Операция продолжается - Владимир Волосков

В лесу царила тишина. Только изредка хрустели под ногами сухие ветки.

При каждом таком хрусте Платонов недовольно хмурил брови. Неосторожные шаги свидетельствовали о том, что разведчики привыкли к новой обстановке, почувствовали себя в полной безопасности и не заботятся о мерах предосторожности.

Платонов оглянулся на солдат, окинул их строгим взглядом. Заметив, что силач Савельев, сдвинув в сторону автомат, казавшийся игрушечным на его широкой груди, общипывает на ходу своими толстыми, как сосиски, пальцами лепестки сорванной ромашки, тихо скомандовал всем:

— Стой!

Разведчики остановились.

— Савельев, возьмите в руки автомат. Кто еще раз наступит на сучок или сломает ветку, получит взыскание, — предупредил сержант и с назиданием добавил: — Забываете, что опасности нужно остерегаться, пока ее нет. Потом будет поздно.

Разведчики снова двинулись вперед. Савельев взял на изготовку автомат и, не поворачивая головы, как бы между прочим сказал:

— Цветы почти не пахнут, значит, погода не изменится, хотя и тучи собираются.

— Верно, — скупо похвалил Платонов. — А ну-ка, все посмотрите вокруг. Какие еще видите приметы, указывающие, что дождя не будет?

Разведчики некоторое время молчали, оглядываюсь по сторонам.

— Атаев, отвечайте! — приказал сержант.

Желтое скуластое лицо Атаева вдруг сделалось сосредоточенным, точно он решал трудную задачу. Но только на мгновение. Блеснув черными, как мокрая смородина, глазами, Атаев ответил:

— Вон в том муравейнике все ходы открыты. Муравьи шибко бегают. Утром роса была. Значит, дождь не пойдет.

— Правильно, — одобрил Платонов. — А что Зубарев скажет?

— Одуванчики открыты, листья на кустах не показывают изнанки, облака высоко. Не быть дождю, — отчеканил Зубарев.

Скиба же припомнил, что сегодня небо перед восходом солнца было серым.

— День будет хорошим, — нехотя сказал он. На его продолговатом лице было написано недовольство: «Чего, мол, зря говорить о том, что ясно без слов». Но все же пояснил: — В атмосфере мало влаги. Иначе в ней отражались бы лучи солнца и небо было бы красно, как огонь.

И вдруг лицо Скибы посветлело, на его потрескавшихся губах дрогнула улыбка.

— А ведь Пушкин о погоде тоже писал, — заметил он и чуть нараспев прочитал стихи:

Старайся наблюдать различные приметы.Пастух и земледел в младенческие леты,Взглянув на небеса, на западную тень,Умеют уж предречь и ветр, и ясный день,И майские дожди, младых полей отраду,И мразов ранний хлад, опасный винограду...

В середине дня разведчики подошли близко к месту, где грейдерная дорога пересекала ручей. Как и предполагал Платонов, здесь в лесу остались следы больших привалов: по обе стороны дороги трава среди деревьев была вытоптана, кусты обглоданы, сучья и сухие ветки подобраны. Вокруг виднелись остатки многих потухших костров. Видимо, гитлеровцы, как обычно, варили в котелках кофе.

Платонов, курносый, рыжебровый, с загорелым, обветренным лицом, чуть ссутулившись, стоял под кустом орешника и осматривал лес живыми, цепкими глазами.

— На каждое отделение — костер, значит, здесь отдыхал батальон пехоты, — прикинул он.

Чтобы убедиться в правильности своего подсчета, Иван начал разыскивать следы батальонной кухни. Скоро он нашел две малозаметные колеи, выдавленные колесами, а между ним в одном месте — горку пепла и угля. Трава вокруг была вытоптана. Ясно, что здесь толпились солдаты, получая обед.

По другую сторону дороги снова набрели на следы большого привала. Однако это место внешне отличалось от других. Кое-где валялись коробки из-под сигарет, обрывки газет, писем. Скиба даже нашел две обоймы от автомата, а радист Курочкин — флягу, кинжал и подсумок с патронами.

— Настроеньице, видно, у них неважное, — заметил Зубарев, довольно усмехнувшись всем своим остроносым, побитым оспой лицом. — Видно, что не к теще в гости идут...

Находки действительно говорили о том, что здесь отдыхали солдаты, дисциплина и боеспособность которых не очень высоки.

«А почему? — недоумевал Платонов. — Ведь на местах других привалов все признаки указывают на то, что враг подтягивает действительно свежие, непотрепанные части».

Загадку помог разгадать Петр Скиба — знаток немецкого языка. Когда собрали обрывки писем, в одном из них Петр прочитал:

— «...Напиши, долго ли тебе осталось носить бремя смертника. Я же знаю, что вас посылают в самые опасные места...»

После этого нетрудно было догадаться, что тут дневал батальон штрафников.

На краю большой поляны наткнулись на следы танков.

— Тоже дневали здесь, — высказался скорый на догадку Зубарев.

— Не иначе, — с убеждением подтвердил радист Курочкин. — Видишь, как трава вокруг выбита.

Платонов молча осмотрел следы.

— Т-4 стояли здесь — средние танки, — наконец заключил он и, уловив недоверчивый взгляд Петра Скибы, пояснил: — Это видно по ширине следа гусеницы и длине машины. Вот вдоль следа гусеницы бровка из пыли и комочков земли. Пыль и земля ссыпались, когда танк остановился. Длина бровки и равна длине танка. Обратите внимание на пятна от масла...

— А вот здесь второй танк стоял, там — третий, — указывал Зубарев.

Разведчики насчитали следы двадцати семи немецких танков, которые делали в этом месте длительную остановку.

Затем отделение сержанта Платонова взяло курс на хутор Борок.

Лес постепенно редел. Вскоре в прогалинах между стволами сосен засветлелось небо. Платонов, шедший впереди цепочки отделения, поднял руку — и разведчики тотчас залегли, устремив настороженный взгляд вперед, навострив слух.

В лесу стояла тишина. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь ветви уже с западной половины неба, рисовали на земле причудливые узоры, в которых ярко пестрели синие, голубые, фиолетовые колокольчики медуницы на жестких, мохнатых стебельках, золотистые головки василисника и лютика. Было слышно, как, перелетая с цветка на цветок, жужжали лесные пчелы и шмели.

Тишина убаюкивала. У залегших в траве разведчиков сладко заныли ноги, получившие наконец отдых. Петр Скиба с трудом удерживал себя, чтобы не закрыть глаза и не уронить отяжелевшую голову на руки. Ведь позади бессонная ночь и многокилометровый переход по лесам. Клевал носом и молодой радист Курочкин. У него ноша, пожалуй, наиболее тяжелая, но, несмотря на это, он никому ни разу не согласился уступить свой вещмешок, в котором была рация.

Платонов стоял у толстой сосны и, приложив к глазам бинокль, всматривался в прогалины. Ничего особенного не увидев, он повернулся к залегшим разведчикам и заметил осоловевшие глаза Скибы, Курочкина, да и Зубарев, всегда словоохотливый, казался сейчас сникшим. Сержант нахмурил свои рыжеватые брови, распрямил ссутулившиеся больше, чем обычно, плечи. Его широкое, курносое лицо, посеревшее от усталости, сделалось строгим и даже злым. Этого было достаточно, чтобы разведчики зашевелились, сбрасывая с себя дрему и преодолевая усталость.