Исход - Кейт Стюарт

отличие от любви заключается в том, что она не уничтожает. Веры может быть в избытке или ее может не хватать, но ей не удастся связать по рукам и ногам. Вера – целебное средство и порождает надежду. Надежда – мой следующий шаг, но меня утешает и вера.

– Си, две глазуньи, – зовет Трэвис, повар в нашем кафе, и, взяв тарелку, я подаю ее пожилому мужчине, сидящему на высоком стуле. Разворачивая столовые приборы, мужчина кивает на телевизор.

– Не могли бы вы сделать погромче?

Смотрю на экран и вижу очередное послание президента. Второе за последнюю неделю от избранного нами прошлой осенью кандидата. Он принес присягу, будучи самым молодым в истории президентом.

– Господи, как будто снова наступил две тысячи восьмой год. Нашим деньгам вечно что-то угрожает, – качая головой, говорит мужчина.

Я хватаю пульт и делаю громче, а потом рассчитываю мистера Красавчика, положив на стойку его сдачу и чек. На мгновение вспоминаю про Сельму и расплываюсь в улыбке. У владельца этой кафешки я и не подумаю воровать, ведь на платежных чеках моя фамилия.

О, какая ирония судьбы.

– Очередное вранье. Очередные обещания, которые он не сдержит.

Билли, наш сварливый завсегдатай, выливающий кетчуп на яичницу-болтунью, согласно ворчит.

– Не нравится мне его видок. Сразу видно, что жулик.

У меня вырывается смех.

– Вы это поняли по его костюму или стрижке?

Билли смотрит так, словно у меня выросла лишняя голова, я перестаю смеяться и доливаю ему кофе, пока он постукивает по пакетику с сахаром один раз, второй, третий. Сглатываю, пытаясь подавить появившееся в горле жжение, и говорю:

– Знаете, у нас молодая страна, ей всего-то плюс-минус двести сорок лет, в то время как остальным тысяча и больше. Возможно, однажды мы возьмемся за ум.

Мистер Красавчик кивает, задумчиво глядя на меня.

– Никогда не думал об этом в таком ключе.

– Да, но я всего лишь уведомитель, – шепчу я скорее себе.

– Он мошенник, – говорит Марисса, и на этот раз я разражаюсь громким смехом. Она подозрительно на меня косится. – Что смешного я сказала?

– Ничего.

Я снова смотрю на экран, где новый президент обсуждает последнюю заваруху на территории США. За последние полгода разорилось несколько надежных банков, уволили федеральных судей, а президент Монро распустил министерство и заменил девяносто процентов сотрудников Белого дома. Фактически он искоренил коррупцию, но перемены мало кому нравятся. Я хочу относиться к происходящему непредвзято. Я бегло читаю по субтитрам его заверения. Слова, повторяющиеся годами: наша страна успешно выдержит испытания, сплотится, преодолеет все трудности и станет сильнее.

Эти слова нужно услышать каждому, но такие обещания в некоторой степени обманчивы. Приглядевшись к окружению президента, вижу стоящего справа мужчину и замираю, меня словно прошибает удар током.

Беру пульт и перематываю назад.

– Эй, я же смотрел, – возмущается Билли.

– Извини, – еле слышно шепчу я. – Извини, только на секунду. Скоро вернемся к тому моменту.

Когда я отматываю на несколько секунд и вижу четкую картинку, нажимаю на паузу и закрываю рот ладонью.

– Боже мой. – Я везде узнаю это лицо, эти волосы, эти глаза и ямочку на щеках, когда он улыбается.

Тайлер.

Из-за угла выходит Марисса и смотрит на меня.

– Сесилия? Что? Что такое?

Я жадно смотрю на Тайлера, стоящего среди охранников за нашим президентом: поза у него напряженная, взгляд жесткий, бдительный, лицо каменное. Стоящий на страже мужчина совсем не похож на шутника, которого я знаю и люблю. Но это он. Тайлер.

Тайлер защищает президента.

Я не могу произнести ни слова, все за стойкой странно на меня смотрят. Даю себе пару секунд.

Прочищаю горло и пожимаю плечами.

– Просто показалось, что увидела привидение. Извините. – Нажимаю кнопку воспроизведения и едва слышу Мариссу.

– Выглядит хорошо, но, думаю, ему нужно подзагореть.

Дрожа от неожиданного открытия, трясущейся рукой с трудом ставлю кофейник.

Они везде. Банки, фондовый рынок. Всюду. Это были они.

Они проникли в чертов Белый дом!

Не знаю, почему меня это удивляет, но при виде Тайлера на такой уважаемой должности я испытала изумление. Ладони вспотели, я пытаюсь собраться с мыслями, но безуспешно.

Им удалось.

Они продолжают свое дело.

И меня это безмерно утешает. Я чувствую себя в безопасности, зная, какую они преследуют цель. Так и должно быть. От гордости к глазам подступают слезы, поэтому я иду к служебным дверям на кухню и забиваюсь в угол возле пекарского шкафа.

– Сукины дети, – шепчу я, закрыв рукой рот. Улыбаясь еще шире, качаю головой, чувствуя, как по щекам безудержно текут слезы. Чувствую, как надрывается душа.

Спустя несколько минут и несколько глубоких вдохов принимаю невозмутимый вид и, выйдя в зал, обращаюсь к Мариссе:

– Аванс у меня на столе, сможешь его сегодня забрать?

– Конечно, дорогая. Ты в порядке? – с беспокойством спрашивает она.

– Да. Я… просто хочется пораньше домой и выгулять собаку. Надвигается шторм, а он его боится.

– Без проблем. Увидимся утром, милая.

Милая.

Так странно, что одно слово можно использовать в качестве оружия и ласкового прозвища. Доминик пару раз им пользовался. Но я больше не стану с обидой вспоминать прошлое. Теперь я чувствую гордость, вспоминая проведенное время в чистилище жизненного выбора своих родителей. Я думаю не о трудных временах, а о том, как ходила с Шоном в походы, как наблюдала за читающим Домиником, пила вино, наблюдая за светлячками под ночным небом вместе с Тобиасом.

У меня была любовь, и любовь я с собой и забрала.

И это моя величайшая сила. Мое истинное могущество.

Ощущая раскаты грома, выхожу из кофейни и почти дохожу до машины, как вдруг чувствую, как неподвижен стал воздух. Оглядываю стоянку, но ничего не нахожу, после чего даю себе разумное объяснение, что эти изменения связаны с приближающейся бурей. Пытаюсь подавить в себе порыв загрустить от разочарования. С меня хватит. Слезы давно высохли.

Я живу жизнью, которую выбрала сама. Без ожиданий, с малой толикой ответственности. Без амбициозных поисков приключений, без спора со своей совестью. Простая незамысловатая жизнь, которую я не собираюсь тратить впустую, глядя в зеркало прошлого. Я выбрала обыденность не для того, чтобы искупить грехи, а ради душевного покоя и способности думать о том, как хочу двигаться вперед. Я желаю пребывать в согласии с непритязательностью, которая заключается в честной работе и ноющих от усталости ногах. Это скорее смирение и впервые имеет для меня смысл. Я хочу улыбаться, занимаясь этим.

И иногда, даже часто, я улыбаюсь.

Я больше не жалею о прошлом ради будущего, которое у меня есть. Оно неопределенное, но пока я не