Несостоявшийся проект (Сборник) - Александр Зиновьев

Усиление реформаторской роли «Кремля» очевидно. Многое делается как распоряжения президентской власти, минуя участие власти законодательной. Система власти в целом обнаруживает тенденцию не просто к советизму, но к советизму вождистского типа. Но пока только тенденцию. Для ее легитимации не хватает новой государственной идеологии, материальных средств, послушной президентской партии, подъема материального уровня широких слоев населения, контроля экономики и СМИ, приручения оппозиции и многого другого. На все это нужны многие годы реформ.

Возникает резонный вопрос: наступит ли в конце концов время, когда реформы закончатся и россияне смогут насладиться жизнью в целиком и полностью реформированной стране? Разумеется, все, что в истории начинается, рано или поздно кончается. Но когда и как? Если Россия не исчезнет вообще, то окончание эпохи ее реформирования в обозримом будущем не предвидится. Вряд ли ныне живущим россиянам удастся узреть такую волнующую сцену: на трибуну под гром аплодисментов поднимается президент и объявляет о том, что переходная эпоха реформ закончилась и им предстоит жить в развитом (для начала развитом, а потом в полном) западнизме. Основания для такого пессимистического утверждения имеются. Назову основные из них.

Задача политического переворота в горбачевско-ельцинские годы свелась к захвату высшей власти в стране сравнительно небольшой группой лиц, ориентированных на разрушение коммунистической социальной организации и создание новой, которую они воображали как западнистскую.

Но построить такую социальную организацию практически – на это нужно историческое время. Такое распоряжением высшей власти не сделаешь. Для этого нужна мобилизация усилий целого поколения. Нужна смена поколений, чтобы люди забыли о поломанном коммунизме, лишились бы материала для сравнений и стали представлять советское время в том виде, какой желателен для реформаторов. Задача социальных реформ и состоит в том, чтобы мобилизовать миллионы людей на постоянную жизнедеятельность в этом духе на многие годы. На эти годы реформы должны стать образом жизни активной части населения страны и под их воздействием – всех прочих граждан. Напомню, что после политического переворота 1917 года аналогичный период растянулся более чем на двадцать лет.

Второе основание для моего утверждения – характер постсоветской социальной организации, создаваемой на месте разрушенного коммунизма. Это социальный гибрид, сочетающий в себе черты разнородных социальных систем – разрушаемого коммунизма, искусственно насаждаемого западнизма и также искусственно реанимируемого национально русского фундаментализма. Это явление в истории человечества новое. Наивно рассчитывать на то, что сразу будут найдены реформы, решающие новые проблемы. Неизбежен длительный период проб и ошибок, отбора и накопления удачных решений. И главный реформатор – «Кремль» – должен набраться исторического (а не одномоментного) терпения и выдержки, выработать социальную стратегию и следовать ей во что бы то ни стало. На такое был способен сталинский «Кремль». Но способен ли на это постсоветский?

И третье основание – несоответствие замыслов реформаторов и их реализации. Одно дело – реформы в мыслях реформаторов, и другое дело – состояние страны, насильственно реформируемой. В сложившихся условиях в России и в мире неизбежно расхождение между реальной деградацией страны, с одной стороны, и показным подъемом, с другой. Реформы не могут иметь всеобъемлющий успех, способный заглушить деградацию. Они могут иметь лишь частичный успех, подкармливающий видимость общего подъема. Необходимы все новые и новые усилия для поддержания курса на реформы. Тут требуются не столько конкретные и ясные мероприятия в духе уже принятых реформ, сколько сохранение самого курса эволюции страны в русле реформ вообще – некое состояние перманентной реформации. При этом складывается своего рода идеология, подобная идеологии построения «полного коммунизма». Мол, потерпите еще немного (сколько? лет пятьдесят, сто, двести?), окончится «переходный период», т. е. период реформ, и вы заживете в прекрасном западнистском (плюс дремучерусском) «светлом будущем». И зримые черты последнего вы можете воочию наблюдать в показных успехах реформ. Как тут не вспомнить Хрущева, который, побывав в США несколько дней и увидев там кукурузу, пообещал, что «нонешнее» поколение будет жить при полном коммунизме.

