Хранители пути - Карина Сарсенова

— Меруерт, это твой дядя! — чересчур выразительный кивок перекрашенной хной головы был подхвачен щедро умильной гримасой Шалкара. — Он так волновался за тебя! Так волновался! Места себе не находил! — заботливый щебет девицы перемежался сдобными взглядами, с прицельной меткостью бросаемыми на мужчину. — Я никогда видела, чтобы кто-нибудь так убивался из-за своей племянницы! — колючие нотки ревности выскочили из потока слов и болезненным рикошетом прошлись по растерянной душе Меруерт.

Наградив Меруерт самой слащавой из имеющегося арсенала неискренних улыбок, медсестра, видимо, решив, что сеанс успокаивания больной успешно проведен, прошла к прикроватному столику и небрежно водрузила, почти кинула на него перекошенную плоскость подноса. Тот сразу же едва не скинул с себя чашку с подозрительно желтоватым чаем, но был вовремя остановлен властной рукой Шалкара. Обхватив ее обеими руками, словно желая сберечь остывающее дыхание целительной жидкости, Шалкар осторожно поднес посудину ко рту Меруерт.

— Но… но я вас не помню… — непослушными от расстройства губами прошептала девушка, жалобно глядя поверх чашки на прибывшего к ней родственника.

— Конечно, не помнишь! — дружным дуэтом вскричали медсестра и Шалкар. Вздрогнув, Меруерт судорожно схватилась за чашку как за спасительный круг и опрокинула ее содержимое себе на колени.

Досадливо поморщившись, медсестра обтерла ее мокрый халат бумажными салфетками.

— Милая девочка, конечно, ты не помнишь, — отняв у Меруерт чашку и бережно взяв ее за руку, проникновенно тихо сказал Шалкар. — Ты ничего не помнишь. И это немудрено. Ведь ты… — голос Шалкара наполнился дрожью невыплаканных слез, и Меруерт в свою очередь интуитивно-сочувственно сжала его руку. — Ведь ты пережила ужасный стресс. Совершенно немыслимое испытание… — не в силах более сдерживать эмоции, защищаясь от боли подступивших воспоминаний, Шалкар прикрыл ладонью глаза. — Ты потеряла память.

Солнце ласково оглаживало комнату золотистыми чувственными касаниями… Крохотные веселые пылинки прыгали в потоках приглушенного тепла, радужными огоньками отражаясь в мечтательно застывших глазах Меруерт…

— А еще вот случай! Представляешь, когда мы пошли с Арманом, твоим отцом, купаться на речку, мама, а она страшно боялась, что мы утонем, сказала: если утонете, домой не приходите! На полном серьезе сказала, строго так! А мы ходили на речку каждый день — и в дождь, и в жару! И во-о-от таких раков там ловили, голыми руками! Они на нас наскакивали из глубины, норовили на дно утащить и сожрать! Однажды я даже в воду свалился, такой рак здоровенный попался! Но Арман прыгнул на него и пяткой как даст промеж глаз! У рака аж усы в косичку заплелись! Вдвоем мы его одолели. Насилу из воды вытянули. Мать варить отказывалась — он в кастрюлю не влезал! Пришлось у соседки казан для плова брать. У нее же в семье пятнадцать едоков было! Самый вкусный рак на моей памяти — тот самый. Добытое в бою, оно всегда слаще! — радостная скороговорка Шалкара, целиком ушедшего в переживание счастливого прошлого, то и дело воплощалась в робкие улыбки Меруерт, вспыхивающие от искренне соразделенного веселья. Заражаясь его безудержным, как часто бывает после перенесенного страдания, смехом, девушка заливисто хохотала, с восхищением вглядываясь в искрящиеся глаза дяди. Шалкар, казалось, был полностью захвачен переживаемыми добрыми воспоминаниями. Как маленький мальчик, он подпрыгивал на кровати, вскакивал с нее, размахивал руками, бегал по комнате и даже приседал, стараясь красочнее нарисовать внезапно ожившее в памяти событие. И, надо отметить, ему это отлично удавалось. Вновь усаживался на кровать, отирал пот с крутого интеллектуального лба. И всякий раз не забывал бережно прижимать к себе раскрасневшуюся от веселья девушку.

— Что там, наверняка тебе отец рассказывал, и куда лучше, чем я… Да, рассказчик он был от Бога! Не зря писал всю жизнь. Пусть и в стол, но какие это были рассказы… Жизненные. Потому и за душу хватали, за самое сердце… — возбужденно блестя глазами, делился впечатлениями Шалкар. Его взгляд туманился от приятных воспоминаний, приобретая еще большую глубину. Меруерт, будучи не в силах оторвать глаз от неодолимо харизматичного визави, безвольно, но с каким-то потаенным удовольствием тонула в его все нарастающей теплоте. Его ли теплоте… Сколь часто против кого-либо используется его же сила или слабость, качество его характера… Ведь чем иным чаще всего оказывается любовь, если не притяжением к самому себе, пусть и спроецированным на внешний предмет обожания?

Околдованная манящей бездной взгляда Шалкара, она безотчетно следовала за предложенными ей картинками памяти, даже не задумываясь о том, образы своей ли жизни она перепросматривает под чутким руководством извне. Границы между пространством ее и другой личности стерлись, и девушка совсем не замечала болезненных уколов острых льдинок, назойливо вьющихся вокруг ее души…

— А потом мы, наловив полное ведро мелкой рыбешки, шли домой и мать все это жарила… Кстати, твой отец решил стать врачом, когда нашу маму укусило сразу два скорпиона, помнишь? Они спрятались в кухонном полотенце. Маму тогда еле откачали. Ну, Арман и решил, что будет спасать человеческие жизни, чтобы уж наверняка… Наивный был, но добрый очень… Как мне его не хватает. Каждый день слышу его голос в своей душе. Эх, сколько мы могли бы сделать вместе, если бы не эта чертова автокатастрофа…

— горе, оказывается, способно жить тайной жизнью в подспудье человеческой души! Тщетно пытаясь сдержать подступающие слезы, Шалкар закрыл глаза дрожащей рукой, а другой робко, в поисках поддержки, коснулся руки Меруерт. Поддавшись мощному сочувственному порыву, возникшему из самой глубины ее души, она схватила обеими руками его руку и разразилась потоком долгожданных слез… Ведь она не плакала с того страшного дня… С того момента, когда ее жизнь была почти что утрачена… Совместное страдание объединяет надежнее совместного счастья. Наплакавшись вдоволь, Меруерт и Шалкар доверчиво затихли в родственных объятиях друг друга…

— Самое главное, что ты осталась жива, — голос Шалкара, вернувший ее во внешний мир, прозвучал словно из самого ее сердца. Но в то же время он был невыразимо далек от него… какое-то новое качество ее сознания, ставшее вдруг слишком явственным, смутило девушку и заставило обратить на себя внимание. Однако повелительно-заботливый тон дяди не позволил ей изучить непривычность своего состояния.

— И я могу теперь выполнить свой долг, сдержать слово, которое дал моему любимому и единственному брату, — стремительным движением Шалкар промакнул слезы на глазах бумажным платком, явно стараясь скрыть свою эмоциональную слабость от Меруерт. Она деликатно отвернулась, верно истолковав этот жест. Черт, ему никак не удается взять себя в руки! Как же беззащитная девушка сможет довериться мужчине, который не в силах совладать даже с собственными чувствами… Но какой он искренний и милый в своей эмоциональности! Выходит, ему так же плохо, как ей. Нет, еще хуже, он же мужчина, а мужчины плачут в состоянии подлинной безысходности… Значит, ему необходима ее помощь.