Хранитель секретов Борджиа - Молист Хорхе

– Да, Диего.

– У меня к вам просьба.

– Сделаю все, что смогу.

– Напишите моим родителям и скажите им… – Юноша замолчал, обессиленный, его снова пробила дрожь, и он застонал. – Скажите им, что я умер на поле боя…

– Я скажу им, что ты отважно сражался и с честью носил их имя.

Диего неслышно пошевелил губами, пытаясь произнести слово «спасибо», и на его лице на мгновение появилась тень улыбки. Может быть, в тот момент он вспомнил материнские объятия или девушку из своей деревни, в которую был влюблен.

Вскоре те слабые силы, которые еще оставались, покинули его и он с тихим стоном повис на пике, не позволявшей ему упасть на землю. Кровь продолжала струиться по его ногам. Жоан понадеялся, что юноша умер, но тот вдруг с шумом вдохнул, чтобы потом тяжело выдохнуть воздух.

В этот момент послышалась барабанная дробь, которая неумолимо приближалась, – это шли войска, держащие курс на Неаполь. Этот звук раздражал, он был неприятным и напоминал о смерти и казни. Услышав его, Диего, похоже, собрался с последними силами, приоткрыл глаза и снова заговорил.

– Дон Жоан… – позвал он слабым голосом.

– Да, Диего.

– Пожалейте меня.

Жоан молчал. Юноша просил убить его, покончить с его невыносимыми страданиями. Жоан потянулся к кинжалу, подумав о том, что за свою бурную жизнь убил нескольких человек по причинам гораздо менее достойным, чем эта. Если он убьет Диего, то избавит его от боли, хотя потом совершенно однозначно будет обвинен в этом и повешен. Караульные именно потому и были поставлены рядом с казненными, чтобы товарищи не ускорили их агонию. Жестокие мучения этих несчастных должны были послужить уроком всем остальным. Но не страх заставил Жоана убрать руку от оружия: он вдруг понял, что не в состоянии покончить с жизнью молодого человека.

– Потерпи еще чуть-чуть, сынок. Скоро все закончится, а я тебя не оставлю.

– Лучше бы тот француз убил меня в Сериньоле, – пробормотал Диего.

Юноша закрыл глаза, выдохнул, и его тело покинули те остатки сил, которые еще каким-то образом удерживали его. Он повис на безжалостной пике, поддерживающей его тело в вертикальном положении. Жоан теперь чувствовал себя виноватым в том, что спас ему жизнь в том бою.

В авангарде шли подразделения легкой испанской кавалерии и итальянская кавалерия под командованием семьи Колонна, за ними – немецкие ландскнехты; на значительном удалении от всех испанцев ехал верхом Великий Капитан. Жоан подумал, что, скорее всего, таким образом он хотел защитить себя от гнева своих соотечественников. В отличие от обычных маршей, войска шли в молчании, в такт со зловещими звуками барабанной дроби.

Гонсало Фернандес де Кордова ехал на своем коне, гордо выпрямившись, и если многие солдаты предпочитали смотреть прямо перед собой, то он, нахмурившись, гневным взглядом провожал каждого из казненных. Солдат, который охранял Диего, встал в приветственной позе, а Жоан постарался поймать взгляд генерала. Когда они встретились, он выдержал его взгляд, одновременно прошептав, так чтобы можно было прочесть по его губам:

– Будь ты проклят.

Этот обмен взглядами был тяжелейшим, в него Жоан вложил всю свою ярость и презрение, одновременно чувствуя силу Великого Капитана и его твердое намерение добиться победы любой ценой. Всегда, даже в самые критические моменты, он видел генерала Фернандеса де Кордову в хорошем настроении, даже улыбающимся, но эти его черты – упрямство и мстительность – раскрывали истинную суть этого человека.

За немецкой пехотой маршировала испанская, и лица солдат тоже были мрачными. Это жуткое зрелище предназначалось именно им. Там – уже мертвые или агонизирующие – были те, кто громче всех выступал за их общие права: более ясно выраженного и жестокого предупреждения, а также угрозы быть не могло. Жоан увидел среди солдат своего взвода Сантьяго, в глазах которого, расширившихся от ужаса, блестели слезы.

Некоторые старались не смотреть на своих товарищей, но по большей части солдаты не отводили глаз и, в отличие от проходивших в молчании остальных частей, громко выражали свои чувства.

– Их убили тайно! Если бы мы узнали об этом, то такого не случилось бы! – говорил один солдат в ярости.

