Сделка Райнемана - Роберт Ладлэм

Леон кивнул.

Сполдинг попросил физика повернуть назад и отвезти его в центральный район Буэнос-Айреса. Он считал, что до того, как с военно-морской базы будет выслана группа для поиска пропавшей машины, пройдет еще немало времени, и у него, таким образом, имеются все шансы успеть сделать то, что задумал. Оранжевые эмблемы на бамперах, означающие, что машина принадлежит американцам, возможно, защитят их от излишнего любопытства буэнос-айресской полиции: американцы ведь, как многие тут полагают, любят разъезжать по ночам.

По дороге он вспомнил, что на северной стороне Каса-Росады имеется телефонная будка. Та самая, в которой наемный убийца из Рио-де-Жанейро нашел свою смерть.

Доехав до Плаца-де-Майо за пятнадцать минут, они объехали ее, дабы убедиться, что слежки нет. На площади по-прежнему было многолюдно. Что и понятно: как утверждали в довоенную пору туристские рекламные проспекты, это место являло собою перенесенный в западное полушарие Париж. И поэтому, как и в Париже в сей ранний час, здесь прогуливались десятки полуночников – в основном разряженные в пух и прах. То и дело к площади подкатывали такси, чтобы, высадив кого-то или подхватив, тут же отъехать. Проститутки делали последние отчаянные попытки затащить в свою постель солидного клиента. Свет от уличных фонарей отражался в струях воды, бивших из величественных фонтанов. Влюбленные парочки, стоя у этих рукотворных бассейнов, болтали руками в воде.

В общем, Плаца-де-Майо и к половине четвертого ночи не становилась скучным, пустынным местом. И Дэвид был благодарен судьбе за это.

Леон остановил машину у телефонной будки. Сполдинг вышел.

– Что бы там ни было, факт остается фактом: вы устроили в Буэнос-Айресе настоящий переполох. – Голос Грэнвилля звучал сурово и четко. – Я требую, чтобы вы вернулись в посольство. Ради собственной безопасности, а заодно и для пользы наших дипломатических отношений.

– Боюсь, я не совсем понимаю, о чем это вы, – ответил Дэвид. – Объясните, пожалуйста, подоходчивей.

Грэнвилль объяснил.

Хотя посол рассчитывал на «одного или двух» членов Групо, в действительности, как оказалось, он мог располагать лишь одним, что и неудивительно, учитывая обстановку. Человек, решившийся оказать ему услугу, постарался выяснить о траулере в Очо-Кале все, что только можно. Но едва он вернулся домой, как туда нагрянули солдаты и увезли его неизвестно куда. Об этом Грэнвиллю сообщила по телефону жена арестованного, которая буквально захлебывалась от слез.

А спустя час послу позвонил один из сотрудников ГОУ, или Группы объединенных офицеров, и, известив Грэнвилля о том, что его «друг» погиб в автомобильной катастрофе, добавил, что он связался с ним по распоряжению ГОУ, которая хотела, чтобы господин посол знал о случившейся трагедии. Последнее обстоятельство и вовсе было ужасно.

Когда же после этого разговора Грэнвилль попытался дозвониться до несчастной вдовы, только что потерявшей мужа, то услышал в трубке голос телефонистки, объяснившей ему, что телефон отключен.

– По вашей милости, Сполдинг, мы влипли в пренеприятнейшую историю! Как вам и самому известно, мы не должны иметь с разведкой никаких общих дел. Вы же повесили камень на нашу шею. Хотя я и говорил вам, что обстановка в Буэнос-Айресе исключительно сложная…

– Не стану отрицать, сэр, вы и в самом деле влипли, – перебил посла Дэвид. – Однако не следует забывать, что в двух тысячах милях отсюда, от вашей резиденции, люди стреляют друг в друга.

– Дерьмо! – Такого выражения от Грэнвилля Дэвид не ожидал. – У вас нет никакого права переходить за рамки дозволенного! Вы просто обязаны помнить все время, что можно вам делать, а что – нет. Мы все должны действовать в определенных – искусственных, если хотите, – границах, очерченных для каждого из нас! Повторяю, сэр: возвращайтесь в посольство, а я со своей стороны постараюсь как можно быстрее отправить вас назад, в Соединенные Штаты. Если же вас это не устраивает, поезжайте на военно-морскую базу. Занимаемая ею территория не входит в мою юрисдикцию, и, оказавшись там, вы выбываете из состава штатных сотрудников посольства!

«О господи! – подумал Дэвид. – Какие-то там искусственные границы. Юрисдикции. Дипломатические тонкости. И это в то время, когда погибают люди, уничтожаются целые армии, стираются с лица земли огромные города! Но что за дело до всего этого всем тем персонам, которые, занимая роскошные, с высокими потолками апартаменты, только и делают, что играют словами и принимают красивые позы!»

