Факап - Михаил Харитонов

Ну это я так, лирике предался. А вот почему Антону вдруг так снесло голову на этой теме — вопрос интересный.

Левин над этим думал и пришёл к выводу, что это Званцев специально настропалил пасынка. Скорее всего, чтобы отвлечь его внимания от своих собственных дел.

По мнению Бориса, к тому времени Званцев уже попробовал реморализатор на людях. Основывался он на донесении агента Павла Бунге, в тот момент исполнявшего роль старшего постельничего герцога Ируканского. Он тайно побывал в поместье Бау по личному поручению герцога: тот пытался склонить барона к военно-политическому сотрудничеству с Ируканом. Из этого ничего не вышло, да и не могло, даже будь барон настоящим арканарцем: сотрудничество с герцогом при имеющихся раскладах ничего доброго барону не сулило. Однако в своём отчёте он упомянул удивительную вышколенность и безусловную преданность баронских слуг. На фоне обычного арканарского разгильдяйства это смотрелось странно. К тому же в замке постоянно жили какие-то посторонние. Судя по внешнему виду и манерам, это были люди из Ордена. Что они там делали — непонятно: все попытки что-то выяснить натыкались на ту самую истовую верность баронской прислуги. Павел заподозрил, что барон Ордену должен денег и пытается расплатиться какими-то услугами. Но, в общем, он по этому поводу особо не напрягался.

Малышев, однако, бывал в Бау достаточно часто. Не заметить странностей, там творящихся, он не мог. Возможно, Званцев ему всё это как-то объяснил — ну то есть чего-нибудь наплёл. Но перенаправить интересы пасынка в другом направлении — перенаправил.

Антона тоже можно понять. Он находился на другой планете, жил среди реального Средневековья, а отчим был единственным человеком, которому он доверял полностью. К тому же версия про фашизм хорошо ложилась на его собственные комплексы и проблемы. И если отчим о них знал или догадывался — он надавил на нужное место. Нажал, так сказать, на красную кнопку.

Это не значит, что у Антона совсем не было рациональных аргументов. Они были, и он их неоднократно излагал. Например, то соображение, что примеры целенаправленной борьбы с культурой как таковой в арканарской истории уже были.

Например, Барканская резня.

День 104

Как-то переел всего. Попробовал в "Поварёнке" сделать порционные судачки а натюрель. Возникли проблемы с корнем сельдерея — какой-то не тот получается корень. Плюнул, отправил продукт в переработку, занялся филейчиками из дроздов с трюфелями. Вроде всё правильно сделал, попробовал — не то. Причём самое подлое — непонятно, что именно не то. Но вот не то, и всё тут.

Плюнул, выпил томатного сока — этот хоть нормально выходит — и пошёл музыку слушать. Та же хрень. И Моцарт не Моцарт, и Фрескобальди не Фрескобальди. Как будто чего-то не хватает. Более-менее пошёл только Пярт с колоколами, который мне раньше был ну совсем никак.

Неохота и за собой следить. Опять перестал мыться, с ногтями снова проблемы. Бородёнка свисает козлиная, с сединой, смотреть противно — а заняться собой сил нет. Моральных, в смысле.

Причина-то понятна. Варюсь я тут в собственном соку, дичаю. И ничего поделать не могу.

Ладно, хватит ныть, у меня ещё кусочек арканарской истории не оформлен.

Я вроде как писал, что Святой Орден построил факторию на старом континенте. За прошедшие годы эта территория расширилась за счёт окрестных земель. Эсторские власти сохраняли над этой территорией какое-то подобие суверенитета, но в орденские дела не лезли. По слухам, очередной эсторский правитель даже собирался сдать эти земли Ордену в аренду до конца правления своего сына — в обмен на небольшую денежную сумму и орденскую охрану. Сделка не состоялась, так как правителя вместе с сыном удавили раньше.

Орденские начальники, в свою очередь, вели себя подобающе. Поскольку Орден отрицал, что обладает хоть чем-нибудь, то и свои земли они скромно именовали не "владениями" или "провинциями", а "областью Святого Ордена". Эсторских чиновников встречали низкими поклонами и дорогими подношениями. Это всех устраивало.

Фактической столицей Области был город Баркан, некогда небольшое сельцо при торговом тракте, названное в честь святой Бары. Что довольно точно характеризовало местные нравы и основной способ заработка: местные женщины славились податливостью и небрезгливостью. С приходом монахов сельцо выросло до города, в котором нравы заметно устрожились, зато благосостояние жителей заметно выросло. Аборигенов Орден особо не притеснял, зато обеспечивал защиту. Даже местные рынки были свободны от криминала и поборов, что крайне благоприятно сказывалось на ценах. Кроме того, монахи лечили больных, давали в долг под низкий процент и делали отличное оружие, каковое довольно скоро стало значимой статьёй барканского экспорта.

Разумеется, жизнь в Баркане была далеко не идилличной. Основные выгоды от сложившегося положения дел имела орденская верхушка и богатейшие люди города. Экономический рост порождал не только общий подъём, но и острейшее социальное неравенство, не смягчаемое традиционными благотворительными практиками, как в Арканаре и Ирукане, или подачками бедноте, как в Соане. Сосуществование светских и орденских порождало трения. Но, в общем, выгоды ситуации заметно превышали невыгоды.

Всё это было разрушено одним человеком. Причём его подлинное имя так и осталось неизвестным, а устоявшегося прозвища у него не было. Его поклонники называли его "сам" или просто поднимали к небу палец. Противники называли его по-разному, в основном ругательно. В летописях и рассказах он проходил как "чёрный" или "закутанный" — или, более литературно, "Пророк под покрывалом", поскольку он в любую погоду ходил в глухом капюшоне, а нижнюю часть лица заматывал чёрной тряпкой с отверстием для рта.

Пророк был выдающимся оратором. Брал он, судя по всему, не только риторическими красотами, но и отличным "чувством толпы". Он умел сказать ровно то, что нужно именно этим людям именно здесь и сейчас. Первая же его публичная проповедь в Баркане — что характерно, на площади Правосудия, где проводились публичные казни — вызвала огромный интерес. Впоследствии его речи стали ежедневными, причём толпа собиралась за несколько часов до начала выступления.

Орденские власти, разумеется, проповедника заметили. Но всё, что он говорил, было чистейшей ортодоксией, под каждым его словом мог бы подписаться святой Мика лично. Занимался он в основном обличениями корыстолюбия и развращённости — как мирян, так и монашества. В критике он, однако, знал меру, не задевал по-настоящему значимых людей, а если к чему и призывал, так это к покаянию и исправлению.