Князь Олег - Галина Петреченко

— Господа греки, зная о моей вере в Перуна, Святовита, Велеса и Радогоста, даже не заговаривали со мной о христианстве, — засмеялся Олег.

— А Айлан?..

— Я своего Бастарна на тысячу Айланов не променяю! A-а, хватит об этом! Пошли-ка кого-нибудь в медушку, у меня кубок что-то быстро опустел! — засмеялся Олег, наблюдая за беседой своих «Лучеперых» дружинников. «Как же решить вопрос с их земельным наследством? — озабоченно подумал он, глядя на их веселые, немного хмельные лица, выражавшие довольство радушной встречей с изборянами и плесковичами. — A-а! Пока Ингварь здесь, да Ольга внимает каждому слову моему, да и друзья не закрыли уши алмазами, скажу-ка я им все прямо в сей час», — решился он и потребовал тишины.

Все выжидательно замолкли, нетерпеливо Поглядывая на собирающегося с думами великого киевского князя.

— Я решил объявить вам именно сейчас о наследственных правах на дружину и ту землю, на которой стоят ваши городища и которая кормит вас. Никто отныне из великих князей не будет иметь права отбирать у вас ваши дружины и ваши земли, кои вы имеете полное право передавать по наследству своим чадам как по мужской, так и по женской линии! Свиток наследственных прав русских князей и бояр мы почнем вести нынче же, и я наказываю сыну первого великого князя Рюрика и моему наследнику, князю Ингварю Рюриковичу, блюсти в строгости наследственные права всех малых князей и их бояр, ибо без соблюдения сих важнейших прав не укоренится наша русьская государственность, вершиной которой является справедливая власть великого князя над малыми. Да будет тако! — завершил Олег, подняв кубок, и его «Лучеперые» троекратно подтвердили волю своего великого князя…

Прозимовав в Плескове и проследив, как идет сбор дани с кривичей, Олег убедился в правоте своих решений. Да, дани хватало и на малую дружину, и на отправку в Киев, и для дружины великого князя, которая продолжала вести строительство оборонительных сооружений на самых дальних окраинных землях Руси и требовала немалых расходов.

Оставалось одно: побывать в строптивом Новгороде, который, пока дружину там держали Дагар и Гюрги, выполнял все требования великого киевского князя и даже по триста гривен серебром дань платил. Но сейчас, когда Дагар и Гюрги постарели и надо немедленно решать, кого сажать на место этих отважных меченосцев, Гостомыслово городище вспомнило о своих свободолюбивых порывах и решило вновь позабавиться над постояльцами Рюрикова городища.

— А разве нельзя туда посадить Ленка? — спросил Ингварь, знавший, что в Рюриковом городище с делами охраны края справится не каждый.

— По делу бы можно… — нехотя ответил Олег, не зная, как сказать правду княжичу.

— Ты не хочешь? — понял Ингварь. — Из-за Ясочки и внуков?

— Да! Не хочу! Не хочу жить в старости без любимых детей! Я не заслужил этого! Ты столько времени проводил в любви и неге возле Ольги, а я все это время укреплял и расширял наши владения и теперь должен лишиться семьи?

Ингварь побледнел.

— Я не хотел тебя обидеть, дядя, — виновато проговорил он.

— Да кто ты такой, чтоб меня обижать! — снова закричал Олег.

Ингварь смолчал.

Вот она, хмурь Волхова и города на Волхове; города, который основал его отец и где умерли его отец и мать. Как не хотел он плыть сюда! Как оттягивал до последнего встречу с ним! Сиротское место!.. Ну, ладно, детство и юность прошли. Теперь другие заботы, и надо, прав дядя, надо начинать жить ими, думал Ингварь, стараясь понять старого Олега, который с тревогой размышлял о необходимости укрепления Рюрикова городища и хотел выяснить причины нового всплеска гордыни Гостомыслова городища. «А чего думу думать? Чего размышлять? Ясно, что плесковские Гостомысличи побывали еще зимою у своих новгородских Гостомысличей и поведали им о варягах, об их новом праве на владение славянской землей! Вот и гудит Новгород! Вот и затуманилось вновь Гостомыслово городище и зовет всех самостоятельных хозяев своего поселения на Славянский холм! Снова дух Прова вышел из своей сокровенной дубравы и завис над Славянским холмом, где опять горячие головы пытаются силою голоса решить нелегкий вопрос, вопрос жизни и смерти двух народов — русичей и словен! О вечно живущий в этих местах дух спора! Неужели на твою силу не найдется другая, более мудрая и могучая сила? Помоги, Святовит! Вразуми духом добра неугомонных Гостомысличей! Ну, а ежели Гостомысличи слишком крепко заражены духом мести и хотят придать ему силу святости и со всем этим не совладать тебе, великий Святовит, то я призову на помощь тебе и своему племени русичей Перуна и Велеса! Греков помогли одолеть мне эти боги! Неужели с одним Гостомысловым городищем не справлюсь?..»

