Далеко от Москвы - Василий Ажаев

Как мучительно тосковал он в эти минуты, как хотел, чтобы она вдруг очутилась здесь, рядом с ним! «Анна! — беззвучно кричал он. — От тебя зависит прервать разлуку. Так оборви же ее! Нам надо быть вместе. Наша жизнь будет иной теперь, клянусь тебе...»

Вздохнув, словно освобождая себя этим от тяжких раздумий, Батманов смотрел на ручные часы: светящиеся зеленые стрелки показывали двадцать минут шестого. Еще минуту он выжидал с напряжением, затем мысленно провозглашал: «Да будет свет!»

В тот же миг запевал свою бодрую песню гудок и вспыхивали слепящие огни. Раз! — и освещался жилой поселок. Два! — становилось светло на всей площади. Три! — огни разбегались по берегу и вдоль двадцатикилометровой ледяной дороги — до самого острова. От прожекторов на сопках и на береговых вышках, от фонарей на столбах, расставленных повсюду на участке, сразу наступал день, а ночь отшвыривалась прочь, в глубь тайги.

«Сказал — и готово, как у бога, — смеялся про себя Василий Максимович! — А то жди, когда оно проснется, это ясное солнышко».

Батманов замечал: не один он бодрствовал в темноте. Под каким-нибудь предлогом поблизости слонялся Карпов... И Рогов... только его трудно было заметить, он исчезал, как привидение. В первый раз Василий Максимович громко высмеял Карпова, чтобы и Рогов услышал это:

— Что ты ходишь за мной, паря? Тоже мне добровольная охрана!

— Почему охрана? Разве запрещено гулять на досуге, дышать чистым воздухом? — невинно отвечал Карпов.

Назавтра они снова были возле него, и он решил не обращать на них внимания.

...Василий Максимович торопливо возвращался в дом, где жил со всей бригадой. Он запретил называть это жилье домом Мерзлякова:

— Помещение продезинфицировано, пора забыть бывшего хозяина.

Батманову нравилось смотреть, как спят его помощники. Алексей — всегда с ясным лицом, спокойно и тихо, на правом боку. Либерман — с непривычным для него в бодрствующем состоянии выражением забот и тревоги на лице, с всхрапом и странными восклицаниями. Таня Васильченко — он заходил в ее комнату — с милым, трогательным поворотом головы, с разметавшимися волосами, с ладонью под щекой. И совсем как малое дитя, раскидавшись, упоенно чмокая губами и надувая щеки, спал Беридзе.

Василий Максимович с минуту любовался на спящих, затем безжалостно будил их.

— Лодыри, просыпайтесь! Дрыхнуть сюда приехали? Работать надо! — гремел его голос.

Вместе с Роговым и Либерманом Батманов каждое утро заходил в общежитие к рабочим. Поздоровавшись, он шутливо справлялся, какие сны кому снились, придирчиво осматривал помещение и непременно находил недостатки, обращаясь с претензиями к новому начальнику участка и Либерману.

— Почему холодно?

— Маменька родная, откуда холодно? Взгляните сюда: пятнадцать градусов! — подбегал Либерман к термометру.

— Какой научный сотрудник нашелся: термометр показывает! У тебя должен быть один термометр: чтобы люди после рабочего дня на морозе спали в одном белье и млели от тепла. Вон смотри, дневальный сам кутается в полушубок, куда это годится!

— С вечера и ночью просто жара была, — вступался дневальный. — К утру посвежело. На меня вы не глядите, я всегда кутаюсь, после Средней Азии мне большая температура нужна.

— А вы топите печи больше, усерднее. Не жалейте дров, не будьте мерзляковыми.

Рабочие быстро привыкли к этим утренним посещениям. Во время обхода к Батманову можно было обратиться с любой просьбой, с любым вопросом. И просто — людям нравилась его забота. Обычно невысказанная, а если и высказанная, то грубовато и сурово, эта забота трогала их, и они старались чем-нибудь на нее откликнуться. Тут же в бараках к Василию Максимовичу подходили шоферы и давали обязательство сделать лишний рейс. Рабочие, копавшие котлованы, предлагали установить транспортер для механической выброски земли из глубины на поверхность.

Обычно никто не жаловался на неудобства быта. «Живем чисто, в тепле, пища сытная — чего же еще надо?» Только Умара Магомет, к досаде Либермана, всегда высказывал недовольство и чего-нибудь требовал:

— Начальник, портреты вождей сюда надо, скажи им. Угол бы хорошо отделить, зеркало повесить, бриться будет удобно. Музыкальный инструмент просим, у Махова баян, у нас ничего нету.

