Вечерние новости - Артур Хейли

Предполагаемый Гусман произнес по-испански: “Companeros revoludonarios, nuestro trabajo y objetivo es unir los creyentes en la filosofia de Markc, Lenin у Мао…” <Товарищи революционеры, мы поставили себе целью и все делаем, чтобы объединить тех, кто верит в философию Маркса, Ленина и Мао… (исп.).>. Дальнейшее было замикшировано, и уже новый голос продолжал: “Товарищи, мы должны уничтожить во всем мире общественный строй, который нельзя дольше терпеть…"

– Разве Гусман не говорит по-английски? – осведомился Кеттеринг.

– Как ни странно, он один из самых образованных перуанцев, который по-английски не говорит, – ответил Джегер.

Последующее можно было предугадать, так как Гусман уже не раз все это говорил: “Революция оправданна, потому что империалисты эксплуатируют все бедные народы мира… В лживых статьях “Сендеро луминосо” обвиняют в бесчеловечности. А “Сендеро” гуманнее сверхдержав, готовых уничтожить человечество с помощью атомного оружия, которое пролетарская революция навсегда запретит… Профсоюзы в Соединенных Штатах – это буржуазная элита, обманувшая и продавшая американских рабочих… Коммунисты в Советском Союзе не лучше империалистов. Советы предали ленинскую революцию… Кубинский Кастро – клоун, империалистический лакей”.

Заявления Гусмана всегда носили общий характер. В его речах и писаниях напрасно было искать чего-то специфического.

– Если бы мы, – заметил Чиппингем, – давали вместо “Вечерних новостей” эту белиберду, мы бы уже лишились нашей аудитории, и наш рейтинг упал бы.

В заключение получасовой записи снова послышался Бетховен, снова были показаны красивые пейзажи, и комментатор воскликнул: “Да здравствует марксизм-ленинизм-маоизм, доктрина, которой мы следуем!"

– Прекрасно, – сказал Чиппингем, когда пленка кончилась, – я кладу ее, как мы условились, в сейф. Видели ее только мы трое. Предлагаю ни с кем не обсуждать то, что мы видели.

– Ты по-прежнему считаешь, что надо поступать, как предлагал Карл Оуэне, а именно: заявить, что мы получили подпорченную кассету? – спросил Джегер.

– Ради всего святого! А что нам еще остается делать? Мы же не собираемся давать ее вместо “Новостей” в понедельник!

– По-моему, ничего другого мы не придумаем, – заметил Джегер.

– Пока будем считать, – сказал Кеттеринг, – что нам едва ли поверят – особенно после слов Тео Эллиота, напечатанных в “Балтимор стар”.

– Да знаю я, черт подери! – В голосе шефа Отдела новостей чувствовалось напряжение. Он взглянул на часы: 15.53. – В четыре часа, Дон, врежешься в программу со спецвыпуском. Скажешь, что мы получили пленку, но она подпорчена. Если “Сендеро луминосо” хочет, пусть шлет другую.

– Правильно!

– А пока, – продолжал Чиппингем, – я вызову службу связи с прессой и сделаю заявление для радио – попрошу передать его на Перу. Давайте действовать.

Дезинформация, сочиненная на Си-би-эй, мгновенно получила широкое распространение. Поскольку в Перу было на час раньше, чем в Нью-Йорке, заявление Си-би-эй было передано по вечернему радио и в теленовостях, а также напечатано на другой день в газетах.

А в дневных “Новостях” появился репортаж о том, как безутешный отец обнаружил в коробке отрезанные пальцы сына.

Лидеры “Сендеро луминосо” в Аякучо приняли к сведению оба сообщения. Что до второго – насчет поврежденной пленки, – они этому не поверили. И решили, что надо срочно совершить новую акцию, которая произвела бы большее впечатление, чем пальцы мальчишки.

Глава 11

Джессика вспомнит потом, что в то утро, как только она проснулась на заре, у нее возникло дурное предчувствие. Большую часть ночи она провела без сна: ей не давали спать мысли, что помощь может вообще не прийти. За последние три дня первоначальная уверенность в том, что рано или поздно их освободят, стала постепенно покидать Джессику, хотя она и пыталась скрыть от Энгуса и Никки, что теряет надежду. “Ну разве сможет, – думала она, – чья-то дружеская рука протянуться к нам в эту глушь в далекой чужой стране и помочь выбраться отсюда и вернуться домой?” По мере того как шли дни, это казалось все менее вероятным.

Особенно повлияло на моральное состояние Джессики то, что Никки так жестоко лишили пальцев правой руки. Жизнь для Никки никогда уже не будет прежней, даже если им удастся отсюда выбраться. Его золотая мечта стать пианистом неожиданно и безоговорочно – и так нелепо! – оборвалась. И какие еще беды – вплоть до смерти – ждут их впереди?!

