Спор о Сионе. 2500 лет еврейского вопроса - Дуглас Рид

Такова была жгучая проблема американской жизни, когда Рузвельт пришел к власти. Между 1881 и 1920 гг. свыше трех миллионов легально зарегистрированных иммигрантов переселилось в Соединенные Штаты из России, почти все из них — евреи. По данным Статистического бюро США, в 1877 г. в стране было 230.000 евреев, в 1926 г. их было четыре с половиной миллиона. О полном количестве еврейского населения в стране имеются лишь приблизительные данные, так как еврейское руководство не допускает поголовного подсчета еврейского населения «чужими»; приведенные цифры считаются сильно сниженными. В последовавшее за этим десятилетие проверка этих цифр стала невозможной, главным образом благодаря изменениям в классификации иммигрантов, внесенным по распоряжению Рузвельта с целью сокрытия еврейского проникновения в страну, а учесть незарегистрированную и нелегальную иммиграцию не пытаются даже и правительственные органы: осведомленные источники оценивают общее число евреев в Соединенных Шпион в десять миллионов. Как бы то ни было, в Соединенных Штатах проживает в настоящее время самая многочисленная еврейская колония в мире, пересаженная туда в течение двух последних поколений.

В отношении к общему населению Америки даже самая высокая оценка не подошла бы и к одной десятой. Сама по себе эта группа населения была бы сравнительно малой; однако ее спаянная политическая организация дает ей возможность нарушить равновесие власти, и это придает ей решающее значение. Эта проблема была распознана в 1921 году, когда Иммиграционный комитет конгресса постановил: «Ассимиляция и слияние групп населения — процессы медленные и трудные. В нашу страну течет все возрастающий поток населения из разрушенных областей Европы. Мы предлагаем радикально ограничить этот поток временной мерой, начав одновременно новый и единственный в своем роде эксперимент внесения законов об иммиграции в нашу конституцию».

Это привело к принятию закона о квотах, ограничившего иммиграцию всех национальностей до трех процентов каждой из них, проживавшей в Соединенных Штатах в 1910 году. Конгресс следующего созыва пошел много дальше вышеприведенной общей рекомендации: специально подчеркивая опасность проблемы, тот же комитет указал: «Для обеспечения постоянной действенности принципа личной свободы, охраняемого конституционным правительством и установленного на этом континенте почти полтора столетия тому назад, необходимо сохранить основной характер и экономический строи нашею населения… Американский народ не даст никаким иноземным группам права… диктовать характер нашего законодательство». Последовавшие годы показали, что в результате правления Рузвельта указанный выше принцип был нарушен, «основной характер» американского населения подвергся существенным изменениям, а одна «иноземная группа» получила возможность диктовать политику государства.

Не подлежит никакому сомнению, что прежде чем быть избранным, Рузвельт (как до него Вильсон, Ллойд Джордж и генерал Сматс) был кем-то выбран, как подходящее на данном посту лицо. Биограф Хауден пишет, что в свое время Хауз уже «наметил Рузвельта как кандидата в президенты задолго до того, как кто-то его назначил» в 1913 году помощником морского министра, и затем в течение многих лет тренировал его для поста президента, чтобы в будущем управлять от его имени, как в свое время от имени Вильсона. Но неожиданно дело вдруг сорвалось. Хауз был уверен, что Рузвельт по своем избрании в 1932 г. немедленно пошлет за ним, но оказалось, что «кое-кто не желал, чтобы президент обращался ко мне за советами». Эти «кое-кто» были явно сильнее его, поскольку Хауза отставили даже без соблюдения обычных правил вежливости, и с этого момента (1933) он исчезает из нашей повести.

