Монументы Марса (сборник) - Кир Булычев

– Не старайся показаться циником.

– Я не стараюсь. Это не цинизм, брат. Это констатация факта. Вполне вероятно, что, увидь она тебя здесь, на Ваяле, прошла бы мимо, не обратив внимания. Таких мужчин, как мы, здесь тысячи.

– Она бывала на Ваяле, она выросла на Земле. Но полюбила меня.

– Она о тебе уже забыла.

– Нет.

Станислав достал письмо, протянул его брату.

Стас развернул его и заметил:

– Банальный почерк.

– Не в почерке дело, – терпеливо сказал Станислав.

Стас небрежно пробежал глазами строчки, перевернул лист на другую сторону – не написано ли там чего-нибудь.

– Что ж, – произнес он наконец, – очень трогательно.

– И все?

– Что же я еще могу сказать? Не я внушал ей эти чувства.

– Ты шутишь?

– Нет, я серьезен.

– Порой я не знаю, когда ты шутишь, а когда серьезен. Я видел ее глаза, когда мы прощались. Она писала искренне.

– Ни на минуту в этом не сомневаюсь. Да и не мои сомнения тебя тревожат.

– Нет, не они. Но, клянусь тебе, я не предпринял никаких шагов для того, чтобы…

– Соблазнить ее?

– На этот раз ты шутишь.

– Шучу.

Станислав поднялся с кресла и подошел к окну. Станислав приблизил лицо к стеклу, глядя вниз, в пропасть улицы.

– Послушай, брат, – сказал Стас. – Ты бессилен ей помочь. И клянусь тебе: пройдет неделя, месяц, она утешится, она молода и обо всем забудет. Пусть же тебя не мучают угрызения совести. Я повторяю: ей пришло время полюбить, и ты вовремя попался ей на пути.

– Ты не видел ее, – возразил Станислав. – Она очень милая и умная. Она искренняя. Мне очень жаль ее.

– Иному на твоем месте я предложил бы на ней жениться.

– Опять шутишь?

Станислав резко обернулся. Густые черные брови сошлись к переносице одной изломанной черной линией.

– Ты сердишься, Цезарь, – сказал Стас. – Значит, ты не прав.

– Ты должен увидеть ее, – сказал Станислав.

– Я ждал этой просьбы.

Брови Стаса сошлись в такую же черную изломанную линию. Те же серые глаза с секунду выдерживали взгляд андроида, метнулись в сторону, рука с длинными плоскими пальцами отыскала на столе пачку сигарет.

– Не кури, – попросил Станислав. – Я не люблю этого. Мне вредно.

– Ты унаследовал мои достоинства, но знаешь, чего тебе не хватает, чтобы стать человеком?

– Знаю. Слышал. Недостатков.

– Я повторяюсь.

– Да. Порой я задумываюсь о жестокости людей. Нет, не отдельных индивидуумов, а людей в целом. Я понимаю, что, создавая андроида, вы идете по пути наименьшего сопротивления – максимальное дублирование оригинала. Замечательного, выдающегося оригинала. И забываете о недостатках. Забываете о том, что я не только неполноценен, но и настолько совершенен, что сознаю свою неполноценность. Мне претит тщеславие биоконструкторов. Я должен быть примитивнее. Биоробот, и все тут. Робот, от слова «работать».

– Станислав, не пытайся быть несправедливым к людям.

– Почему я несправедлив?

– Потому что ты человек.

– Андроид. Почти человек, притом без недостатков.

– Хорошо, андроид. Возьми письмо обратно. Оно адресовано тебе.

– Неужели ты до сих пор не понял, что не мне, а тебе? Я же не могу испытывать любви…

– А ты задумывался, как близка к любви жалость?

– Жалость – функция мозга. Это доступно даже моему, наполовину электронному мозгу.

Стас погасил сигарету.

– Она пишет, что ждет тебя…

– Да.

– Хотя бы на минуту…

– Да.

– У входа в зоопарк…

– Да.

– А на сколько процентов твоя филиппика против жестокого человечества была театральным представлением, а не душевным порывом?

– Не более чем на десять процентов, – улыбнулся Станислав. – Не более. И не хмурься, брат. Я не лгу. Это мне не по зубам.

– Ну уж что-что…

Станислав напомнил:

– Она будет там через десять минут. Ты только успеешь дойти до зоопарка.

– Как ты все рассчитал! – сказал Стас. – Я бы не смог.

– У тебя нет нужды заставлять свой оригинал действовать по-человечески.

– Как я ее узнаю?

– Она сама тебя узнает.

– И все-таки?

– Твое сердце тебе подскажет.

– Твое ведь не подсказало?

– Оно не могло подсказать. Оно почти синтетическое. Зато я функционирую надежнее тебя. Как почка? Побаливает?

– Чуть-чуть.

– Трансплантация займет три дня.

– У меня нет этих трех дней.

– Я тебя заменю. Я в ближайшую неделю свободен.

Стас накинул куртку.

– Нет, – Станислав подошел к нему, – возьми мою.

– Ты боишься, что она меня не узнает?

– Ей приятнее будет увидеть меня… то есть тебя в старой куртке.

– Ну и знаток женского сердца!

Стас открыл дверь в коридор. И остановился.

– Слушай, а что я ей скажу?

– Извинись, что был занят… ну, скажи что-нибудь. Можешь даже разочаровать ее в нас. Только не обижай.

– Жалеешь?

– Иди-иди. Я бы на твоем месте не колебался.

– Регина?

– Да-да, Регина. У нее светлые волосы, прямые светлые…

Стас пошел к лифту.

Станислав сел в кресло, рассеянно вытащил из пачки сигарету. Посмотрел на нее, словно не мог сообразить, что делать с этой штукой, потом сунул сигарету в рот, щелкнул зажигалкой. Закашлялся и расплющил сигарету в пепельнице.

– Берегите составные части, – пробурчал он чьим-то чужим голосом. – Они вам дадены не для баловства.

Он посмотрел на часы.

Стас уже у входа в зоопарк.

Станислав снова поднялся, подошел к окну и, упершись лбом в стекло, смотрел вниз и направо, в темную зелень парковой зоны. Словно мог разглядеть кого-то за три километра. Ничего он, конечно, не увидел. Вернулся к столу, раскурил еще одну сигарету и затянулся. А когда откашлялся – затянулся еще раз.

Усилия любви

Радик подвез Басманного до дома. Оба молчали – устали смертельно. Басманный вяло шлепнул Радика по плечу, вздохнул на прощание. Радик тоже вздохнул на прощание. Сыпал мелкий, холодный, паскудный дождь, никому не нужный – ни людям, ни сельскому хозяйству.

– Не простудись, – сказал Радик вслед. – Ты нам еще пригодишься.

Человек в летнем костюме сутулился у подъезда. Он промок, одежда прилипла к телу, с длинного носа в такт мелкой дрожи срывались капли. Кто же, подумал Басманный, та фея, что может подвигнуть на такой подвиг мужчину средних лет?

– Вы Басманный? – строго спросил человек, встретившись с ним взглядом.

Вот тебе и фея, улыбнулся Басманный.

– К вашим услугам, – сказал он.

– Я из-за вас простужусь, – сообщил мокрый человек.

– Жаль, – сказал Басманный.

– Мне нужно поговорить с вами наедине.

Кто он? Изобретатель вечного двигателя? Охотник за автографами?