Новая царица гарема - Георг Борн

– А остальная прислуга еще во дворце?

– Только самое небольшое число, все остальные отпущены и заменены новыми.

В ту самую минуту в коридорах раздались шаги и голоса. Казалось, что кто-то плачет. По временам ясно слышалось слово «Аллах» в связи с одним из девяноста девяти его прозвищ, сопровождаемых вздохами и стонами.

– Что там такое? – спросил принц.

Мехмед вышел из комнаты и тотчас же вернулся.

– Слуги имама уносят мертвого мушира, – доложил он.

– Скоро же все это делается. Впрочем, мне это очень приятно, – сказал Мурад. – Кто ведет их?

– Имам.

– Как может имам отважиться на такое?

– Он с провожатым.

– С каким провожатым? – сердито спросил разгоряченный вином Мурад.

– С новым муширом, ваше высочество, который займет место умершего.

– Как его зовут?

– Девлет Чиосси, ваше высочество.

– Мне помнится, мушир этот служит в серале? Позови его ко мне.

Мехмед поспешно вышел, а Мурад в ожидании мушира уселся на диван. Вслед за тем на пороге комнаты показался новый шпион принца. Изет умер, но в лице этого Чиосси нашелся еще более ревностный и внимательный наблюдатель, призванный следить за каждым шагом принца.

Мушир Чиосси был уже немолод. Он был одет в блестящий мундир своего ранга. Физиономия его выражала скрытность и лукавство. Ничего нельзя было прочесть на его лице, когда наконец он вошел в комнату и с низким, почтительным поклоном остановился перед принцем.

– Ты послан ко мне во дворец? – спросил Мурад.

– Если ваше высочество согласны, – отвечал мушир с особенным язвительным ударением, – я займу место так скоропостижно умершего мушира Изета.

– Кто прислал тебя сюда?

– Я явился сюда по приказу, который только что передал мне Магомет-бей.

– Здешняя служба, мушир, очень опасна, сразу говорю тебе это. Кто не может переносить подаваемых мне кушаний, пусть лучше отказывается от нее заранее, – сказал Мурад с явной насмешкой. – Мушир Изет служит живым примером тому, как быстро схватывает колика даже здорового человека и только после одного кушанья.

– Я уверен, ваше высочество, что мушир Изет был болен еще до получения приказания есть кушанье, которое, быть может, было ему противно.

– Тогда я советую тебе, в случае если ты также не совсем здоров, лучше не брать этого места, – продолжал принц. – Знай, что и ты всегда будешь обедать со мной и прежде меня отведывать все подаваемые мне блюда.

Чиосси поклонился со злобной улыбкой.

– Вашему императорскому высочеству остается только приказать, – отвечал он. – Я чувствую себя вполне здоровым и высоко ценю честь обедать за одним столом с вашим высочеством.

– Знает ли султанша Валиде об этом неожиданном приключении?

– К сожалению, я не могу отвечать на этот вопрос, ваше высочество. Я сейчас только узнал о скоропостижной смерти мушира Изета и получил приказ поспешить сюда, чтобы велеть вынести покойника и занять место мушира.

– Тебе известно, почему сменили мою прислугу?

– Вероятно, ее в чем-нибудь подозревают.

– Сменили и камердинера моего Хешама.

– Должно быть, это произошло вследствие сегодняшнего приключения, смерти мушира Изета. Я не знаю, ваше высочество, другой причины.

– Мне вовсе не нравится эта перемена.

– Часто доверяют слуге, который вовсе не заслуживает доверия, а напротив, только злоупотребляет им.

– Я желаю снова взять Хешама.

Новый мушир зловеще пожал плечами.

– Очень жаль, что не могу исполнить желания вашего императорского высочества, – отвечал он. – Насколько я слышал, слуги Хешама уже нет в живых.

– Так его убили потому, что он нравился мне? – сказал принц Мурад.

– Если ваше высочество недовольны новым камердинером Мехмедом, то вашему высочеству стоит только всемилостивейше уведомить меня, и он будет сменен.

– Так бедного Хешама действительно заставили поплатиться своей жизнью за смерть мушира, в которой он совершенно невинен, – продолжал Мурад, не обращая внимания на слова Чиосси. – Мне теперь все равно, кто бы мне ни служил, каков бы ни был следующий камердинер, я не могу удостоить его своего доверия, не подвергая его жизнь опасности, я очень хорошо понимаю это теперь.

– Как я уже сказал, люди эти не всегда заслуживают подобного доверия, ваше высочество. На Хешаме лежит подозрение, что он не совсем невинен в смерти мушира.

– Ступай, объясни всем им, что это ложь, Хешам стоит выше подобного подозрения. Но им пришлось, кстати, под предлогом этого подозрения, взять его у меня и заставить поплатиться жизнью за свою верность. Не говори мне ничего об этом слуге, верность его, без всякого сомнения, достойна подражания. В моих глазах он стоит в тысячу раз выше иного визиря или паши, который под личиной верности и преданности ловко умеет набивать свои карманы. Хешам же умер бедняком, он даже не брал от меня жалованья. Он был мне верным слугой.

– Быть в мелочах бескорыстным не так трудно, – с многозначительной улыбкой заметил мушир. – Он не брал жалованья, зато, может быть, он иначе умел вознаграждать себя.

– Ты потому это думаешь, что так поступает большинство в нашем государстве, ты думаешь, что недуг этот так заразителен, что уже не найдется более ни одного слуги, который бы не воровал и не обманывал, не наживался бы выжимаемым при всяком удобном случае бакшишем[18]. Так знай же, что невинно пострадавший сегодня Хешам был образцом бескорыстия, он достоин удивления, я хочу воздать ему единственную награду, какую могу дать ему теперь после смерти, то есть добрую память и отзыв, что он был честным человеком. Одно это слово ставит его выше других.

Чиосси менялся в лице от едва сдерживаемой им злобы.

– Нет ли у вашего высочества еще поручения для меня? – спросил он дрожащим голосом, едва владея собой. – Выслушивать похвалы слуге вовсе не входит в мои обязанности.

– Но для многих они достойны сочувствия. Мушир, я приказываю тебе, чтобы на его надгробном камне была сделана надпись: «Он был честным человеком», это лучше всякого саркофага. Теперь ступай, я хочу спать. Прикажи новому камердинеру Мехмеду принести мне к ночи стакан шербету.

Чиосси поклонился.

– Приказания твои, светлейший принц, будут исполнены, – сказал он. – Желаю вашему высочеству продолжительного и спокойного сна.

И, злобно сверкнув глазами, он вышел из комнаты. Последние его слова имели двоякий смысл, злобным тоном, с каким-то особенным ударением пожелал он принцу продолжительного и спокойного сна… Но Мурад и не подумал о двояком смысле слов мушира, он едва ли даже слышал его слова, едва ли обратил на них внимание. Его одолевала усталость, он чувствовал сильный жар, и жажда мучила его.