О причинах можно строить только более или менее правдоподобные догадки. Семидесятипятилетний Хауз порицал своего Филиппа Дрю 1912 года, который, посчитав американскую конституцию «устаревшей и нелепой», силой захватил власть и затем правил с помощью чрезвычайных законов. Для Рузвельта у него были заготовлены более трезвые и ответственные рецепты и из своей опалы он «с опаской наблюдал» концентрацию безответственной власти в руках президента. В свое время Хауз заставил Вильсона, не успел тот придти к власти, внести в американскую конституцию, в качестве 16-ой «поправки» (16lh amendment), самое разрушительное с социальной точки зрения мероприятие, предложенное еще Карлом Марксом в его Коммунистическом Манифесте в 1848 году, а именно прогрессивный подоходный налог, но в 1930-е годы Хауз был немало встревожен тем совершенно необузданным контролем над общественным кошельком, который получил его очередной «Рокланд», поставленный президентом. По-видимому Хауз и был отстранен от дел только потому, что он изменил своим первоначальным идеям, поскольку именно эти идеи направляли политику Рузвельта в течение его шестнадцатилетнего правления. Он поддерживал всемирную революцию, и его первым крупным государственным актом было признание коммунистического правительства в России, в наступившей же войне он продолжал политику неограниченной поддержки последнего, начатую еще Хаузом и Вильсоном; Рузвельт далее целиком поддерживал революционный сионизм, и наконец он же вернулся к старой идее «Лиги Принуждения к Миру» навязав ее Западу под новым именем «Объединенных Наций». Так Рузвельт продолжил осуществлять идеи «Филиппа Дрю» на практике. В прошедшем поколении министр внутренних дел в кабинете Вильсона, Франклин К. Лэйн, как-то обмолвился, что «все замышленное Филиппом Дрю осуществляется на деле, а президент скоро станет им и сам». 20 лет спустя биограф Хауза (Хоуден) не без оснований писал, что «сравнивая вымышленное законотворчество Дрю с тем, что делает Рузвельт, невозможно не видеть поразительного сходства». Здесь перед нами наглядный пример того, как одни и те же идеи передаются внутри правящей клики от одного поколения к другому. Идеи Хауза были им заимствованы у революционеров 1848 года, в свою очередь перенявших их от Вейсхаупта и революционеров 1789 года, этим же последним они были внушены еще более древним источником. Когда Хауз от них отошел, они без малейшей задержки были навязаны правящей группе вокруг нового президента, а тот, кто рискнул им изменить, оказался за бортом.

Хауз был единственным пострадавшим во «внутреннем круге». Ко времени его отставки Бернард Барух давно уже был советником Рузвельта, даже еще до занятия им поста президента. Жена президента, Элеанора Рузвельт, писала в своих мемуарах, что «Барух был доверенным советником моего мужа как в Олбани, так и в Вашингтоне», другими словами еще в годы губернаторства Рузвельта в штате Нью-Йорк. Морис Розенблюм, один из биографов Баруха, в свою очередь сообщает, что еще до того как стать президентом, Рузвельт составил план создания новой организации под на названием «Объединенных Наций», несмотря на то, что Америка наотрез отказалась в свое время иметь что-либо общее с Лигой Наций после первой мировой войны. Как раввин Стефен Уайз, так и судья Брандейс, ранее окружавшие Вильсона, теперь перегруппировались в советники Рузвельта, и, судя по всему, антиеврейские мероприятия Гитлера в Германии подкрепили теперь желание м-ра Брандейса изгнать арабов из Палестины.

Похоже, что в самом начале двенадцатилетней эры Рузвельта у «советников» возникли было кое-какие сомнения в послушании президента, и были приняты соответственные меры (читатель вспомнит неудачные попытки «Рокланда» обрести независимость в 1912 г. и «ликование заговорщиков» после его капитуляции). Этим объясняется тот на первый взгляд странный факт, что раввин Стефен Уайз, активно помогавший Рузвельту при избрании в сенаторы в 1914 г. и в губернаторы штата Нью-Йорк в 1928 г., вдруг не поддержал его на президентских выборах 1932 года. Однако, что-то произошло, развеявшее сомнения раввина, ибо сразу же после избрания Рузвельта он провозгласил, что новый президент «смог снова заслужить мое неограниченное восхищение», а к 1935 году он был, как и прежде, своим человеком в Белом Доме. В свете прежнего опыта, характер лиц, окружавших Рузвельта, не оставлял сомнений в политике, которую он должен был преследовать. Рузвельт сделал это еще более очевидным, значительно расширив круг своих еврейских советников, что в 1933 году приобрело особое, совершенно новое значение. В 1913 году общественность видела в еврейских советниках Вильсона таких же американцев, как и все прочие, отличавшихся только по вере. К 1933 г. сионистская авантюра и Палестине поставила вопрос об их истинной лояльности. К тому же, вставшие после 1913 года вопросы мировой революции и мирового правительства также столкнулись с национальными интересами Америки, а поэтому отношение к этим проблемам ближайшего окружения президента приобрело первостепенное значение.

В этом свете решения Конгресса от 1924 г. o нeдопуcтимocти того, чтобы «группы иноземцев… диктовали характер нашего законодательства» также приобретают особую важность. Среди «советников» президента многие были чужеземцами по рождению или стали несомненно чуждым для Америки элементом в силу их приверженности к сионизму или их отношению к мировой революции и созданию мирового правительства. В этом смысле «иноземная группа», воплощавшая в себе массовую иммиграцию предшествовавшего столетия, окружила американского президента и фактически направляла ход событий. Последовавшие 12 лет показали, что все «советы» которым следовал президент, шли исключительно на пользу разрушающему принципу в его трех взаимосвязанных формах: коммунизма, сионизма и мирового правительства.