Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека - Николай Зенькович

Противник велеречивости, человек конкретных действий, российский Президент молча слушал и, как после рассказывал, все больше убеждался, что союзный Президент неадекватен сложившейся обстановке, что он явно утратил ощущение реальности. ССГ — Союз Суверенных Государств, за который столь рьяно ратовал Михаил Сергеевич, уже давно расшифровывали как Союз Спасения Горбачева. Интервью, которое показали в полночь восьмого декабря, адресованное украинцам, воспринималось так, как будто они еще не проголосовали за Кравчука и свою независимость.

Однако сам Михаил Сергеевич и устно, и печатно неизменно придерживался высокого мнения о своей позиции в разговоре с Ельциным пятого декабря. В дневниковых записях его помощника Г. Х. Шахназарова это выглядит так.

«Я предъявил ему развернутую аргументацию в пользу Союза, — сказал Горбачев девятого декабря, собрав своих помощников и специалистов. — Он рассуждал: может, заключить договор на 3–5 лет, Украина ограничится участием в экономическом сообществе, а может быть, создать славянский союз?».

Как видим, с одной стороны, «развернутая аргументация в пользу Союза». С другой — конкретика, пускай компромиссные, половинчатые, временные меры, но ведь не риторика, а хоть что-то!

«Я ему объяснил, что такой вариант не следует выдвигать, — старательно записывал слова Горбачева его помощник. — Если уж он и выплывет, не афишировать. Кто первым признал независимость Прибалтики? И смотри, что они теперь делают с армией, какие решения принимают по гражданству. Борис Николаевич согласился, добавив, что особенно сволочную позицию заняла Латвия. Я ему сказал, что это понятно — там ведь население примерно 50 на 50, они и стараются выжить как можно больше русских.

Словом, вроде бы разговор был неплохой. Но он ушел, и не было уверенности, что будет держаться, как условились…».

И тут из-под пера президентского помощника появляется многозначительная фраза, вызывающая массу недоуменных, а то и негодующих вопросов. «Я уже тогда знал, что его окружение подготовило текст соглашения о славянском сообществе. И вот случилось», — сказал президент на совещании девятого декабря в 16.30.

Как это — знал? И не принял мер? А как же тогда понимать восклицание о том, что Президент СССР ничего не знает, произнесенное после звонка Шушкевича из пущи?

Хорош и Ельцин. После встречи с Горбачевым пятого декабря российский Президент сообщил прессе, что он с Михаилом Сергеевичем не мыслит Союза без Украины и что надо будет все сделать, чтобы убедить украинцев присоединиться к Союзному договору. Еще тот конспиратор Борис Николаевич!

Он тоже, оказывается, произнес многозначительную фразу: «Если этого не получится, надо будет подумать о других вариантах». В тот день на нее не обратили внимания.

«Что будем делать?»

По свидетельству Г. Х. Шахназарова, вопрос, заданный ему по телефону Горбачевым в понедельник девятого декабря, накануне встречи с вернувшимся из Минска Ельциным и приехавшим из Алма-Аты Назарбаевым, прозвучал в несколько необычной для него манере.

Действительно, что делать?

В воскресенье вечером Горбачев позвонил Шахназарову домой и попросил подготовить выступление:

— Надо проставить все точки над «и», прямо и без обиняков сказать о роли Кравчука и других участников минских соглашений…

Голос не мальчика, но мужа? Отважная решительность союзного президента импонирует всем здравомыслящим людям. В марте провели референдум, большинство населения высказалось за Союз. И вот полгода спустя руководители трех республик из пятнадцати, не имея на то полномочий высших органов власти своих республик, приходят к соглашению о роспуске СССР. Если бы они обратились к другим республикам с предложением рассмотреть этот вопрос — еще полбеды. Но ведь принято не предложение для обсуждения, а решение, открытое для присоединения других республик.

В ближайшем окружении Горбачева Беловежское соглашение сразу же окрестят контрпереворотом. Шеварднадзе так и сказал: завтра придут опечатывать кабинеты. Глава внешнеполитического ведомства ошибся на две недели. Как рассказывает В. А. Медведев, 27 декабря ранним утром в аппарат Горбачева сообщили, что Ельцин в 8.30 начнет свою работу в этом кабинете. У Горбачева на утро была намечена беседа с японскими журналистами, предусматривались и другие встречи, да и кабинет не был еще полностью освобожден — покинуть его предстояло через два дня, 29 декабря. Пришлось ему встречаться с иностранцами в другом месте, а оставшиеся в кабинете вещи перебазировать в комнату охраны. Новый хозяин прибыл в кабинет Горбачева в девятом часу, встретился в течение короткого времени с несколькими людьми, поднял тост со своими ближайшими сподвижниками и уехал в другое место. Такая вот унизительная концовка.