Олег ходил по самой крутой тропе Людиного мыса, зло поглядывая на противоположный берег Волхова, и старался впитать в себя весь бранный дух, которым, как ему казалось, были заражены и река Волхов, и озеро Ильмень, и Славянский холм. «Я вберу в себя всю эту хмурь, бранность и мрачность дум этого края и не позволю им больше гулять на просторе и расстилаться темным туманом по моей Руси! Я превращу в прах любого, кто осмелится дурным словом осквернить мой труд, направленный на укрепление моей Руси! Пусть только хоть кто-нибудь заикнется об этом! Три десятка лет живете без нужды, без кровопролития! Только торг ведете! Ремесла развиваете! Сколько их освоили, побыв со мною у хазар, греков, болгар! А из каких стран здесь не бывали купцы? Разве что из небесных! Чего же ты хочешь еще, Гостомыслово городище? Чтобы те, кто тебя защищает, жили возле тебя на правах робичей? Убью на месте любого, кто скажет мне в лицо сии слова! И вон с дороги, Гостомысловы и Вадимовы отроки, коли думаете, что русичами вы понукать можете! Вспомнить бой на Болоньей пустоши? Тридцать лет прошло с тех пор, как Власко не удержал меча Вадима в своих руках! Кто из вас сейчас способен подобрать сей поржавевший обрубок металла, посрамленный дважды в бою за правое дело? Как вы не поймете, что посрамленным оружием ни честь, ни славу не возвращают! Необходимо ковать новое оружие, закаленное новым духом, духом совместного созидания, духом объединения сил, а не раскола сроднившихся народов! Опомнитесь, словене!.. Отриньте от чуждого духа и укрепляйте общинный дух, расширяя его силой русичей, их любовью и добротой ваших славянских умельцев! Сколько ваших красавиц отдало свои сердца моим воинам! Сколько детей, несущих в своих жилах кровь моего народа, бегает теперь по всей Руси! И я с гордостью говорю о моей Руси, ибо нет здесь клочка земли, которую бы я не полил своим потом. Я сам, своими руками строил здесь заградительные сооружения, клал крепости, латал ладьи, приточал пристани, ковал оружие! Я добывал для вас покой, хотя и пользовался вначале вашим богатством. Но скажите мне положа руки на ваши мудрые сердца: кто кому теперь более должен? Я вам иль наоборот? Когда это ваше городище жило в здравии и спокойствии тридцать лет кряду? Молчите? Стало быть, дух мудрости возобладал над вашей строптивостью! Слава Святовиту! Так, значит, сильна моя правда, которая повелевает ту землю, на которой стоит Рюриково городище и которая вокруг него кормит его поселенцев, отдать в наследственное владение малым князьям до тех пор, пока те защищают вас от злого врага! И не роптать надо на волю мою, а славить ее, ибо никто из вас не осилил бы ни мадьяр, ни хазар, ни греков, пойди они на вас в лихую годину!..»

Так он хотел сказать на Новгородском вече своей последней в жизни весною. И так он сказал. И никто не посмел после его речи затеять смуту, ибо видел, как горели его серые очи, как судорожно то простирались его натруженные руки над скромным деревянным столом, стоящим на вершине Славянского холма, то сжимались в кулаки и сотрясали бранный воздух Новгорода, заставляя славян смириться и признать всей душой его волю.

Постаревший Власко с двумя Вадимовыми внуками сидел сгорбившись на своей скамье, с опущенной головой, слушал гордую речь великого князя и старался не показывать ему ни боль души своей, ни слез, медленно и неудержимо стекающих по старческим щекам, стыдясь своего давнего позора.

«Ох, Гостомысл!.. Ох, русичи!.. Ох, гордые, неугомонные, землелюбивые словене! Научитесь принимать то, что есть, с миром и любовью! Не гоните время вспять, не мутите воду ни на Волхове, ни на Ильмене! Рубите вместе с русичами острожки, крепости и ставьте заградительные сооружения по всем богатым дорогам! Мир не знает долгого покоя! Он богами нам не дается! Забудьте о ссорах меж собою! Берегите свою землю от чужого врага! Помните об испытании на крепость!..» Так хотел сказать Власко на этом Новгородском вече в 912 лето, но не сказал ни слова: после речи великого киевского князя слова новгородского боярина показались бы глухим эхом в Болоньей пустоши.

Власко склонил голову еще ниже, но крепко попридержал за локти внуков Радомировны, рвущихся к новгородскому щиту сказать заводное, звонкое слово.