И Либерман с Роговым получали распоряжение найти портреты, оборудовать отдельную комнату под парикмахерскую, добыть музыкальный инструмент.

— Вот вам критерий требований моих и товарищей, — говорил Батманов. — В общежитии должно быть чисто, как в больнице, тепло, как в бане, уютно, как в комнате девушки.

Часто Василий Максимович напоминал Рогову:

— Хорошее было то «потемкинское» общежитие шоферов, которым ты меня удивил на пятом участке! Когда здешние общежития будут такими же?

Рогов и не ждал напоминаний. Разобравшись вместе с Либерманом в хозяйстве участка, в больших запасах, завезенных сюда, он нашел и половики, и занавески на окна, и гитары, и домино, и шашки, и книги.

Завтракали Батманов и управленцы вместе со всеми в большом складе, который еще не вполне был переоборудован под столовую. Завтрак длился не более пятнадцати минут, но и за этот промежуток времени Либерману и повару Ногтеву всегда попадало. В один из первых дней, отведав жидкого супа из рыбных концентратов и получив на второе омлет — маленький квадратик из яичного порошка, начальник строительства с негодованием уставился на снабженца и повара:

— Это же для пятилетнего ребенка!

— Я исхожу из того продукта, который мне выдает начальник снабжения, — поспешно оправдывался Ногтев, очень боявшийся не угодить Батманову.

— Калорийность строго соответствует нормам взрослого рабочего человека, — заглушая повара, солидно возражал Либерман и протягивал Василию Максимовичу раскладку меню. — В этом завтраке больше тысячи пятисот калорий. Я, например, вполне сыт...

Либерман делал довольное лицо, но отводил взор от глаз Батманова.

— Слушай и не отворачивайся, — строго говорил Василий Максимович. — После войны поступишь на работу в институт пищевой промышленности. Есть такой в Москве. Там будешь каждый кусок и бульон вымерять на калории. А пока работаешь у меня, должна быть одна мерка: совесть. Пусть рабочий человек уходит отсюда с полным желудком. Понял? Пусть Ногтев варит сытную кашу. Картошка есть у вас. Рыба есть. Но не растворяйте ее в воде, как сегодня. Чтобы ясно видно было: это рыба, а не простая водичка.

Снабженец пытался возразить:

— Вы забываете о нормах!

— Зато помню о людях. Советую и тебе: не забывая о нормах, помнить и о людях. Тогда будет толк.

Без пятнадцати шесть бригады расходились по местам, ровно в шесть участок начинал свой трудовой день.

Дорога по всей трассе участка была сделана по-ударному: за четыре дня. Теперь налаживалась перевозка грузов. Соревновавшиеся между собой Сморчков и Махов возглавляли автоколонны с трубами, продовольствием и материалами. Колонна Махова двигалась в обход большой полынье, по «батмановской» дороге на остров, Сморчков вел вереницу автомобилей в противоположную сторону — по материку к Адуну. Перед тем как отправиться в рейс, сосредоточенно серьезный Сморчков и улыбающийся исподтишка Махов сходились и пожимали друг другу руки, как боксеры на ринге перед матчем.

На площадке часто раздавалась трескучая пальба: в котлованах под нефтяные резервуары и под фундаменты будущего здания насосно-дизельной станции аммоналом разрыхляли грунт. Подрывник Куртов и его подручные готовили по нескольку десятков шпуров — «лисьих нор», начиняли их взрывчаткой и уходили, оставив после себя груды мерзлой породы. Тотчас в котлованы спускались землекопы.

Вдоль постройки насосной станции тянулся навес, под ним механики монтировали несколько бетономешалок. Степенный и неторопливый в движениях бетонщик Петрыгин, приехавший на участок с большим выводком учеников-юношей из ремесленного училища, принимал подвозимые на автомашинах бочки с цементом, бутовый камень и песок.

Возле барака стучали топоры и ныла циркульная пила: плотники во главе с братьями Пестовыми строили новые общежития, клуб и столовую с кухней.

В отдалении, на берегу, у пролива, непрерывно стрекотали тракторы Силина и Ремнева; они ровняли катками большую, на два километра длиной, площадку, где предполагалось вести сварку труб. Умара Магомет, Федотов, Кедрин и другие сварщики раскидывали тут же свое сварочное хозяйство.

По обе стороны от них строители заложили два средней величины деревянных дома — один для прибывшей недавно водолазной станции под началом старшего водолаза Смелова, второй — для связистов Тани Васильченко. А еще дальше по берегу спешно возводилось третье здание — для подрывников. Дом еще не был готов и наполовину, но высокий забор вокруг него уже стоял, и внутри инженер Некрасов со своими людьми готовился к большим взрывам на проливе.