– Мне нельзя появляться на базе, – произнес Сполдинг. – И, в дополнение к этому, я могу сообщить вам еще кое-что, над чем следовало бы призадуматься. В течение ближайших сорока восьми часов все американские суда и самолеты, дислоцированные в прибрежных районах, отключают и от радиосвязи, и от радаров! И, выведенные на время из строя, они, поневоле бездействуя, будут впустую простаивать на своих стоянках. Так распорядилось самое высшее военное руководство. По-моему, разобраться, как могло произойти такое, – в ваших же собственных интересах! Думаю, сам-то я понял, что к чему, и если это действительно так, то вас ожидает на дипломатическом поприще полнейший крах! Вы по уши окажетесь в такой грязи, что и представить себе трудно! Чтобы этого не случилось, попытайтесь связаться с военным департаментом и обратитесь там к человеку по имени Свенсон. К бригадному генералу Алану Свенсону! И скажите ему, что я выяснил смысл слова «Тортугас»!

Дэвид швырнул телефонную трубку с такой силой, что от корпуса аппарата отлетели куски бакелита[76]. Ему захотелось бежать. Открыть дверь душной будки и бежать без оглядки.

Но куда! Бежать было некуда.

Он сделал несколько глубоких вдохов и, набрав на этот раз другой номер, снова позвонил в посольство.

Мягким, преисполненным нежности голосом, в котором ощущалось волнение, Джин сообщила Дэвиду, что нашла надежное место, где можно укрыться.

Они с Леоном должны будут проехать по Ривадавии до самых дальних окраин Буэнос-Айреса, расположенных у западных границ города. Там они увидят идущую вправо дорогу, которую нетрудно узнать по гигантской статуе Мадонны, установленной в самом начале ее. На нее-то и следует им свернуть. Этот большак ведет в сельскую местность, а если точнее – на поросшее травой плоскогорье. В тридцати шести милях от Мадонны возвышается двухэтажное здание телефонной подстанции, которое не спутаешь ни с каким другим из-за возведенной на его крыше трансформаторной будки и тянущихся к ней проводов. В этом месте от дороги ответвляется налево проселок, по которому только и можно добраться до ранчо Альфонса Куесарро, где их обоих ждет желанный отдых. Правда, самого сеньора Куесарро они там не застанут… Он уехал куда-то по своим делам… Не будет на ранчо и его жены, Эстанции Куесарро. Однако в усадьбе остался кое-кто из прислуги, чтобы выполнить любое пожелание друзей миссис Камерон.

Перед тем как закончить разговор, Джин заверила Дэвида, что не будет покидать посольства, о чем он так убедительно просил ее.

И в заключение сказала, что любит его. Ужас как любит!

И вот наконец Дэвид с Леоном оказались среди высоких трав, в краю, столь отличном от города. Над зелеными лугами веял легкий теплый ветерок. Трудно было поверить в то, что на календаре – январь. Здесь, в Аргентине, стояло самое настоящее лето. Аргентинское лето.

Один из слуг Эстанции Куесарро встретил их за несколько миль до ранчо, неподалеку от телефонной подстанции, и проводил до rancheria – группы небольших одноэтажных домиков, отстоявших чуть в стороне от центральной усадьбы. Гостям отвели самую дальнюю глинобитную постройку, располагавшуюся у ограды, за которой тянулись, насколько хватало глаз, бескрайние, покрытые сочной травой пастбища. В этом доме, как сообщил им слуга, проживал caporal – управляющий поместьем.

Дэвид, взглянув на крышу, заметил протянутый к ней кабель, из чего тут же заключил: у управляющего ранчо имеется телефон.

Провожатый открыл дверь и остановился на пороге, всем видом давая понять, что спешит. Коснувшись руки Дэвида, он произнес на местном жаргоне, представляющем собою своеобразное смешение испанского и языка проживающих в пампасах индейцев:

– По телефону можно разговаривать лишь через телефонисток. Обслуживание плохое, не так, как в городе. Я говорю, чтобы вы знали, senor.

В словах гаучо крылся затаенный смысл: сообщая Дэвиду всего-навсего о состоянии телефонной связи, он в действительности предупреждал его о необходимости соблюдать осторожность.

– Я запомню, – ответил Сполдинг. – Спасибо.

Как только гаучо скрылся, Сполдинг закрыл входную дверь и прошел в комнату. У противоположной стены, прямо под аркой, напоминавшей собою сводчатые дверные проемы в монастырских обителях, стоял Леон. Держа в правой руке металлическую коробку с чертежами гироскопов, левой он помахал Дэвиду, подзывая его к себе.