Ваша честь (СИ) - Брэйн Даниэль

Тина обмотала меня простыней, подлила пахнущую травами воду. Раненную руку я держала высоко, так, чтобы не намочить повязку. Услуги Тины оказались очень кстати — я могла не заморачиваться, как вымыть голову, все сделала она, и, надо сказать, на уровне отличных салонов. Она не использовала мыло, но что -то вроде маски нанесла, и пока моя шевелюра впитывала — интересно, что, но явно результативно — Тина мягко протирала меня, я не сопротивлялась. Ванна расслабляла, мысли утекали, на глаза набежали слезы — запоздалое принятие, кто я и что я была и есть теперь, и как было хорошо, что капли воды маскировали минуту моей слабости.

Я почти что обречена. Как ни крути, эти двадцать лет будут самыми ужасными в моей жизни.

Глава восьмая

Время текло как-то вязко. Слишком вязко, а может, это мне требовалась перезагрузка всего и вся.

Я выбралась из ванны, закутанная в еще одну простыню, как я надеялась, чистую, Тина усадила меня в кресло и принялась расчесывать волосы. Для многих — не жизнь, а мечта, но я даже обычный гигиенический маникюр в салоне переносила с трудом. Сорок минут! А окрашивание? Однажды я подписалась на модный «шатуш» и за четыре часа прокляла все на свете... Скука, скука!

— Тина? — окликнула я. — Как ты думаешь, чем я могу здесь заняться?

Она от неожиданности чуть не уронила гребень.

— Церковь? — попыталась я пояснить. — Благотворительность? М-м... я имею в виду: ходить на службу Всем Святым? Помогать обездоленным?

— Милая госпожа, это дело монахов, — удивленно проговорила Тина, и по ее тону я поняла, что сказала нечто немыслимое. — Да, Хакке мне рассказывал, что в деревнях и имениях господа устраивают Святые Дни, и тогда все, кто нуждается, может прийти и получить помощь, но. — Она осторожно и чудовищно медленно расчесывала мои пряди.

— В Вельдериге ведь никто не голодает. Святой Орден заботится об этом, если у кого наступает крайняя нужда.

И хорошо это или плохо?

— Шить? — упиралась я. Кого мне было еще расспрашивать? — Играть на музыкальных инструментах?

— Милая госпожа умеет играть?

Хороший вопрос. В точку. Вот теперь Тина уронила гребень, наклонилась, подняла, и что мыла мне голову, что нет — как чесала, так и продолжала, но я решила не заострять на этом внимание.

— Нет, Тина, не умею.

— Шить не пристало благородной даме, ежели она не бедна, — наставительно и даже, кажется, укоризненно сказала Тина. — А играть — то пусть скоморохи играют.

— И что мне делать? — проворчала я, с трудом скрыв раздражение.

Нормальный человек из моего времени спросил бы — а что я делала в деревне. Разумеется, я все равно не ответила бы, но Тина загадочно протянула «м -м-м» и ничего не сказала.

Так все-таки, чем мне заниматься? Сидеть, наверное, на балконе, как Йоланда сидела в тот момент, когда в ее тело попала Анастасия Еремина, а потом по расписанию — есть, спать и причесываться. Господи, в моем мире в стародавние времена женщины были хоть чем -то заняты! Да что там, уже в эпоху Екатерины Великой женщины могли быть признанными учеными, а уж права быть монахинями, благотворительницами, да и просто вести хозяйство их никто никогда не лишал!

Я усмехнулась: что я там говорила, что мне повезло? Да лучше бы я попала в служанку! Не потому ли доктор и цирюльник, а также Дамиан, сочли меня умалишенной, потому что я наплела себе перспективы, сравнимые разве что с привычными мне «вот выйду замуж в Париж» и «дождусь, когда придет письмо из Хогвартса, ну и что, что мне тридцать, почта где-то потеряла его»?

— Я закончила, милая госпожа, — проговорила Тина и пошла к сундуку.

Видимо, мне предстояло наконец -то одеться.

Я знала, конечно, что это был долгий процесс, но даже не представляла, до какой степени! Сперва мы сменили — снова! — рубашку, и эта новая была куда тоньше прежней. Я бы сказала, что это был батист — но точнее понять я попросту не успела, потому что на нее почти сразу надели другую, почти такую же, но плотнее. И тоже белую.

