Перекресток утопий (Судьбы фантастики на фоне судеб страны) - Всеволод Ревич

Несколько слов об "Обитаемом острове" /1971 г./. Страною, в которую свалился после космической катастрофы земной парень Максим, правит военная директория, претенциозно называющая себя Неизвестными Отцами, захватившая власть после долгих лет войны, голода и разрухи. Примерно как на ефремовском Тормансе. А может быть, Стругацкие попробовали проиграть и более близкий вариант. Он, к счастью, у нас не осуществился, но я не стал бы биться об заклад, что он был невозможен. Как и на Тормансе, власть поддерживается жестоким насилием - главным орудием фашистских /как бы они себя не именовали/ диктатур. Впрочем, перед нами все же фантастика. Основной прием, с помощью которого Неизвестным Отцам удается удержать народы в послушании - не одурманивающие военные марши, не орды штурмовиков. Правители используют дьявольские волны, которые способны воздействовать на психику человека в нужном хозяевам передатчика направлении. А для отвода глаз излучающие башни выдаются за систему ПВО. Массовый гипноз на специальных собраниях, применяемых на Тормансе, кажется весьма примитивным по сравнению с этой наукоемкой технологией. Фантастика? Такая ли уж фантастика? Уже газеты, как о совершившимся факте, пишут о появлении средств, воздействующих на мозг. Мне пока довелось читать только о химических препаратах, но это разница непринципиальная. Подмешал в питьевую водичку - и порядок... Даже дешевле. Никто не готовил Максима Каммерера к революционным действиям. Войны, каторги, расстрелы - на его утопической Земле давно забыты, К тому же Максим вовсе не само совершенство, он частенько бывает легкомыслен, нередко ошибается, в не самое подходящее время влюбляется в местную девушку, словно родной брат Руматы. Причины здесь чисто литературные - и великим не убежать от расхожих сюжетных обязанностей, И все же то, как действует Максим в соответствии со своими морально-этическими принципами, говорит что они, эти принципы, близки к тем, которые мы тщетно искали уже много лет. Больше всего потрясает, пожалуй, в Максиме то, что он в любой ситуации остается человеком. Это действует сильнее, чем его способность быстро заживлять раны или видеть в темноте.

И опять: после "Пикника..." и "Сталкера", допускающих различные толкования - "Парень из преисподней" /1974 г./, может быть, самая простая из повестей Стругацких. Самая простая в том смысле, что ее антивоенный и антифашистский смысл обнажен. Может быть, эта простота объясняется тем, что "Парень из преисподней" замышлялся как сценарий, предназначенный, конечно же, не для Тарковского, и по непонятным причинам отвергнутый тогдашним Госкино СССР. А может быть, и понятным: из-за того, что авторами были Стругацкие. Бесполезно спрашивать: почему Евтушенко не позволили сыграть роль Сирано де Бержерака, почему Шукшину запретили поставить "Степана Разина", почему десятки прекрасных картин ложились на полку. Ну, не любило Госкино слишком самостоятельных художников. И, может быть, не стоило бы вспоминать эту повесть сейчас, если бы и по сей день слово "фашизм" ассоциировалось бы у нас только с 41-ым годом, только с гестапо, СС, Освенцимом... Подобно "Обитаемому острову" "Парень из преисподней" начинается на одной из похожих на Землю планет, где живут во всем подобные людям обитатели и где мы сразу попадаем на театр военных действий. Война ведется между двумя державами с имперским уклоном. Грязная, жестокая, бессмысленная бойня. На этой войне был смертельно ранен юноша-солдат, один из Бойцовых Котов - так назывались отборные части Великого Герцога, надежда и опора местного режима. Незамеченные никем земные разведчики перевезли на Землю обожженное и простреленное тело, и всемогущая медицина будущего вернула парня к жизни. Столкнуть лицом к лицу с моралью прекрасного мира, каким стала Земля, отравленное милитаристскими и шовинистическими предрассудками существо, для которого высшее наслаждение - вешать пленных... Ради усиления контраста Стругацкие позволили себе вернуться к утопической Земле "Полдня", выбрав, таким образом, крайние полюсы противостояния в разворачивающейся нравственной дуэли. Как вложить парню в голову, что на свете есть не только злоба и ненависть, но добро и доброта? Трудно вытравлять фашизм из костей Гага. Гаг оказался неглупым, смелым, искренним. Попав в невероятную для его убогого сознания переделку, он довольно быстро сумел понять, что