Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

«Хэри, – все еще старалась выдавить она. – Хэри, пожалуйста…»

И вдруг над нею воздвиглась человеческая тень. Могучего сложения нагой великан черным силуэтом нарисовался на фоне кружевных белых облачков на голубом утреннем небе. Тень вознесла ввысь длинный меч и, перехватив рукоять поудобнее, с размаху опустила его, словно вбивая столб в слежавшуюся глину.

Острие вошло богине между глаз, и больше она не видела ничего.

11

За окнами, выходящими в сад, ярко сияло утреннее солнце, в руках ливрейных слуг еще дымились тарелки с едой, когда посреди традиционного воскресного Завтрака в семействе Шенксов Вера Майклсон взвилась в кресле и заколотила крошечными кулачками по глянцевой столешнице красного дерева, раздирая пожелтевшие от старости льняные скатерти и визжа так, словно за ноги ее кусали крысы.

Никто из пораженных родичей не успел даже спросить, что случилось, когда девочка рухнула. В наступившей потрясенной тишине Эвери Шенкс отчетливо услыхала жалобный детский шепот:

– Хэри… Хэри, мне больно, помоги мне… Хэри, Хэри, пожалуйста…

Слуги кинулись на помощь, но окрик Эвери хлестнул их, точно кнутом:

– Назад! Не трогайте ее. Добсон, профессионала Либермана немедля сюда!

Вера не билась в судорогах и вроде бы не задыхалась. Пока все ждали, когда прибежит доктор из пристройки для слуг, Эвери молча стискивала зубы, и вскоре в ушах у нее начало звенеть.

Его имя…

Горько, горше желчи, что в собственном доме Эвери Шенкс ее собственная внучка молила о помощи – его.

12

До самого конца – горького и кровавого – я пытаюсь убедить себя, что есть способ выкрутиться. Мы столько раз попадали в переделки – в ловушки без выхода, без единого шанса – и все же выкручивались против всякой вероятности, против здравого смысла, без всякой надежды. Всегда могли уцелеть.

Лежа на камнях под водопадом сточных вод, вдыхая вонючие брызги, пока вселившийся в Берна демон упивается моим мучительным ужасом, я выкручиваю отчаянию руки, перебирая в памяти все случаи, когда нам удавалось выпутаться. До самого конца я заставляю себя верить, что Шенна заметит капкан, спасет меня, что вместе мы вытащим нашу дочку, что отец еще жив, что мы вместе вернемся домой.

Что я еще выгрызу зубами свой хеппи-энд.

Когда она появляется, а демон медлит с ударом, я пытаюсь взглядом объяснить ей, заговорить с ней на языке моего страха, пытаюсь перегрызть грязную тряпку, от которой у меня во рту стоит привкус пыли и людского дерьма.

Она взмахом руки могла бы разъять проклятую тряпку на составляющие атомы, но вместо этого возится с узлом такими человечьими, такими неловкими пальцами, и когда мне удается избавиться от кляпа и заговорить с ней, она не верит, пытается успокоить меня, и отчаянный ужас выплескивается из меня воплем, тогда она все-таки умолкает, и я по глазам ее вижу – начинает понимать, но для нее это дело небыстрое; она никогда не умела враз поменять свой взгляд на мир, заметить неожиданное, а времени ей не купят все мои богатства. Я беснуюсь у ее ног, завывая и матерясь, подгоняя ее жестокими оскорблениями, чтобы только она поднялась, сдвинулась с места, убралась отсюда; наконец она встает, оборачивается…

И умирает, провожаемая моими проклятьями.

Мертвая рука сжимает рукоять Косалла, и клинок не звенит тревожно. С неуловимой быстротой чучело появляется за спиной Шенны, и меч опускается так стремительно, что глазу не уследить: я замечаю только взмах и последствия удара – клинок вспыхивает серебряным пламенем, вмиг рассекая ее от плеча до ребер, поперек груди…

Половинка тела отлетает в сторону, а я не могу даже закричать.

Куски моей жены падают на камень, кишки шлепаются с влажным чавканьем, словно комья грязи на мостовую. Демон-Берн переступает через безголовое однорукое туловище, вздымаясь над ним, – в карих глазах Шенны отражается голубое утреннее небо, прекрасные губы беззвучно шевелятся, волосы горят каштановым блеском – и, господи боже мой, как мне жить дальше?

Правда, жить мне осталось недолго.

Чучело вздымает над головой меч острием вниз и с силой опускает, будто вгоняя кол в сердце упыря, вот только сердце Шенны валяется в стороне, а исчерченный серебряными рунами клинок пробивает ей переносицу, череп насквозь и втыкается в камень.

На долю секунды лезвие начинает звенеть, будто в память об утекающей сквозь него жизни. Оно на ладонь уходит в камень под расколотым черепом и застревает. Демон отпускает рукоять, и меч легонько покачивается на ветру под водопадом.

– Дддда , – бормочет демон хрустким голосом. – Ддда, вотттт ттакккк .

Я опять не успеваю заметить, как он движется, а чучело уже тут как тут и смотрит на меня, и стеклянные глаза широко распахнуты, словно хотят проглотить меня целиком.

– Дддда, Кейннн. Эттто все пправддда.

Я знаю, о чем он говорит. Знаю, что правда.

Другой на моем месте спросил бы: «Ну почему?!»

А я знаю.

Все это – потеря работы, Эбби, Вера, отец и теперь… теперь этот несказуемый ужас – все это случилось не без причины. Причина одна – простая, бесспорная, непростительно эгоистичная. Все потому, что я не мог заткнуться. Потому что я был слишком туп, чтобы прикрыть свою задницу. Потому что мне надо было выпендриться и почувствовать себя мужчиной.

Все сводится, иными словами, к одному…

Я сотворил такое со всеми, кого любил, только ради того, чтобы в последний раз почувствовать себя Кейном.

13

Демон-Берн бережно держит в ладони огромный вздутый член. Взгромоздившись мне на грудь, будто кошмарный всадник, свободной рукой он поглаживает меня по щеке.

– Я тебббя люббблюууу, Кейннн.

Он наклоняется ко мне, словно чтобы укусить. Или поцеловать.

– Я тебббя люббблюуую .

И знаете что? Кажется, он говорит правду.

Меня охватывает странное, неуместное спокойствие, опустошающий пофигизм. Самое жуткое, что мне каким-то неожиданным, рассеянным образом плевать на происходящее. Догадываюсь, почему. Я десятки раз видел такое со стороны, у получивших тяжелые – обычно смертельные – раны.

Синдром «у меня все в порядке».

Что бы с тобой ни происходило, стоит схлынуть первому шоку, недоверчивому недоумению, как в голову приходит одна и та же мысль: «Могло быть хуже». Всегда кажется, что ты неплохо переносишь случившееся, будь то удар ножом в живот или смерть ребенка. Не удивлюсь, если Шенна умирала с мыслью: «Могло быть и хуже…»

Демон-Берн гладит меня по лицу холодной жесткой ладонью…

Может, отсюда и берется синдром «у меня все в порядке»: это стаи демонов высасывают твое отчаяние, твой ужас, твою скорбь. Может, это имеют в виду люди, когда грустно качают головами и бормочут про себя: «До него еще не дошло…»