Горбачев и остатки его команды прекрасно понимали, чем грозит им беловежская встреча лидеров трех славянских республик. Судя по словам Горбачева Медведеву о том, что теперь уже не аргументы в пользу Союза нужны, а кое-что иное, союзный президент видел крайнюю необходимость принятия жестких и решительных мер по пресечению ликвидации государства. И Шахназаров свидетельствует: Горбачев был за то, чтобы расставить все точки над «и».

А перед встречей с Ельциным и Назарбаевым, назначенной на двенадцать дня в понедельник, вдруг беспомощно-растерянное: «Что будем делать?». Решительности — как не бывало. Впрочем, его помощник и пресс-секретарь, вспоминая понедельничное утро девятого декабря, отмечает: президент, к которому А. Грачев пришел сразу же после его приезда в Кремль, полностью владел собой, был мобилизован и бодр и даже постарался загладить инцидент, связанный с украинским телеинтервью, сказав, что, по его мнению, все получилось хорошо.

Наверное, настроение союзного президента резко упало после того, как он узнал, что Кравчук и Шушкевич в Москву не прибудут. Это сообщение потрясло Горбачева, который лично шестого декабря договорился с ними, а также с Ельциным и Назарбаевым, встретиться у него в понедельник, девятого декабря. Все, в том числе Шушкевич и Кравчук, подтвердили свое согласие на участие в окончательном разговоре. И вот получается, что окончательный разговор, на который так надеялся Горбачев, состоялся в пуще без его участия. Картина: «Без Мишки в лесу».

Руководитель аппарата союзного президента Г. Ревенко пытался спасти положение и вызвать в Кремль хотя бы более податливого белорусского лидера. Где-то в районе десяти утра телефонный звонок из Кремля поднял с постели не отошедшего еще как следует от проводов гостей минского «пущиста». Шушкевич спросонья долго и путанно объяснял, почему он не в Москве, как договаривались:

— Я должен все осмыслить… Отоспаться… Все произошло так неожиданно…

Одной из причин того, почему два «пущиста» — Шушкевич и Кравчук — не приехали в Москву, называют опасение ареста. По второй версии: об этом договорились в пуще. Зная напор Горбачева, Ельцин опасался, что периферийные лидеры могут дрогнуть, особенно белорусский, и отойти от схемы поведения, выработанной в пуще. Непросто смотреть в глаза лидеру, которого они, взращенные им, позорно предали. В моральном плане встреча была бы кошмарной пыткой.

Около одиннадцати позвонил Ельцин и сказал, что он тоже не придет на встречу с Горбачевым.

— Почему? — взорвался союзный президент, не отошедший еще от известия о том, что минский и киевский лидеры приезжать отказались.

Ельцин объяснил, что не уверен в своей безопасности. По имеющимся у него сведениям, его могут арестовать в кабинете Горбачева либо в приемной.

— Ты что, с ума сошел? — вспылил Горбачев.

— Может, не я, а кто-то еще, — обидчиво ответил российский президент.

Тем не менее Горбачеву удалось убедить Ельцина в необходимости встречи.

Полтора часа перебранки

К кабинету союзного президента российский шел по кремлевскому коридору в сопровождении верного Коржакова.

Такого в древних стенах Кремля не было никогда. Традиционно здесь всегда был один хозяин. Он мог конфликтовать с кем угодно, даже вести боевые действия против бунтовщиков, но сопернику вход в Кремль был заказан, пока власть находилась в руках правителя.

В декабре девяносто первого в Кремле было два хозяина. Над куполами древнего обиталища русских царей реяло два государственных флага. Двоевластие ощущалось во всем. Вход на третий этаж здания, где размещался кабинет Горбачева, прикрывала верная ему с форосских времен союзная охрана. Но въезд на территорию Кремля контролировала служба безопасности российского президента. Последнее обстоятельство исключало возможность того, о чем ходили слухи по Москве и чего опасался Ельцин. Мол, Горбачев дал указание «Альфе» арестовать всех троих беловежских «пущистов», как только они покажутся на территории Кремля. Увы, его охрану к тому времени уже несли люди главного «пущиста». По этой причине не имеют под собой серьезных оснований утверждения некоторых очевидцев, наблюдавших интенсивное движение в направлении Кремля большого количества грузовиков с бетонными блоками. Вряд ли в сложившейся ситуации охрана союзного президента играла сколько-нибудь заметную роль. Реальная власть — повсеместно — переходила к российским структурам.