Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - Борис Григорьев

Но вернёмся к Н. М. Смирнову. Он служил первым секретарём в русском посольстве в Берлине (30-е годы XIX столетия). Чем же занималась его умная, красивая и проницательная супруга, пока муж «трудился» на дипломатическом поприще? «О, я очень веселилась… — признаётся она на страницах своих фривольных воспоминаний. — Были сплошные праздники, концерты и живые картины, и я всюду фигурировала… Я каталась там, как сыр в масле. Смирнов уходил с утра в канцелярию, потом в клуб и приходил к обеду, а я каталась с детьми и часто ездила в Шарлоттенбург, там стоял драгунский полк, и Каниц очень любил детей. У него была обезьяна, и дети, садясь в карету, говорили:

— Каниц, вау-вау».

«Каниц-Вау-Вау» был прусский драгунский офицер, ухаживавший за Смирновой. Остроумная, образованная и одарённая женщина, Смирнова-Россет переживала за границей одно романтическое увлечение за другим. В числе её близких поклонников там был и скучающий сотрудник посольства в Париже граф Н. Д. Киселёв, и Н. В. Гоголь, и другие русские знаменитости, благо своего мужа она не любила, а тот, кажется, платил ей взаимностью. Вместе со своим начальником, посланником А. И. Рибопьером (1781–1865), удостоившимся клички «Паша» и «Любопёр», Николай Михайлович Смирнов делил одну и ту же любовницу — местную артисточку Хаген. Его страстью стали также рулетка и карты, и, отдыхая от трудов праведных на водах в Баден-Бадене, он с утра до поздней ночи проводил время в игорных залах[148]. Жена его тоже «фигурировала» и вела рассеянный образ жизни, принимала поклонников, беседовала с ними на «умные» темы, пила «кофий» и курила папиросы.

Флирт, кокетство, супружеские измены, разводы были знамением времени, легкомыслие и ветреность носились в воздухе. Известная княгиня Дарья Христофоровна Ливен, супруга посла в Англии, любовница канцлера Меттерниха, имела в Англии любовником герцога Сазерлэнда, младше её на шесть лет, и прижила с ним двух внебрачных сыновей. На все эти эскапады петербургское начальство закрывало глаза, потому что Дарья Христофоровна приятное сочетала с полезным и приносила от своих любовников в «клювике» важную политическую информацию.

Вот какие приглашения в 1830-х годах во время отдыха на водах в Баден-Бадене рассылала на приём А. О. Смирнова-Россет, диктуя их своему приятелю и попутно давая приглашаемым характеристики:

господину де-Бакур, французскому экс-посланнику в Америке, откуда он вернулся с больным желудком и посажен на диету (курица с рисом). Господину барону Антонини, неаполитанскому экс-посланнику в Берлине. Господину и госпоже Зеа Бермудес, экс-посланнику в Испании. Господину гранд-коррихидору Мадрида. Господину Платонову с его «носом на меху» и всем его мехом вообще… Далее шли фамилии барона Летцбока, банкира Майера, княгини Лобановой с дочерьми и поручением привезти с собой побольше кавалеров, князя Эмиля Гессен-Дармштадтского, князя Георгия Гессенского с адъютантом, генерального секретаря Центральной комиссии разграничения Рейна между Францией и Германией Дюваля — всего около 20 человек. На «плохонький» рядовой приём Смирнова запланировала потратить 500 франков.

Жена русского посланника в Испании Григория Строганова — графиня Юлия (Жюльетта) Строганова — ранее была замужем за португальским посланником графом д'Альмейдой. Наш граф Григорий безумно влюбился в португальскую посланницу (а как же иначе? В те годы влюблялись только безумно!) и по-гусарски похитил её у мужа. Влюблённые бежали как можно дальше от места преступления и брак свой заключили аж в Дрездене. У русского графа к этому времени уже была дочь от французской гризетки. (Ещё одна особенность нашей аристократии: у себя дома в России они бы и подумать не могли завести роман с представительницей «подлого» слоя, а вот во Франции и гризетки шли по первому разряду и вполне могли сойти за русскую дворянку.) Строгановы приложили совместные усилия и выдали её замуж за «приличного» человека из известной фамилии Полетика.

Строгановы возили за собой по Европе личного доктора — скорее всего, типичного прилипалу и прохиндея — польского еврея полковника Лахмана, женатого на одной из Потоцких. Русский посланник в Бадене Н. М. Смирнов играл с графом Григорием Строгановым и Лахманом в карты и подрался с последним не на шутку — верно, из-за шельмовских приёмов поляка. Строганов после этого эпизода встал на сторону соотечественника и коллеги и прогнал от себя Лахмана.

