Флорис. «Красавица из Луизианы» - Жаклин Монсиньи

Батистина едва успела отскочить в сторону: бочка повалилась на бок и покатилась по проходу. Девушка закричала от омерзения, увидев, как дюжина огромных, отъевшихся грызунов делит добычу — гору оливок. Они, наверное, уже давно прогрызли бочку со всех сторон, а сейчас слишком усердно возились и дрались, да и столкнули ее совсем, чтобы не мешала. Батистина в ужасе бросилась бежать куда глаза глядят, и с разбегу налетела на обитую железом, зарешеченную дверь, за которой раздавались крики и стоны.

— Помогите! Умираю!

— Негодяи! Подонки!

— Они оставили нас подыхать, а сами сбежали!

— Пить! Пить!

— Хотя бы кусочек хлеба! Корочку!

— Паразиты!

— Скоты!

— Толстые задницы!

Батистина огляделась. Рядом стоял колченогий стол, на нем валялись опрокинутые кружки, блестело пролитое вино… Под столом были разбросаны полуобглоданные кости… Все свидетельствовало о том, что здесь находился караульный пост. Солдаты покинули его и поднялись на палубу, чтобы принять участие в сражении.

— Потерпите еще немного, сударыни! Совсем чуть-чуть! Я сейчас найду ключи и выпущу вас из заточения! — закричала Батистина.

Удары и крики возобновились с новой силой.

— Ах ты, негодяй!

— Кто ты такой, черт побери? Где шляешься?

— Опомнился! Долго же тебя черти носили!

— Дерьмо!

— Сукин сын!

— Что там у вас происходит?

— Вы про нас и думать забыли, мерзавцы!

Батистина разозлилась и раздраженно пожала плечами.

— Чем орать без толку и браниться, лучше выслушайте меня! Если вы хотите, чтобы я вас освободила, скажите, где находятся ключи! Если знаете, разумеется!

Вдруг, словно по волшебству, за дверью воцарилась тишина.

— Дайте я поговорю с нашим благодетелем, подруги! — произнес чей-то властный голос с легким иностранным акцентом.

Батистина вздрогнула. Жорж-Альбер опять потянул ее за рукав, чтобы увести подальше от этого места.

— Я думаю, ключи спрятаны за самой большой бочкой… Но вы… вы — женщина, судя по голосу?

— Да, я единственная женщина на борту, кроме вас, — ответила Батистина, с трудом добравшись до большой бочки и шаря по полу руками в кромешной темноте.

— Ну как же! Знаем, знаем!

— Распутная корова!

— Та самая принцесса. Только и знает, что прохлаждаться на солнышке!

— Ага! А мы тут подыхаем!

— Но мы тебе еще покажем!

— Шлюха!

— Сука!

— Ты у нас еще попляшешь!

Женщины сыпали отборными ругательствами и без конца колотили в дверь, но она не поддавалась. В этих пронзительных, визгливых голосах звучала неподдельная ненависть, но Батистину это не насторожило и не испугало.

— Ну а теперь послушайте меня! Если вы будете продолжать оскорблять меня, я не открою дверь. Что за манеры! Фу! — спокойно сказала она, позвякивая связкой ключей.

— Да заткнитесь же вы, идиотки! Да нет, нет, сударыня! Мы вас очень любим, поверьте… Девушки немного разнервничались… Нам ведь не давали ни есть, ни пить после шторма… Про нас, наверное, просто забыли… Откройте же дверь, мы будем вам очень признательны, — вновь заговорила заискивающим, просительным тоном обладательница иностранного акцента.

— Так знайте же, я не имею ничего против вас! Наоборот! Я очень разозлилась на капитана за то, что с вами так дурно обращаются. Я долго с ним пререкалась и в конце концов настояла на том, чтобы вас выпускали наверх хотя бы ненадолго… И я послала вам одежду…

— Сердечно благодарим вас, сударыня, вы очень добры. Но скажите же, что происходит?

— Не знаю… На нас напали… Наш корабль атаковало какое-то неведомое судно… Сейчас все мужчины сражаются на палубе, вот почему я и пришла освободить вас, — продолжала Батистина, торопливо примеряя к замку один ключ за другим.

Наконец ее усилия увенчались успехом: дверь заскрипела и распахнулась. Жорж-Альбер отчаянно завизжал.

— Добрый день, сударыни, — любезно улыбнулась Батистина.

— Получай, принцесса!

Батистина хотела отскочить назад, но не успела. Ужасное зловоние ударило ей в нос, и в ту же секунду к ней протянулись отвратительные, грязные, липкие руки, походившие на щупальца морских тварей. На Батистину обрушился град ударов, ее тянули за волосы, щипали, толкали, пинали, били… Двадцать чудовищных гарпий в бешенстве набросились на свою освободительницу.

— Вот тебе, дрянь!

— Плюнь-ка ей в рыло!

— Получай, гадюка!

— Выцарапайте ей глаза!

— Дай, дай ей как следует!

— Оставьте-ка на этой хорошенькой мордочке побольше царапин!

— Да по заднице, по заднице ей всыпьте!

— Будет теперь знать!

— Да уж! Не будет корчить из себя принцессу!

— Ишь, гордячка!

— Черт побери! Она еще кусается!

— Ах, дрянь! Да еще и царапается!

— Ой-ой-ой!

Но царапалась и кусалась не Батистина — верный Жорж-Альбер пришел на помощь своей неразумной, неосторожной хозяйке. Он смело ринулся в самую гущу свалки и теперь пустил в ход зубы и когти… Он вырывал пряди волос, впивался зубами в руки и ноги, оставлял глубокие царапины на лицах и задах. Девицы хрипели, вопили и визжали от боли, но не выпускали свою добычу.

Батистина с исцарапанным в кровь лицом, с полуобнаженной грудью, задыхалась в грязи, придавленная к полу обезумевшими от ненависти фуриями.

30

— Назад, мерзавки! Прочь, грязный сброд!

В воздухе засвистели бичи, послышались глухие удары, раздались протестующие крики и проклятия. Батистина хотела заговорить, подняться, но силы внезапно оставили ее, и она опустилась прямо в лужу вонючей мочи. Все же не без некоторого злорадства она слышала, как стонали под ударами кнутов ее мучительницы. Они выпустили свою добычу из цепких пальцев и постепенно отступали.

— Ну, идите же, вы, грязные твари! Поднимайтесь! Да ведите себя потише! А то получите!

Мужчины пинали девиц ногами, подталкивали их в спины прикладами. Батистина, ошарашенная всем произошедшим, почувствовала, как Жорж-Альбер подставляет ей лапку, предлагая помощь. Батистина пришла в себя. От ее одежды нестерпимо разило… О, Боже! Благовоспитанная Батистина не смела даже мысленно произнести слово, обозначавшее человеческие испражнения, коими были обильно вымазаны ее кафтан и штаны. Она поднялась на ноги и, пошатываясь, двинулась куда-то вместе со всем стадом. Внезапно она не без удивления заметила, что две девицы, возможно, ощутившие угрызения совести, поддерживают ее с двух сторон. В темноте Батистина с трудом различала их лица. Одна из них была огромной толстухой с круглым, как луна, лицом, другая — маленькой худышкой, росточком гораздо меньше самой Батистины, да еще один глаз у бедняжки ужасно косил.