Властелин Севера. Песнь меча (сборник) - Бернард Корнуэлл

Я пытаюсь быть с ней терпеливым.

– Тот корабль покинул Бемфлеот и не вернулся, – объяснил я. – И люди, тоже хотевшие совершить набег на Уэссекс, услышали, какая судьба постигла пропавший корабль. Я убил всю команду для того, чтобы избавить себя от необходимости убивать сотни других датчан.

– Господь Иисус не хотел бы, чтобы ты проявлял такого рода милосердие, – широко раскрыв глаза, проговорила моя жена.

Она – идиотка.

Финан отвел некоторых жителей деревни обратно к их сгоревшим домам, где те выкопали могилы для погибших, в то время как мои люди подвесили трупы наших врагов на деревьях возле реки. Веревки мы сделали из полос, отрезанных от их одежды. Мы забрали их кольчуги, оружие и браслеты. Мы обрезали длинные волосы мертвецов, потому что мне захотелось проконопатить свое судно волосами убитых врагов, – а потом подвесили трупы, и бледные голые тела закрутились на легком ветерке. Вороны слетелись, чтобы выклевать мертвые глаза.

Пятьдесят три тела висели над рекой. Предупреждение тем, кто может последовать за ними. Пятьдесят три сигнала, что другие викинги рискуют жизнью, поднимаясь вверх по Темезу.

А потом мы отправились домой, забрав вражеский корабль.

И Вздох Змея спал в своих ножнах.

Часть первая

Мост

Глава первая

– Мертвец говорит, – сказал мне Этельвольд.

В кои-то веки он был трезв. Трезв, серьезен и полон благоговения.

На мой дом налетал ночной ветер. Свечи мерцали, разгораясь красным, на сквозняке, задувающем в дымовую дыру в крыше и сквозь щели дверей и ставен.

– Мертвец говорит? – переспросил я.

– Труп, – сказал Этельвольд. – Он поднялся из могилы и говорит.

Он уставился на меня широко раскрытыми глазами, потом кивнул, словно подчеркивая, что рассказывает правду. Подался ко мне и зажал руки между колен.

– Я его видел, – добавил он.

– Говорящий труп?

– Он встал!

Этельвольд сделал жест, показывая, что именно имеет в виду.

– Кто «он»?

– Мертвец. Он встал и разговаривает!

Этельвольд все еще пристально смотрел на меня, и на лице его было написано негодование.

– Это правда, – добавил он.

Судя по его тону, он понимал, что я ему не верю.

Я подвинул скамью поближе к очагу.

Прошло десять дней с тех пор, как я убил викингов и подвесил их тела над рекой.

Ледяной дождь шуршал по тростниковой крыше и колотил в запертые ставни. Две мои гончие лежали перед огнем; одна печально посмотрела на меня, когда я зацарапал по полу скамьей, потом снова опустила голову.

Дом этот построили римляне, поэтому пол был выложен плиткой, стены были каменными, но тростниковую крышу я уложил сам. Дождь плевался сквозь проделанное в ней дымовое отверстие.

– И что же говорит мертвец? – спросила Гизела – моя жена и мать двоих моих детей.

Этельвольд ответил не сразу, может, потому, что считал – женщина не должна принимать участия в серьезном разговоре. Но по моему молчанию он понял: Гизела вольна говорить в собственном доме. И Этельвольд слишком нервничал, чтобы настаивать, чтобы я ее отослал.

– Он говорит, что я должен быть королем, – негромко признался он и посмотрел на меня, боясь, как я отреагирую.

– Королем чего? – прямо спросил я.

– Уэссекса, конечно, – ответил Этельвольд.

– А, Уэссекса, – отозвался я, словно никогда не слыхал о существовании подобного места.

– И я должен быть королем! – запротестовал Этельвольд. – Мой отец был королем!

– А теперь король – брат твоего отца, – сказал я. – И люди говорят, что он хороший король.

– А что говоришь ты? – с вызовом спросил Этельвольд.

Я не ответил. Многие знали, что мне не нравится Альфред и что я не нравлюсь ему, но это не означало, что племянник Альфреда, Этельвольд, будет хорошим королем. Этельвольду, как и мне, было под тридцать, и он имел репутацию пьяницы и распутного дурака.

Однако у него и впрямь имелись притязания на трон Уэссекса. Его отец в самом деле был королем, и, обладай Альфред хотя бы крупицей здравого смысла, он бы вспорол своему племяннику горло до самых позвонков. Вместо этого Альфред положился на то, что Этельвольд не доставит ему неприятностей благодаря своему пристрастию к элю.

– Где ты видел живой труп? – ответил я вопросом на вопрос Этельвольда.

Он махнул рукой на север.

– На другой стороне дороги. Прямо на другой стороне.

– На другой стороне Веклингастрет? – спросил я, и он кивнул.

Итак, Этельвольд разговаривал с датчанами, а не только с мертвецом. Дорога Веклингастрет проходила к северо-западу от Лундена, тянулась через Великобританию и заканчивалась у Ирландского моря к северу от Уэльса. Все, что лежало к югу от этой дороги, было землей саксов, а все находившееся к северу покорилось датчанам.

Тогда, в 885 году, царил мир – но то был мир, бурлящий мелкими стычками и ненавистью.

– То был труп датчанина? – спросил я.

Этельвольд кивнул:

– Его зовут Бьорн, он был скальдом при дворе Гутрума. Он отказался принять христианство, поэтому Гутрум его убил. Бьорна можно вызвать из могилы. Я видел его.

Я посмотрел на Гизелу. Она была датчанкой, а я ни разу не встречал среди моих соотечественников-саксов колдовства, описанного Этельвольдом. Гизела пожала плечами – значит, подобная магия была незнакома и ей.

– И кто вызывает мертвеца? – спросила она.

– Свежий труп, – ответил Этельвольд.

– Свежий труп? – переспросил я.

– Надо послать кого-нибудь в мир мертвых, – объяснил Этельвольд как нечто само собой разумеющееся, – чтобы он разыскал там Бьорна и привел обратно.

– Итак, кого-то убивают? – спросила Гизела.

– А как еще можно отправить посланца к мертвецу? – воинственно отозвался Этельвольд.

– И Бьорн говорит по-английски? – осведомился я.

Я задал этот вопрос, потому что знал – Этельвольд почти не понимает датского языка.

– Он говорит по-английски, – угрюмо подтвердил Этельвольд.

Ему не нравилось, что его допрашивают.

– Кто тебя к нему отвел?

– Какие-то датчане, – неопределенно ответил он.

Я издевательски ухмыльнулся:

– Итак, явились некие датчане, сказали, что с тобой хочет поговорить мертвый поэт, и ты покорно отправился во владения Гутрума?

– Мне заплатили золотом! – в свое оправдание сказал Этельвольд.

Он вечно был в долгах.

– А зачем ты пришел к нам?

Этельвольд не ответил. Он ерзал и смотрел на Гизелу, которая пряла шерсть.