Убей-городок. Книги 1-2 - Евгений Васильевич Шалашов

сворачивает сюда, к нашему дому. Стало быть, вернулся отец. Ну да, рев его «скакуна» я ни с чем не перепутаю. «Урал» с коляской ему выдали в колхозе, чтобы успевал ездить на всякие сложные случаи.

— Пошли, — встала мать с места. — Рубашку накинь и отцу пока ничего не говори. Ему, скорее всего, трудные роды принимать пришлось.

То, что роды были трудными, мать догадалась по затраченному времени. Если отца вызвали на чужую ферму, то неспроста, а коли супруг задержался так долго, то значит, совсем плохо.

Отец был мрачен. Конечно, моему появлению он обрадовался, но все равно, было заметно, что его что-то угнетало.

— Здравствуй Леша, — кивнул отец, уклоняясь от моих объятий. Пояснил: — Грязный я весь, и в крови. Сейчас быстренько помоюсь, переоденусь, потом…

— Коля, как там? — поинтересовалась мать.

— Хреново, — вздохнул отец. — Неправильное предлежание, теленочек крупный был, но умер. Еще хорошо, родительницу удалось спасти.

Я никогда особо не вникал в дела отца, но коли уж вырос в семье ветеринара, то знал, что правильное предлежание, это когда теленок выходит из своей мамки как положено — голова и лапы, то есть, ноги, идут вперед. А неправильное — если он идет задом. Вот тут без посторонней помощи корове не родить и человеку приходится ей помогать. Дело это трудное, грязное. Даже и пересказывать не стану. Все равно я точно рассказать не смогу, так что и незачем. А мой отец всегда воспринимал несчастные случаи очень близко к сердцу.

— Вызвали бы меня вовремя, все бы в порядке было, — устало сказал отец. — У коровы вчера вечером начались схватки, воды отошли, а мой коллега решил вколоть окситоцин. Дескать — матка откроется, к утру родит. В общем, теленка вытащили, только мертвого. Корова жива, так уже хорошо.

Отец махнул рукой и пошел в баню.

Вот я и говорю, что живя в семье ветеринара, я кое-что знал. Скажем, тот факт, что окситоцин не открывает матку у коровы, а напротив, он ее сокращает. Но коли мать удалось спасти, а теленка вытащили, стало быть, матка была открыта. Если бы ветеринар вовремя проверил, как расположен плод, то беды бы не случилось. И что там, коллега отца из Стеблева? Был пьяным или поленился проверить? Отец бы точно проверил — и ректально, а потом и через влагалище.

Отец, кстати, очень хотел, чтобы я пошел по его стопам. А мама мечтала, чтобы я пошел поступать в медицинский институт. Но мне в школе химия с биологией давались не слишком хорошо. Вернее — даваться-то они мне давались, но никогда не нравились эти науки. А как без них учиться хоть на человеческого врача, а хоть и на звериного? Мне больше нравились история и литература. Книги любил читать, даже что-то писал. Но вот, подался в милиционеры.

Минут через пятнадцать мы уже собрались за столом. Мама разлила по тарелкам суп, что сварился в русской печи (господи, да когда же я такой суп ел в последний раз?), а отец хитровато кивнул супруге:

— Ну что, Наталья Петровна, по рюмочке пропустим в честь приезда сына? — Покосившись на меня, спросил: — Будешь, товарищ участковый?

— Буду, если немножко, — кивнул я, решив, что под такую закуску не грех и выпить. — Только, пап, я уже не участковый.

— А что, неужели выгнали? — хмыкнул отце, разливая по рюмкам водку.

— Пап, а чего сразу — выгнали? — слегка возмутился я.

— А что, сам ушел? Слышал, что из милиции не увольняют, а только выгоняют. Неужели решил за ум взяться?

— Ушел? — радостно переспросила мать. — Ушел, так и слава богу. Дался тебе этот Череповец. Вон, бывала я там — сплошной дым. Поживешь у нас, устроишься на работу, на следующий год на истфак пойдешь поступать, как и хотел. Хоть на очное, хоть на заочное, сам смотри. Девушку себе найдешь, женишься. У нас, вроде бы, в город еще не все девки удрали, кто-то остался. А мы поможем, чем сможем. Верно Коля?

— Так само-собой, — согласился отец, поднимая рюмку. — Так что, за уход?

— Давай-ка лучше за нашу встречу, — улыбнулся я. — Я теперь не участковый, но из милиции не ушел, и не выгнали. Наоборот, можно сказать, что меня повысили. Я теперь инспектор уголовного розыска.

Мама, которая уже взялась за свою рюмку, от неожиданности ее опрокинула.

— Да что ж у тебя все не как у людей? — в сердцах сказала она. — В армию забрали — нет бы, куда-нибудь в связь, или в авиацию, хвосты самолетам заносить, так тебя в пограничники взяли. Я два года переживала, как бы что с тобой не случилось. А потом в участковые понесло. А теперь еще хуже — в уголовный розыск. Нет бы, на учителя выучился, преподавал бы себе. Чем плохо? А теперь будешь каких-то жуликов и бандитов ловить?

При мысли о том, что я стал бы преподавать историю в школе, меня почему-то передернуло. Нет уж, лучше я жуликов с бандитами ловить стану.

Глава двадцать первая

Родственные узы

«Граждане, не забывайте родителей! Обязательно приезжайте проведать их и помочь! Выкопать картошку или поправить забор, или просто побыть рядом. И вам воздастся!» — Примерно так я мысленно агитировал всяческих нерадивых детей, подзабывших своих стариков. И делать мне это было легко и приятно, потому что себя, любимого, я относил в этот момент к самым что ни на есть «радивым» детям. Я уже решил для себя, что с первой же оказией снова соберусь в Столбово и даже наметил некоторый фронт работ, ожидающий моих мастеровых рук. Настроение было великолепное, несмотря на лёгкую грустинку от расставания и козлиные прыжки колхозного грузовичка, на котором меня решил по доброте своей подбросить до станции сосед Митрич.

Добрался до Вологды и без особого напряга купил билет на автобус. Даже и странно, но и так иногда бывает.

Вернувшись в Череповец, я понял, что самый большой вопрос, который меня интересует, это как там дела у наших, то есть у Митрофанова с Савиным. И даже наша размолвка с Савиным показалась сущим пустяком, не заслуживающим никакого внимания. Вот что значит для настоящего трудоголика три дня не побыть на работе. Тут, правда, вспомнилась пословица про некую персону с низким IQ, являющуюся любимицей работы, что звучало примерно так: дурака работа… Ну, и так далее, но я её решительно изгнал из своих мыслей. Заскочил в общежитие, оставил там деревенские гостинцы, а заодно ещё раз прислушался к своим ощущениям и даже искусил себя мыслью,