Деятельность всякого реформатора ограничена не только его личными качествами, включая способность объективного понимания реформируемой реальности, но в гораздо большей мере самой этой реальностью, включая характер ее социальной организации. Последняя в России, как я уже отметил, есть гибрид разнородных компонентов. А в силу объективных законов социальной гибридизации, неподвластных воле реформаторов, такой гибрид может быть лишь имитацией советизма, американизма и национально русского феодализма. Имитацией не только в смысле подражания, заимствования и подделки, но и в смысле, пример которому дал один из персонажей Ильфа и Петрова – слесарь-самоучка: он из остатков разбитого мотоцикла сделал стационарный двигатель, который был очень похож на настоящий, только не работал.

Будущее России

Сравниваю нынешних студентов и студентов тех лет, когда студентами были мы с женой и наши дети. Есть, конечно, кое-что общее, связанное с молодостью и условиями учебы. Но это общее поверхностное, перемены же глубинные, качественные. Мы и нынешние студенты принадлежим к разным мирам.

Я считаю мои студенческие годы лучшими в моей жизни. Так же думают мои сверстники. Так же думают мои дети и их сверстники. Нынешним студентам незнакомо то, что делало студенческие годы лучшими для нас. Это «что» было, как я теперь вижу, одним из высших достижений советского образа жизни. Это достижение было очень рафинированным и хрупким феноменом. Его надо было беречь как зеницу ока. Но его не берегли, как и многое другое. И оно поразительно быстро разрушилось, как будто испарилось незаметно, без всякой реакции со стороны масс населения. На его исчезновение просто не обратили внимания. Головы взрослых и молодежи настолько заморочили западными псевдоценностями, можно сказать, яркой бижутерией ценностей, выплюнутых в нас с Запада, что мы просто выкинули свои бесценные подлинные драгоценности.

Что имели мы? Предельный демократизм во взаимных общениях. Были, конечно, случаи, когда высокое социальное происхождение и связи (блат) играли роль. Но это было сравнительно редкое исключение. И оно вступало в силу после учебы и вне ее, но не в самой студенческой среде. У нас были коллективы с коллективистскими критериями оценки личностей, как правило, справедливыми. Мы оценивали друг друга не по тому, каково социальное положение и социальное будущее у нас, а по интеллектуальным, творческим, моральным и человечески-бытовым качествам.

Мы совместно проводили время. Регулярно встречались на вечеринках. Ходили в туристические походы. Участвовали в спортивных мероприятиях. Участвовали в самодеятельности. Ездили по деревням с лекциями и концертами. Конечно, были собрания. Была общественная работа. Была идеологическая обработка. Но все это было не таким уж обременительным. И во всем этом было много хорошего. Главное, мы были уверены в будущем. Мы были уверены в том, что наши способности и труд, наши высокие моральные принципы и качества будут вознаграждены в общем и целом по справедливости.

Но ведь было же и плохое? Было. То плохое, что было в нашей среде, теперь кажется пустяками. И даже вызывает теперь ностальгические чувства.

Но ведь появлялись же критические книги, статьи, фильмы! И они воспринимались как святая правда. В чем дело? Реальный коммунизм не был (и не мог быть) точной копией коммунизма идеологического. И в нем происходило социальное расслоение населения. Усиливалось социальное и материальное неравенство. Укреплялись привилегированные слои. Все более широкое распространение получали карьеризм, коррупция, шкурничество, обман… Разъедалось то, что считалось добродетелями коммунизма. Сочинения писателей и критиков режима были реакцией на эти негативные явления эволюции советского общества, протестом против них. Они выражали предчувствие надвигавшегося краха лучших достижений советской истории. Но тогда этого не понимал никто. Мы не видели угрозы с Запада и со стороны внутренних врагов, с каждым годом набиравших силу.

Но обратимся к нынешней студенческой молодежи. Что бросается в глаза при наблюдении ее? Почти полное и даже полное отсутствие того, что делало наши студенческие годы счастливыми, несмотря на то что мы плохо ели, плохо одевались, имели плохое жилье. Круг знакомых моего ученика является характерным с точки зрения положения с привилегированной частью молодежи. Они знают сорта вин, коньяков, виски. Курят дорогие сигареты. Похоже, знакомы с наркотиками. Бывалые в сексе, разговаривают о деньгах, мировых курортах, великосветских событиях. Одеты и ведут себя по образцам голливудских фильмов.