Романтические приключения дипломатов часто оказывались связанными с дуэлями. Конечно, дуэли были запрещены инструкциями Министерства иностранных дел, но кто из горячих голов и когда на Руси обращал внимание на мёртвые инструкции, вобравшие в себя иссохшие мысли какого-нибудь кабинетного чинуши?

Один из способнейших и рано умерших дипломатов с причудливой фамилией Д. К. Сементовский-Курило, по словам знавшего его современника, элегантный и утончённый жгучий брюнет южного типа, был как раз из таких романтиков. И бывший посланник в Цетинье и Софии А. Н. Щеглов, сохранив статус посланника после столкновения на «водопроводной» почве (см. главу «В стране, где протекают крыши») со своим подчинённым фон Мекком, был-таки уволен в отставку, но уже за дуэль из-за женщины.

Вена 70—80-х годов XIX века, по мнению работавшего там атташе английского посольства Джорджа Бьюкенена, была прелестным постом для молодого дипломата. Венцы так любили танцевать, что балы начинались иногда в 11 утра и заканчивались в 6 часов вечера. Танцевали тогда исключительно «приличные» танцы, на балах при дворе запрещались такие танцы, как «trois temps» и «peu convenable». На каждом балу была специальная комната Comtessenzimmer, куда не допускались замужние дамы — здесь в промежутках между танцами беседовали девицы со своими кавалерами. За поведением переступавших границы дозволенного девиц строго наблюдали специально выделенные лица. Приглашения на танцы резервировались на целый сезон вперёд, так что каждая дама, направляясь на бал, имела с собой список кавалеров. Если кто, боже упаси, не смог появиться на балу, он должен был найти себе замену.

Ну и конечно же все члены венского дипломатического корпуса ходили в театр, принимали участие в выездах на охоту. Из всех участников охоты больше всех внимания привлекала внимание императрица с её блестящей красотой, прекрасной посадкой на лошади и изумительной фигурой. Лошади и фигура были два главных интереса в жизни супруги Франца Иосифа. Лошади, вспоминает Бьюкенен, являлись тогда главным содержанием её разговоров и с дамами, и с кавалерами.

Примерно так же проходил в это время досуг дипломатов в Риме.

Секретарь русской делегации на Гаагской конференции 1899 года М. Ф. Шиллинг оставил о своём пребывании в Гааге дневник. И что же мы видим? О своей «скучной» работе он стыдливо упоминает как-то вскользь. Работа отвлекает его от главного — от развлечений. Всё свободное время Шиллинг употребляет на балы, экскурсии, пикники, светские визиты и конечно же флирты. Он заводит роман с супругой шведского представителя на конференции, успевая списаться со своей больной женой в Швейцарии и даже почтительностью и вниманием окружить своего шефа — главу делегации Е. Е. Стааля. Читаешь этот дневник и ловишь себя на мысли, что попал на Кавказские Минеральные Воды в общество «лишних людей» печоринского типа. Очевидно, таково было веяние времени, когда вся Европа беспечно веселилась и развлекалась.

В конце XIX — начале XX века дипломаты — даже посланники — в Софии повально увлекались игрой в хоккей. В Пекине и Токио дипломаты увлекались скачками, для чего обзаводились японскими и китайскими пони, конюшнями и жокеями. Впрочем, дипломаты и сами зачастую были хорошими наездниками и лично участвовали в скачках. Борьба за учреждённые призы достигала иногда такого накала, что дело доходило до ссор и «дипломатических» осложнений.

В немецких княжествах большой популярностью у дипломатов пользовались охота, конные прогулки, театр.

Проживая в той или иной столице, русский дипломат был обречён на постоянное общение со своими иностранными коллегами. Нужно отметить, что тогдашний быт дипломатов ещё не был так ярко подвержен блоковым или идеологическим влияниям, а потому все дипломаты встречались со всеми своими коллегами, вместе убивали время или проводили его с пользой, пытаясь получить нужную информацию.

Неформальное общение дипломатов, как правило, проходило в рамках английских клубов, которые учреждались там, где присутствовали англичане. А поскольку присутствовали они везде и устраивали свой быт так, как привыкли они устраивать на своём острове, то английские клубы находились почти во всех европейских столицах. Посланники становились членами клуба без всякой баллотировки — начальство, как жена Цезаря, было во все времена вне всяких подозрений. Рядовому секретарю или атташе нужно было баллотироваться и иметь рекомендации от двух членов клуба. В Афинах кто-то из дипломатов при поступлении членом в Английский клуб был забаллотирован, а потому после этого желающих стать его членом резко поуменьшилось. Репутация недопущенного в клуб избранных была не к лицу дипломату. Уже известный нам Соловьёв решил эту проблему изящно просто: он взял рекомендации у греческого премьера Теотокиса и министра иностранных дел Романоса, и Английский клуб «прокатить» протеже таких влиятельных особ не осмелился.