А потом был корсет, по счастью, заканчивавшийся под грудью, а не заходящий на нее. И вот тут я возблагодарила и местные небеса, и местную моду: пытаясь сделать меня немного менее худой, нежели я была, корсет этот Тина не то что не затянула — он почти что болтался на мне. Да я счастливица! Если бы мне досталось тело пышечки, а мода требовала бы худобы и изящества, я бы тут же и задохнулась от попыток превратить меня в инстадиву. Что там постоянно ставили в упрек моим современницам — фильтры, грудь, бедра, брови? Вся красота веками перемещается с одной части тела на другую. Куда мы в этом десятилетии поставим акцент?

Затем последовала светло-коричневая юбка — похоже, из плотного шелка, но я бы не поручилась. Вискоза, как вариант, но откуда бы ей тут взяться, одернула я себя. Шелк или еще какая-то похожая на него местная ткань. Мне в прямом смысле этого слова придавали вес — я спрогнозировала еще килограмма три и приуныла.

Тина помогла мне сесть в кресло и натянула на меня бледно -розовые чулки. Тоже словно шелковые, плотные, и подвязала их широкими лентами прямо над коленями. До поясов и резинок тут пока не додумались, так что опытным путем выбрали самое подходящее место. По крайней мере, оттуда ничего не сползет.

А вот туфли мне очень понравились. Тряпочные... снова шелковые? — они были мягкими и ощущались практически тапками. Я вспомнила, как несчастные служанки разнашивали обувь для господ, и снова посчитала, что в теле аристократки я везунчик. Да, определиться с собственной судьбой мне было сложновато.

Затем меня снова поставили на ноги — в этот момент я почувствовала себя куклой — и надели еще одну юбку, бежево-золотистого шелка, вышитую спереди золотистыми же цветами и листьями. Она жутко, до раздражения шуршала при каждом моем движении, и я старалась шевелиться как можно меньше — так меня бесил этот звук, почти как пенопластом по стеклу.

За юбкой последовала — я подавила нервный смешок — еще одна юбка. Конца и края тряпочкам не видать. В очередной раз юбка шелковая, но ткань была очень плотной, из такой, подумала я, вполне можно сшить добротный плащ или куртку. Шоколадного, очень красивого, на мой взгляд, цвета, она вся была расшита золотыми листьями и оказалась ужасно тяжелой. Не знаю, сколько килограмм она весила — пять? Семь? Как я буду в ней двигаться? Меня словно тянуло к земле, и делать перерасчеты собственного веса в одежде уже не хотелось. Спереди эта юбка не сходилась, оставляя видимым приличный кусок нижней, и мало того, надев ее на меня, Тина ловко принялась закалывать ткань по бокам, так что вскоре я уже толком не могла опустить руки. Зато нижнюю юбку стало видно гораздо лучше.

Но это было еще не все. Закончив с нижней частью моего наряда, Тина надела на меня что-то вроде легкой короткой рубашки — из той же ткани, что и верхняя из моих нижних юбок. От этой конструкции я скрипнула зубами. Я всегда ненавидела сложные многослойные наряды — принцип «капусты» предполагает комфорт, то есть то, о чем здесь можно благополучно забыть. Пока я проходила пять стадий принятия неизбежного, Тина принесла воротник — широкий, кружевной, жесткий и чудовищно неудобный, и у меня моментально зачесались и шея, и грудь. Но меня, конечно, не спрашивали, и возражения по поводу придворной моды слушать бы тоже никто не стал. Случай с доктором показал мне наглядно и даже нательно, что этот мир к прогрессивным взглядам не готов и договариваться здесь бесперспективно.

И уже когда я решила, что с меня хватит, Тина оглядела меня критически и надела на меня что-то вроде куртки из того же шоколадного шелка, что и верхняя юбка. Куртка была так же вышита и такая же почти что тяжелая, с отвратительно жесткими манжетами, от которых прогнозируемо зачесались запястья.

Я начала считать до ста. Старый метод успокоиться превратился в счет до двухсот, потом до пятисот, потом я просто плюнула. Тина расправила мне рукава с прорезями и принялась вытаскивать в них рукава рубашки. Вышло, наверное, даже красиво, но все это заняло едва ли не час, а Тина была педантична.