. Венгеровой, Элеонора Маркс была очень умна, порывиста, приветлива, отзывчива. На многих рабочих окраинах Лондона она была своим, желанным человеком. Постепенно утвердилась во мне отчаянная мысль написать роман о Марксе и Энгельсе. Я совершенно не представляла себе всей трудности задуманного.

Кто из нас не зачитывается биографиями гениев, желая не только узнать их поближе, но найти в их судьбах и поступках ответ, помощь, а то и след, по которому хотелось бы пойти? Вскоре, однако, обуяли меня тяжкие сомнения. Едва я начинала знакомиться с произведениями Маркса и Энгельса, как невольно ощущала естественный страх, что не смогу подняться до уровня тех знаний в области философии, экономики, истории, политики, эстетики, которые необходимы каждому, кто хочет писать об этих исполинах. К тому же я поняла и то, что собираюсь «поднять целину» в литературе, так как о Марксе и Энгельсе в те годы не было ни одного беллетристического произведения. Мучимая сомнениями в своих силах, я пошла к А. М. Горькому.

Помню, как в маленьком кабинетике московской квартиры Алексея Максимовича я с трудом осмелилась сознаться ему в том, что собираюсь писать роман о жизни Маркса.

Он поглядел на меня с удивлением, недоверчиво покачал седеющей, остриженной «под бобрик» головой, о чем-то задумался, а потом лукаво улыбнулся. Улыбка у него была прекрасная, делавшая лицо особенно привлекательным.

— Очень хорошо, если получится. Однако трудненько такую глыбищу поднять. А важно и нужно. Помните одно: следует так писать о Марксе и Ленине, чтобы за мрамором памятников во всем величии вставали живые люди, — сказал мне Горький.

Позже в одном аз писем ко мне А. М. Горький писал:

«Я бы очень советовал писать проще, не очень часто прибегая к обычным приемам беллетристов, которые полагают, что искусно подобранные, красиво построенные слова — большое дело, и не чувствуют, что весьма часто этот прием — прямой ущерб пластичности, выпуклости изображения.

Писать просто не значит писать сухо. Наш читатель не так опытен, чтобы любоваться формой. Он, прежде всего, ищет педагогического содержания в книге. Не бойтесь деталей, они крайне положительны, хорошо схватываются читателем и усваиваются им».

В 1932 году я снова поехала в Лондон и начала искать все, что рассказало бы мне о Карле Марксе. Я побывала во всех еще сохранившихся домах, где он жил в годы изгнания. Много раз посещала читальню Британского музея. Там часто с девяти часов утра до семи вечера работал Маркс над «Капиталом» и другими произведениями. Постоянные посетители имели строго определенные места. Маркс сидел за пятым столом направо от входа, примыкавшим непосредственно к стендам со справочниками. Стол этот был обозначен буквой «С» и «№ 7».

Писатель, пишущий об ушедшем времени, всегда также разведчик истории. Я собирала подчас едва ощутимые песчинки, чтобы с их помощью воссоздать прошлое. Только прикоснувшись к вещам, уже отслужившим, и вдохнув воздух, которым некогда дышали герои книги, можно попытаться донести до читателя дух минувших лет. Не раз наклонялась я над пюпитром, за которым в Британском музее работал Маркс под мерцающей лампой с зеленым абажуром.

Много часов провела я в раздумье на кладбище Хайгейт, у могилы, где Маркс похоронил жену и спустя пятнадцать месяцев был похоронен сам.

Мне представилась возможность побывать не только в Англии. Работая над первой книгой, которую я ограничила двадцатью шестью годами жизни гения и решила назвать «Юностью Маркса», я посетила Германию, Голландию, Бельгию, Францию, Италию и Швейцарию.

Живописный, затерянный в невысоких горах городок Трир, быт которого не менялся десятилетиями, раскрыл передо мною дни детства и юности Маркса. На узенькой Брюккенгассе отыскала я серый двухэтажный дом, где родился Маркс.

В 1932 году, в связи с пятидесятилетием со дня смерти Маркса, этот дом был отремонтирован, найдена и реставрирована мебель. Все должно было воскресить обстановку и быт того времени, когда здесь проживала семья юстиции советника. Несколько месяцев спустя после моего отъезда из Трира фашисты разрушили этот дом-музей.