– Мученики они! – кричал другой. – И приняли смерть, потому что требовали то, что причитается нам по закону!

– Мы будем чтить вашу память! – заявлял еще один. – Вас убили за то, что вы добивались выполнения законов, как славные солдаты в ушедшие времена!

Жоан не смог подавить слабую улыбку. Он испытывал удовлетворение, оттого что бойцовский дух этих людей, привыкших рисковать жизнью, не смогли сломить даже казни, какими бы варварскими они ни были.

Тяжелая испанская кавалерия, не принимавшая участия в бунте, шла в арьергарде. Во время прохода войск Жоан, стоявший рядом с Диего, не заметил никаких движений юноши и после того, как войска прошли, позвал вполголоса его. У ног Диего разлилась огромная лужа крови. Не получив ответа, Жоан предположил, что он мертв. Не касаясь юноши, Жоан, стоя напротив него, начал молиться.

Через некоторое время появились несколько солдат в сопровождении итальянских крестьян. Они начали рыть могилы, в то время как военные принялись снимать повешенных, а один из солдат, убедившись в смерти посаженных на кол, отрубал им головы. Так же он поступил и с Диего, не подававшим признаков жизни.

– Мне очень жаль вашего друга, – сказал Жоану солдат, охранявший Диего. – Он был так молод.

Жоан не смог сдержаться и поблагодарил солдата, которому ранее угрожал своим кинжалом, и обнял его так, как хотел бы обнять Диего. Человек не возражал и дал возможность книготорговцу держать его в объятиях столько, сколько тому было нужно. Затем Жоан дождался, пока Диего Гарсия де Бургос окажется под землей, в последний раз помолился и, сев на коня, поскакал догонять войско. Был весенний день, серый и хмурый. Никогда он его не забудет.

Через два дня, когда Жоан возвращался после офицерского обеда, состоявшего из похлебки и бобов и почти не отличавшегося от еды, которой он питался на галерах, ему повстречался Сантьяго.

– Вы слышали новость? – спросил солдат.

– Ты имеешь в виду весть о том, что Неаполь сдается без сопротивления, ведь так? – уточнил Жоан, испытывая внутреннее удовлетворение. – Не будет смертей и лишений.

– Но и мародерства не будет, – ответил Сантьяго, явно расстроенный.

Жоан подумал, что в свои двадцать лет его друг уже рассуждал как матерый солдат удачи.

– По крайней мере, ты увидишь Неаполь живым и твое тело останется в целости.

– Великий Капитан не хочет, чтобы мы насладились городом ни живые, ни мертвые. Он принял решение, что только небольшая часть войска войдет в Неаполь. А всем остальным он приказывает направиться на север, чтобы воспрепятствовать перегруппировке французов.

– Это разумно. Если город сдастся, то французы засядут в замках Кастель Нуово и Кастель делль Ово и понадобится совсем немного солдат, чтобы держать осаду.

– Нет. Для нас это совсем не имеет смысла, – проворчал Сантьяго, нахмурившись. – Великий Капитан сказал, что заплатит долги, когда мы прибудем в Неаполь, а сейчас хочет прогнать нас без оплаты. Но мы войдем в столицу королевства, хочет он этого или нет.

– Снова мятеж?

– Да, и так будет до тех пор, пока он нам не заплатит. В честь тех, кто, как Диего, погиб, защищая честь испанского войска.

– Что ж, я рад, – прошептал Жоан.

На следующий день Педро Наварро сообщил ему, что Великий Капитан был вынужден согласиться с большей частью требований, выдвинутых его людьми.

С чувством исполненного долга Жоан записал в своем дневнике: «Победитель в тысяче битв вынужден был сдаться самым низшим чинам своего войска. Как опытный генерал, он прекрасно понимает, насколько ценно отступление в нужный момент».

16 мая 1503 года Неаполь поднял флаги Испании, и Великий Капитан со своим войском и испанской пехотой в полном составе вошел в город под звуки барабанов, флейт-пикколо и труб. Город был украшен по-праздничному: ковры и флаги свешивались с балконов, гирлянды и триумфальные арки украшали улицы, а девушки бросали цветы проходящим парадным строем войскам. Гонсало Фернандес де Кордова с победным видом горделиво восседал на своем коне: получив обещание, что не будет мародерства и грабежа, город выдал ему значительные суммы, благодаря которым он смог выплатить большую часть долгов своему войску.