Грезы Февра (сборник) - Джордж Мартин

Кто-то вздрогнул. Все вокруг смолкли.

– А почему так? – спросил знакомый Маршу инженер.

– Потому что все они мертвые, – сказал Фрамм. – Все до единого. Только лежать они не лежат. Это грешники, и плавать им вечно на этом корабле, черном корабле с его красными коврами и никого не отражающими зеркалами. Так и плавают вниз-вверх по реке, никогда не заходя в порты, нет, сэр.

– Привидения, – сказал кто-то.

– Призраки, – добавила женщина, – как корабль Раккурчи.

– Черта с два, – возразил Карл Фрамм. – Вы можете пройти сквозь привидение, но только не сквозь «Озимандиас». Это вполне реальный корабль, и, к вашей печали, вы быстро поймете это, если, не дай бог, свидитесь с ним ночью. А мертвецы голодные. Они пьют кровь, горячую красную кровь. Они прячутся в темноте, а когда видят огни другого судна, начинают его преследование, а как догонят, толпой поднимаются на его борт. Все эти мертвые белые лица, с улыбками и в красивых одеждах. Потом они потопят корабль или сожгут его, так что над водой будут торчать только трубы. Убьют всех, кроме грешников. Грешники поднимаются на борт «Озимандиаса» и плавают на нем вечно. – Он отхлебнул бренди и улыбнулся: – Так что, если будете на реке ночью и увидите на воде за собой тень, разглядите ее получше, вдруг это окажется тот самый пароход, выкрашенный в черный цвет, с командой белой, как призраки. На нем не бывает ни огонька, так что порой его нельзя заметить до тех пор, пока он совсем близко не подберется к вам, шлепая по воде черными колесами. Если вам случится повстречаться с ним, пусть вам повезет с лоцманом, пусть окажется он мастером своего дела, а на борту найдется немного угольного масла или свиного жира. Потому что пароход тот большой и быстроходный, и, если он догонит вас в ночи, вас уже ничто не спасет. Слушайте его гудок. Если он прозвучит, значит, он увидел вас. Услышите гудок – начинайте подсчитывать свои грехи.

– А на что похож его гудок?

– Точь-в‑точь человеческий вопль, – сказал Карл Фрамм.

– Как, говорите, его название? – спросил кто-то из молодых лоцманов.

– «Озимандиас», – повторил Фрамм.

– Что оно означает?

Тут поднялся Эбнер Марш.

– Это из стихотворения, – сказал он. – «Взгляните на мой труд, владыки всей Земли».

Толпа смотрела на него в изумлении, а одна толстая дама издала нервный смешок, больше похожий на бульканье.

– На дьявольской реке случаются и еще более жуткие вещи, – вступил в разговор низкорослый клерк. – Вот недавно…

Пока он говорил, Марш взял Фрамма под локоть и отвел в сторону.

– Какого черта ты решил рассказать эту историю? – гневно сверля его взглядом, спросил Марш.

– Пусть боятся, – ответил Фрамм. – Если повстречают его однажды ночью, пусть им хватит ума дать стрекача.

Пораскинув мозгами, Эбнер Марш нехотя кивнул:

– Ладно, думаю, все обойдется. Ты привел название, данное Мрачным Билли. Если бы, мистер Фрамм, ты сказал «Грезы Февра», я бы тут же свернул твою безмозглую башку. Понял, я тебя спрашиваю?

Фрамм понял его, но это уже не имело значения. История получила хождение. Месяц спустя во время обеда в «Доме переселенца» Марш услышал несколько измененную версию этой истории из уст другого человека, потом еще два раза зимой. Конечно, каждый рассказ претерпевал определенные изменения, даже имя черного корабля не избежало этой участи. Название «Озимандиас» оказалось слишком странным и труднопроизносимым словом для большинства рассказчиков. Но независимо от того, как они именовали корабль, суть истории не менялась.

Не прошло и полгода, как Марш услышал иную историю, которая перевернула всю его жизнь.

Он только что зашел в небольшую гостиницу Сент-Луиса, чтобы пообедать. Обед там стоил дешевле, чем в «Доме переселенца» или «Южанине», и еда была отменной. К тому же место это не пользовалось такой широкой популярностью у речников, как упомянутые заведения, и Марша это вполне устраивало.

В последние годы старые друзья и конкуренты посматривали на него как-то странно. Одни старались избегать встреч с ним, считая, что он приносит неудачу. Другие подсаживались и начинали обсуждать его несчастья, что неизменно выводило Марша из себя. Он предпочитал, чтобы его оставили в покое и не лезли в душу. В тот день 1860 года Марш мирно сидел со стаканом вина, ожидая, когда официант принесет заказанную им жареную утку с мясом, жареными бобами и подогретым хлебом. Тут его одиночество было нарушено.

– Не видел вас не меньше года, – воскликнул мужчина, которого Марш едва узнал.

Несколько лет назад тот работал помощником судового машиниста на «АЛ. Шотуэлле». Скрепя сердце, он пригласил его присесть за свой столик.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – спросил тот и тут же пододвинул стул и, не мешкая ни секунды, начал выкладывать Маршу последние слухи.

Теперь он служил вторым механиком на каком-то новоорлеанском судне, о котором Марш даже не слышал. Его так и распирало от новостей и сплетен, которыми он поспешил поделиться с давнишним знакомым. Марш, гадая, когда же подадут еду, вежливо слушал. Он целый день не ел.

Наконец принесли утку, и Марш намазывал масло на здоровенный ломоть горячего хлеба, когда механик сказал:

– Постойте, а вы не слыхали об урагане, разыгравшемся в районе Нового Орлеана?

Марш откусил кусок хлеба, прожевал его и откусил второй.

– Нет, – сказал он, не слишком интересуясь предметом беседы. Ведя уединенный образ жизни, он практически не имел информации о наводнениях, штормах и других природных бедствиях.

Человек присвистнул, обнажив желтые щербатые зубы.

– Черт, было что-то жуткое. Несколько кораблей оторвало от причала и разбило в щепки. Между прочим, «Эклипс» тоже. Слышал, что он очень пострадал.

Марш проглотил хлеб и отложил в сторону нож с вилкой, которыми приготовился атаковать утку.

– «Эклипс»? – переспросил он.

– Да, сэр.

– Как сильно он пострадал? Не может быть, чтобы капитан Стерджен не восстановил корабль.

– Как бы не так. Слышал, его восстановление влетело бы в копеечку, – сказал судовой механик. – Сейчас как будто его останки используются в качестве плавучей пристани в Мемфисе.

– Плавучей пристани? – ошеломленно повторил Марш. Воображению сразу представилась вереница старых серых лоханок, стоящих у причалов Нового Орлеана, Сент-Луиса и других крупных речных портов. Корабли, с которых сняли паровые котлы и машины и теперь использовали только для складирования и переброски груза.

– Не может быть… не может быть…