Пальцы Никки отрубили во вторник. Сейчас была пятница. Вчера мальчик уже меньше страдал благодаря Сокорро, которая ежедневно меняла ему повязки, но он по-прежнему молчал, замкнувшись в себе, и никак не реагировал на попытки Джессики вытащить его из глубины отчаяния. А кроме того, их разделяла стена из плетеного бамбука и крепкая металлическая сетка. С той ночи, когда Сокорро разрешила Джессике побыть в клетке Никки, это благодеяние Джессике больше не оказывалось, несмотря на все ее мольбы.

Поэтому сегодня будущее представлялось Джессике мрачным, безнадежным и страшным. Окончательно проснувшись, она вдруг вспомнила конец стихотворения Томаса Худа <Томас Худ (1799 – 1845) – английский поэт и юморист.>, которое учила когда-то в детстве, – оно было особенно близко ей сейчас:

И так же часто я хочу теперь,

Чтоб ночь навеки унесла мое дыханье!

Но она понимала, что такое желание – эгоистично, к тому же это значило бы заранее признать свое поражение. А надо держаться – несмотря ни на что, служить опорой для Никки и Энгуса.

Совсем рассвело, и Джессика услышала на дворе движение, а затем и приближающиеся шаги. Первым вошел Густаво, начальник охраны: он направился прямо к клетке Энгуса и открыл ее.

Следом за ним появился Мигель. Морда у него была зверская, он тоже направился к клетке Энгуса, в руке у него был автомат.

Все стало ясно. При виде страшного оружия у Джессики забилось сердце и перехватило дыхание: “О нет! Только не Энгус!"

Густаво вошел в клетку Энгуса и рывком поднял старика на ноги. Затем Энгусу связали за спиной руки.

– Послушайте! – воскликнула Джессика. – Что вы делаете? Зачем?

Энгус повернул к ней голову:

– Джесси, дорогая, не расстраивайся. Мы ничего не можем изменить. Это же дикари, они понятия не имеют о порядочности и чести…

Джессика увидела, как крепко стиснул Мигель ствол автомата, так что побелели костяшки пальцев. И нетерпеливо бросил Густаво:

– Dese prisa! No pierdas tiempo! <Поторапливайся! Не теряй времени! (исп.).> Никки, в свою очередь, вскочил с нар. Он тоже понял, что означал автомат в руке Мигеля.

– Мам, что они собираются делать с дедом? – все же спросил он.

– Не знаю, – сказала Джессика, хотя прекрасно понимала, что будет.

– Времени у нас совсем немного, – сказал Энгус. – Не падайте духом! Помните, что там, в нашей стране, Кроуфорд делает все, что может. Помощь придет!..

Слезы катились по лицу Джессики.

– Энгус, дорогой Энгус! – Голос ее прерывался, но она все же заставила себя договорить:

– Мы так любим вас!

– Я тоже люблю тебя, Джесси.., и Никки тоже! Густаво стал выталкивать Энгуса из клетки. Теперь никто уже не сомневался, что Энгуса ждет смерть. Энгус споткнулся и снова выкрикнул:

– Никки, как насчет того, чтобы спеть? Давай попробуем. – И запел:

Мы увидимся вновь

Во всех старых знакомых местах…

Джессика увидела, как Никки открыл рот, но они оба захлебывались слезами и запеть не смогли.

Энгуса вывели из сарая, и им уже не было его видно. Но они по-прежнему слышали его голос, постепенно замиравший вдали:

И я буду душой целый день наслаждаться

В том маленьком нашем кафе…

Голос замер. Наступила тишина – они ждали. Прошло несколько секунд. Время тянулось бесконечно долго, затем тишину разорвали выстрелы – четыре, один за другим. Короткая пауза и второй залп…

На дворе, на краю джунглей, Мигель стоял над мертвым Энгусом.

Первые четыре выстрела мгновенно убили старика. Но тут Мигель вспомнил, как оскорбил его старик во вторник. Да и сейчас презрительно назвал их “дикарями”, и его затопила такая ярость, что он выпустил в недвижимое тело еще одну очередь.

Он выполнил инструкции, полученные поздно ночью из Аякучо. Теперь малоприятное задание ждало Густаво, и он с помощью остальных членов команды мог к нему приступать.

Маленький самолет, находящийся в распоряжении “Сендеро луминосо”, прилетит на площадку, расположенную неподалеку в джунглях, – туда можно добраться из Нуэва-Эсперансы на лодке. Лодка скоро отчалит, и самолет доставит в Лиму плод деятельности Густаво.

В то же утро в Лиме перед американским посольством на авенида Гарсиласо-де-ла-Вега на всем ходу остановилась машина. Из нее выскочил мужчина с довольно большой картонкой в руке. Мужчина поставил картонку у барьеров, преграждающих вход в посольство, бегом вернулся в машину, и автомобиль умчался.