Унесенные ветром - Маргарет Митчелл

– Я поеду домой, – сказала она.

– Домой? Вы хотите сказать – в Тару?

– Да, да! В Тару! О, Ретт, нам надо спешить!

Он посмотрел на нее так, словно сомневался, в своем ли она уме.

– В Тару? Бог с вами, Скарлетт! Вы что, не знаете, что под Джонсборо целый день шли бои? На пространстве в десять миль вдоль дороги, от Раф-энд-Реди вплоть до самого Джонсборо и даже на улицах города! Янки, может быть, уже орудуют в Таре сейчас, а может быть, и во всем графстве. Достоверно никому не известно, где они, но, во всяком случае, где-то там, рядом. Вам нельзя ехать домой. Вы напоретесь прямо на армию янки!

– Я хочу домой! – воскликнула она. – И поеду! Поеду!

– Вы просто дурочка! – решительно, грубо сказал он. – Не можете вы ехать в этом направлении. Если даже вы не напоретесь на янки, в лесах полно бродяг и дезертиров из обеих армий. И часть наших войск еще продолжает отступать от Джонсборо. Они, как и янки, не постесняются забрать у вас лошадь. Вам остается только одно: ехать по следам нашей отступающей армии и молить бога, чтобы никто не заметил вас под покровом ночи. А в Тару вам нельзя. Даже если вы туда доберетесь, там, скорее всего, найдете только пепелище. Я не позволю вам ехать домой. Это безумие.

– Нет, я поеду домой! – закричала она, и голос ее сорвался. – Я поеду домой! Вы не можете мне помешать! Я поеду домой! Я хочу к маме! Я убью вас, если вы будете мне мешать! Я хочу домой!

Страшное напряжение этих суток прорвалось наружу истерическими рыданиями, слезы ярости и страха катились по ее лицу. Она замолотила кулаками по его груди, вскрикивая снова и снова:

– Я хочу домой! Домой! Я пойду пешком! Всю дорогу!

И вдруг почувствовала себя в его объятиях – мокрая щека прижата к его крахмальной манишке, усмиренные кулаки притиснуты к его груди. Его руки нежно, успокаивающе гладили ее растрепанные волосы, голос тоже звучал нежно. Так мягко, так нежно, без тени насмешки, словно это был голос не Ретта Батлера, а какого-то совсем незнакомого ей большого, сильного мужчины, от которого так знакомо пахло бренди, табаком и лошадьми – совсем как от Джералда.

– Ну, полно, полно, дорогая, – ласково говорил Ретт. – Не плачьте. Вы поедете домой, моя маленькая храбрая девочка. Вы поедете домой. Перестаньте плакать.

Она почувствовала какое-то легкое прикосновение к своим волосам и смятенно подумала, что, верно, он коснулся их губами. Она хотела бы никогда не покидать его объятий – они были так надежны, так нежны. Под защитой этих сильных рук с ней не может приключиться никакой беды.

Достав из кармана платок, он утирал ей слезы.

– Ну, а теперь высморкайтесь, как настоящая пай-девочка, – приказал он, а глаза его улыбались. – И скажите мне, что надо делать. Мешкать нельзя.

Она послушно высморкалась, но ее все еще трясло, и она не могла собраться с мыслями. Заметив, как дрожат ее губы и какой беспомощный подняла она на него взгляд, он начал распоряжаться сам.

– Миссис Уилкс только что разрешилась от бремени? Брать ее с собой опасно, опасно везти двадцать пять миль в тряской повозке. Лучше оставить ее с миссис Мид.

– Миды уехали. Я не могу ее оставить.

– Решено. Значит – в повозку. Где эта маленькая черная балбеска?

– Наверху, укладывает сундук.

– Сундук? В эту повозку нельзя впихнуть никакой сундук. Вы и сами-то там едва поместитесь, да и колеса могут отлететь в два счета. Позовите девчонку и скажите, чтобы она взяла самую маленькую пуховую перинку, какая сыщется в доме, и отнесла в повозку.

Но Скарлетт еще никак не могла найти в себе силы сдвинуться с места. Ретт крепко взял ее за плечо, и ей показалось, что излучаемая им жизненная сила переливается в ее тело. О, если бы она могла быть такой хладнокровной, такой беспечной, как он! Он подтолкнул ее к холлу, но она не двинулась, все так же беспомощно глядя на него. Губы его насмешливо искривились:

– Где же та героическая молодая леди, которая заверяла меня, что не боится ни бога, ни черта?

Внезапно он расхохотался и выпустил ее плечо. Уязвленная, она бросила на него ненавидящий взгляд.

– Я и не боюсь, – сказала она.

– Боитесь, боитесь. Того и гляди, упадете в обморок, а у меня нет при себе нюхательных солей.

