Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

Однако одно незначительное обстоятельство доставило огорчение счастливому рейхсмаршалу: 22 июля британцы вежливо, но твердо отклонили щедрое мирное предложение Гитлера, причем сделал это лорд Галифакс, один из столпов политики умиротворения! Стало ясно, что те, кто делал ставку на падение морального духа британцев и на то, что парламент устроит обструкцию Уинстону Черчиллю, глубоко ошиблись. И все-таки 24 июля Геринг принял у себя президента компании «Королевские голландские авиалинии» Альберта Плесмана, предложившего выступить посредником в мирных переговорах между Лондоном и Берлином. Он принял также Биргера Далеруса и попросил его предложить шведскому королю Густаву V взять на себя роль примирителя Гитлера с королем Георгом VI[344]. Но и это не помогло, и поэтому надо было как-то выпутываться. Раз уж немецкий военно-морской флот был еще довольно слабым, чтобы тягаться с Королевскими ВМС[345], а Ла-Манш служил непреодолимым препятствием для сухопутных сил, задача «принудить Англию к миру» была возложена на люфтваффе.

Карта 10

Каринхалл: этапы развития мании величия

Выполняли эту задачу 2-й воздушный флот под командованием маршала Кессельринга, базировавшийся севернее реки Сены, и 3-й воздушный флот под командованием маршала Шперле, располагавшийся южнее. Самолеты этих флотов имели в своем распоряжении пятьдесят два аэродрома на пространстве от Бретани до Голландии, и с них они должны были действовать – осуществлять налеты на юг Англии, вступать в бои с истребителями Королевских ВВС, атаковать британские корабли в Ла-Манше, минировать подходы к английским берегам и блокировать порты, чтобы препятствовать доставке продовольствия на остров. И в течение десяти дней самолеты «Штука» бомбили корабли, а Ме-109 пустились в «свободную охоту» над английским побережьем. Однако это не дало ожидаемого эффекта: немецкие истребители могли находиться в воздухе всего девяносто минут, а только перелет через Ла-Манш в обе стороны занимал полчаса. В итоге им оставалось около двадцати минут на сражения с британскими истребителями. Но Истребительное командование, догадавшись о намерениях противника, оставляло свои силы в резерве, чтобы противостоять налетам бомбардировщиков, а немецкие истребители британцы атаковали на их обратном пути, когда у них практически не оставалось горючего. Что касается портов, они не подвергались значительным бомбардировкам, так как эпизодические налеты осуществляли малочисленные группы немецких бомбардировщиков. Наконец, налеты на морские конвои в Ла-Манше нанесли, конечно, чувствительные потери британскому флоту[346], но действиям самолетов «Штука» постоянно препятствовали истребители Королевских ВВС. Как впоследствии признался маршал Кессельринг, «мы не смогли сделать ничего больше, чтобы нарушить морское сообщение из Англии и в направлении ее». Все это никак не могло называться блокадой, столь желанной Гитлером. И хотя немцам удалось сбить 145 британских самолетов, люфтваффе потеряло при этом 270 машин, что трудно было назвать триумфом.

Тридцатого июля Герингу пришлось признать: в ходе «битвы за канал»[347] люфтваффе не удалось захватить господство в небе над Ла-Маншем, и ничто не говорило о том, что оборона британцев сломлена, а их моральный дух серьезно поколеблен… Но поскольку Гитлер не проявлял большого интереса к ходу этой операции, рейхсмаршал не давил на Шперле и Кессельринга. Дело было в том, что Герингу было известно нечто, чего еще не знали его маршалы. И это нечто они с огромным удивлением узнали в конце июля 1940 года…

Уже 28 июля, спустя три дня после заключения перемирия с Францией, архитектор Альберт Шпеер, пришедший попрощаться с Гитлером после его краткого визита в Париж, был очень удивлен, услышав конец разговора между фюрером и начальником ОКВ. «Поверьте мне, Кейтель, – сказал Гитлер, – теперь, после того как мы показали, на что способны, кампания против России станет лишь детской игрой в песочнице». А мы с вами помним, что еще в октябре 1939 года Гитлер торопил генералитет с нападением на Францию именно потому, что уже планировал напасть на Россию весной 1940 года[348]. С того времени присоединение к СССР прибалтийских стран, Бессарабии и Северной Буковины лишь укрепило фюрера в его решении. Однако было ли разумным разворачивать теперь войска на восток, оставляя за спиной, на своем острове, так и не побежденную Великобританию? Но именно так и хотел поступить Гитлер, если верить свидетельствам его генералов, в частности начальника штаба сухопутных войск Франца Гальдера, который в дневнике писал:

«13 июля 1940 года. Фюрера больше всего волнует вопрос, почему Англия так упорно отказывается от заключения мира. Как и мы, он полагает, что она надеется на поддержку России.

21 июля 1940 года. (Указания, которые получил фон Браухич.) Задача: разгром русской армии или, по меньшей мере, захват такой части русской территории, который исключил бы возможность бомбардировки русскими Берлина и промышленной зоны Силезии. Желательно продвинуться как можно дальше вглубь страны, чтобы наша авиация могла наносить удары по жизненно важным центрам Советского Союза.

22 июля. Под впечатлением от состоявшегося накануне разговора с фюрером [фон Браухич] сказал: “Надо заняться проблемой России. Нам надлежит начать думать над этим”».

И задуматься довольно серьезно, как понял удивленный полковник Варлимонт утром 29 июля, когда Йодль пожелал встретиться с офицерами отдела «Л», отдела национальной обороны, в специальном поезде ОКВ, стоявшем на станции Бад-Райхенхалль. «Пройдясь по вагону, Йодль убедился, – вспоминал Варлимонт, – что все окна и двери закрыты, а затем без всякого предисловия сообщил, что Гитлер решил “раз и навсегда” избавить мир от большевистской угрозы, осуществив внезапное нападение на Советскую Россию, которое намечено на ближайшее время, точнее говоря, на май 1941 года. […] Мы удивились еще больше, когда поняли из его ответов на первые же наши вопросы, что не обязательно сначала доводить до конца войну против Англии и что победа над Россией […] это самый лучший способ принудить Англию заключить мир, если этого невозможно добиться другими средствами».

Так и было на самом деле, поскольку спустя два дня после этого собрания адъютант Гитлера фон Белов во время совещания фюрера с военным руководством в Бергхофе записал: «Гитлер заговорил о проблеме России. Он уверен, что англичане установили с нею новый контакт[349]. Фюрер считал вероятным нападение России на Германию начиная с осени 1941 года. Но если Россия будет разгромлена, Великобритания лишится большой помощи. Гитлер заявил, что принял окончательное решение напасть на Советский Союз весной 1941 года». То же самое в тот же день услышал генерал Гальдер, записавший в своем дневнике следующие слова фюрера: «Если же Россия будет разбита, Англия лишится последней надежды. Тогда Германия станет хозяйкой Европы и Балкан. […] Решение: разгром России должен рассматриваться как составная часть этой борьбы. Весна 1941 года. Чем быстрее мы разгромим Россию, тем для нас будет лучше. […] Если начнем в мае 1941 года, мы будем иметь в запасе пять месяцев на завершение этого дела».