очутился не в загробном мире, а действительно на другой планете. Фантастическую технику землян он освоил легко, но осознать, что у обитателей Земли не только другие машины, но и другая шкала нравственных ценностей, он не может. Гаг благодарен за спасение, но не в силах поверить в бескорыстие спасителей. Он все меряет своими мерками. В чем только он не подозревает землян, когда узнает, что они тайно наблюдают за его родной планетой. Даже в том, что им нужны рабы, которых можно было бы убивать на киносъемках. В новой повести люди с Земли ведут себя активнее, чем сподвижники Руматы, им удается прекратить кровопролитную бойню. Кстати, если бы рецензенты назвали бы Землю, "умыкнувшую" Гага, коммунистической, никто, даже авторы не стали бы протестовать. Так почему надо было запрещать сценарий? Впрочем, я уже дал ответ. Авторов волнует прежде всего нравственный и духовный мир Гага. Все его мысли сводятся к одному: вернуться на родину и снова служить обожаемому Герцогу. В сущности, он остается равнодушным к земной роскоши. Комнату свою он превратил в подобие казармы, вместо удобной одежды парится в бойцовской униформе, а робота Драмбу, старого, добродушного робота Драмбу, приставленного к нему в услужение, он умудрился превратить в беспрекословного, вымуштрованного пехотинца. Литературно процесс оболванивания бедного робота выполнен с блеском. Вот "рядовой Драмба" отрыл по приказанию Гага "траншею полного профиля". "- Молодец, - сказал Гаг негромко. - Слуга его величества, господин капрал! - гаркнул робот. - Чего нам теперь еще не хватает? - Банки бодрящего и соленой рыбки, господин капрал". /Боюсь, правда, что последняя фраза взята не из лексикона Бойцовых Котов/. Гаг помещен в идеальные условия для психологического эксперимента. Не только слова, но и дела окружающих его людей, должны были бы убедить молодого человека, что в мире существует Добро и что оно не только сильнее, но и, если можно так сказать, лучше, интереснее Зла. Но яд проник глубоко. У землян, которые решились на эксперимент, опускаются руки. И его отправляют домой без особой надежды на то, что перевоспитанный Гаг станет строителем нового мира. Пожалуй, даже они, опытные педагоги и психологи, просмотрели надлом, все же произошедший в его душе. Однако проходивший мимо путник, который стал безропотно вытаскивать из грязи машину с медикаментами, уже не прежний Гаг. Завершая рассказ о "Парне из преисподней", я подумал, что, может быть, зря назвал его в начале таким уж незамысловатым. Он ведь писался до афганской и до чеченской войн, и, может быть, именно сейчас такой фильм оказался бы современным и нужным. Но повесть-то Стругацких осталась. Ученики и поклонники Стругацких выпустили в 1996 году не совсем обычный сборник: несколько молодых фантастов написали продолжение их повестей. У меня нет сомнения, что и в самом замысле "Времени учеников", осуществленным А.Чертковым, и в стараниях его участников проявилось трогательное уважение к большим мастерам. Так же, как нет сомнения: они, прекрасно уловив стилистику Стругацких, не смогли проникнуться их духом тем задорным и неунывающим духом, который поддерживал и вдохновлял нас в трудные минуты. Обо всех говорить не буду, только о Михаиле Успенском, как раз и написавшем большое продолжение, как бы вторую часть "Парня из преисподней". По его версии, Гаг не простой ландскнехт, а наследник престола, затем и правитель герцогства. Гигандская разведка расшифровала земных наблюдателей, и Гаг позволяет себе разговаривать со своими бывшими спасителями в ультимативном тоне. В конце концов они между собой договорились - я не собираюсь влезать в тонкости изобретательно придуманного сюжета. Я хочу сказать о другом. При таком повороте событий намертво рухнул замысел Стругацких. Земля и Гиганда как бы уравниваются в своих намерениях /по-моему, Гиганда даже переигрывает Землю/, и вместо того, чтобы испытывать боль и страх за искалеченные "бравым пеньем солдат" юношеские души мы присутствуем при очередной военно-приключенческой игре противоборствующих спецслужб. Популярная патриотическая игра скорее усиливает "партию войны", нежели гасит вирулентность ее бацилл. Успенский, как и почти все остальные авторы сборника, написали свои продолжения в духе сегодняшней фантастики - разочарованной, недоброй, не видящей света в конце туннеля. Стругацкие здесь, конечно, не причем, но, ребята, может быть, не надо писать таких продолжений, даже из лучших побуждений.