Не найдясь что ответить, она от беспомощности сердито топнула ногой, молча взяла лампу и стала подниматься по лестнице. Он шел за ней следом, и она слышала, как он тихонько посмеивается про себя, и это заставило ее распрямить плечи. Она прошла в детскую и увидела, что Уэйд, полуодетый, сидит скорчившись на коленях Присей и тихонько икает. А Присей скулит. На кровати Уэйда лежала маленькая перинка, и Скарлетт велела Присей снести ее вниз и положить в повозку. Присей спустила ребенка с коленей и отправилась выполнять приказ. Уэйд побрел следом за ней и, заинтересовавшись происходящим, перестал икать.

– Идемте, – сказала Скарлетт, подходя к двери спальни Мелани и Ретт последовал за ней с шляпой в руке.

Мелани лежала тихо, укрытая простыней до подбородка. На белом, словно неживом, лице просветленно сияли запавшие, обведенные темными кругами глаза. Мелани не выказала удивления, увидав входящего к ней в спальню Ретта. Она восприняла это как должное и попыталась даже слабо улыбнуться, но улыбка угасла, едва тронув губы.

– Мы едем ко мне домой, в Тару, – быстро заговорила Скарлетт. – Янки подходят. Ретт отвезет нас. Другого выхода нет, Мелли.

Мелани попыталась кивнуть и показала на младенца. Скарлетт взяла на руки крошечное тельце и завернула в мохнатую простыню. Ретт шагнул к постели.

– Постараюсь не причинить вам боли, – сказал он тихо, подтыкая под нее простыню. – Сможете вы обнять меня за шею?

Мелани подняла было руки, но они бессильно упали. Ретт наклонился, просунул одну руку под плечи Мелани, другую – под колени и осторожно поднял ее. Мелани не вскрикнула, но Скарлетт видела, как она закусила губу и еще больше помертвела. Скарлетт высоко подняла лампу, освещая Ретту дорогу, и тут рука Мелани сделала слабое движение в направлении стены.

– В чем дело? – мягко спросил Ретт.

– Пожалуйста, – прошептала Мелани, пытаясь указать на что-то, – Чарлз.

Ретт внимательно поглядел на нее, думая, что она бредит, но Скарлетт поняла и внутренне вскипела. Мелани хотела взять с собой дагерротипный портрет Чарлза, висевший на стене под его саблей и пистолетом.

– Пожалуйста! – снова зашептала Мелани. – И саблю.

– Хорошо, хорошо, – сказала Скарлетт и, посветив Ретту, пока он осторожно спускался с лестницы, вернулась в спальню и сняла со стены саблю и портупею с пистолетом в кобуре. Нести все это вместе с младенцем и лампой было не очень-то с руки. Как похоже на Мелани: сама еле дышит, янки, того и гляди, ворвутся в город, а у нее первая забота – о вещах Чарлза!

Снимая дагерротип со стены, Скарлетт скользнула взглядом по лицу Чарлза. Его большие карие глаза смотрели на нее с портрета, и она приостановилась на миг, с любопытством вглядываясь в его черты. Этот человек был ее мужем и несколько ночей делил с ней лодке, и она родила ему ребенка с таким же кротким взглядом больших карих глаз. И все же она почти не помнила его лица.

Младенец у нее на руках выпростал крошечные кулачки и тихонько захныкал, и она наклонилась к нему. Впервые до ее сознания дошло, что этот ребенок – сын Эшли, и внезапно со всей страстью, на какую еще было способно ее истерзанное существо, она возжелала, чтобы это был ее ребенок – ее и Эшли.

Присей вприпрыжку взбежала по лестнице, Скарлетт передала ей младенца, и они стали торопливо спускаться одна за другой, а лампа отбрасывала на стену их странно колеблющиеся тени. В холле Скарлетт увидела чепец, поспешно нахлобучила его себе на голову и завязала ленты под подбородком. Этот траурный чепец Мелани был не совсем впору Скарлетт, но припомнить, где ее собственная шляпа, Скарлетт не могла.

Она вышла из дома, взяла лампу и спустилась с веранды, стараясь, чтобы сабля не била ее по ноге. Мелани, вытянувшись, лежала на дне повозки и рядом с ней – Уэйд и закутанный в простыню младенец. Присей забралась в повозку и взяла младенца на руки.

Повозка была тесная, с низкими бортиками. Колеса как-то странно кривились внутрь, и казалось, они вот-вот соскочат с осей. Скарлетт поглядела на лошадь, и сердце ее упало. Это было жалкое, изнуренное создание. Лошадь стояла, низко свесив голову. Спина у нее была стерта упряжью в кровь, и, услышав ее дыхание, Скарлетт подумала, что ни одна здоровая лошадь так дышать не может.

– Не слишком шикарный выезд, да? – с усмешкой заметил Ретт. – Как бы она не пала в оглоблях. Но ничего лучшего я раздобыть не мог. Когда-нибудь я расскажу вам, слегка, конечно, все приукрасив, где и как я ее украл и как в меня едва не всадили пулю. Только неизменная преданность вам могла подвигнуть меня в моем почтенном возрасте сделаться конокрадом да к тому же польститься на эту клячу. Позвольте помочь вам подняться в экипаж.