НЛО из Грачёвки - Виталий Пищенко

Луч света выхватил из тьмы рыбу, похожую на камбалу. Лежа на дне, она следила за тарелкой флюоресцирующими глазами. Что-то в странной технике ей не понравилось, и, волнообразно помахивая плавниками, рыба скользнула в темноту.

– Интересно, зачем ей глаза на таких глубинах, – удивился Павел. – Ведь тьма же кругом, Как она называется, ты, конечно, тоже не знаешь? – злорадно осведомился он у Левки.

Тот удрученно молчал.

– Да, брат, – продолжал измываться над ним Пашка, страшно довольный тем, что вечный отличник Вольский сел в лужу. – Оказывается, для научных исследований неполное, среднее образование… того… не подходит!

– Погодите-ка, – заговорил Тихон, прижимая фару к самому куполу. – Черт, не вижу. Пашка, давай ближе…

Из темноты внезапно возник блестевший сталью цилиндр. За ним в полумраке виднелся еще один. Черные латинские буквы змеились в струях сдвинутой тарелкой воды.

– Батюшки, – простодушно удивился Левка. – Это еще откуда? Ну-ка, что там написано? Подрули… «Опасно!» на трех языках… Радио… Ого! Сматываемся отсюда! Быстро! Это же надо! – возмущался он, пока Пашка уводил тарелку от опасного места. – И тут помойка! Радиоактивные отходы! Ишь куда догадались… Ну, кому вот в голову такое могло прийти?

Тихон пожал плечами. Пашка тяжело вздохнул. Он давно простил океану и мурену, и всех каракатиц, но чувствовал, что океан никогда не простит людей за один-единственный такой вот цилиндр.

…Всю обратную дорогу Пашка ехидно уточнял у Вольского, какова научная ценность их экспедиции. Лев лениво отругивался. Сосредоточенно обдумывающий что-то Тихон молчал.

4

Поздно вечером Волков заглянул в лабораторию.

– Я к Савельеву. Опять вызывает. Дежурка внизу? – поинтересовался он. Получив утвердительный ответ, осмотрел сотрудников:

– Хватит на сегодня, расходитесь. Кто дежурит?

– Я, Константин Тимофеевич, – с готовностью отозвался Игорь.

– Повнимательнее. Если что… Держи в курсе.

Волков ушел, в лаборатории еще долго стояла тишина, нарушаемая лишь шарканьем ног Игоря, слонявшегося по проходу между столами. Сцепив руки за спиной и ссутулясь, а оттого потеряв свой вечно вызывающий вид, аспирант бродил по истертым плахам купеческого пола, стараясь наступать на вылезшие от времени сучки. За окном давно уже стемнело, но никто не расходился.

– Устал шеф, – нарушил молчание Сеня.

– Да… – поддержал его Кирилл, сидящий верхом на потенциометре. – Вымотался. Даже когда Агафона запускали, и то лучше выглядел.

– Да… комедия была, – выпрямил грудь Игорь. – Помните, приоритетный список диктовал по селектору: теория относительности, римское право! – подражая хрипловатому голосу Волкова, сказал он.

Ребята засмеялись, заговорили, вспоминая.

– Гракович, помнишь, на вторые сутки, с чаем?.. «Какой чай?» – говоришь…

– Не так было, – улыбнулся Гракович. – Я записываю, а он диктует: «Палеонтология – распространенный учебник, любой. Геотектоника – что угодно, только побыстрее. И еще чай». Спрашиваю: «Что по чаю: выращивание или потребление?» А он покашлял и говорит: «Да нет, Володя… Завари там стаканчик купецкого…»

– Да… тогда хоть понятно было, что к чему, – понизил голос Сеня. – А сейчас чего? Чего вот он кренделя пишет?

Все замолчали. Агафон и в самом деле писал «кренделя». При неизменном и совершенно стабильном положении шнура под вакуумным колпаком напряженность полей развертки выписывала невиданные кривые. Части этих кривых, снятые на кальки, грудами лежали на столах Граковича и Кирилла. Ими были забиты папки. Копии были отданы в институт Математики. У Граковича было подозрение, что эти кривые содержат в себе информацию биологического порядка, и он вновь и вновь загонял шифрованные ленты в память институтской ЭВМ, получая ответы в основном нелестные, самым мягким из которых был: «Ваша уверенность необоснованна». Кириллу, имевшему версию технического характера, везло больше. У него даже была тоненькая папочка с заключениями о стопроцентном совпадении отдельных участков диаграмм с графиками разгона твердого тела в воздухе и в воде. Вопрос о разгадке тайны Агафона был вопросом времени, а не принципа.

Сеня, мучимый вечными комплексами неполноценности, страдал. Ему казалось, что это по его вине группа не может получить окончательного результата. Вновь и вновь настраивая приборы, он содрогался, если видел, что какой-нибудь из них не выдает паспортных характеристик. Словно коршун на добычу, Сеня бросался на виновника и выжимал из прибора то, к чему не возносился даже разработчик в самых смелых мечтах. Последнее время его стала смущать едва заметная зубчатая линия на краю графиков. Никому она не мешала. Никто до сих пор не обратил на нее внимания. А если и обратил, то отнес к числу возможных погрешностей измерения. Но Сеня видел ее с самого начала, боролся с ней всеми силами и ничего не мог сделать. Чем точнее он настраивал приборы, тем яснее проступал неведомый ритм. В последние дни стало очевидным, что пренебрегать нельзя ни одной мелочью. И Сеня решился дать бой. Он долго бродил по подвалам, заваленным рухлядью и списанным оборудованием, и наконец нашел то, что ему было нужно, – архивного вида потенциометр, который, однако, позволял реализовать одну идею…

– Куда ты этого мастодонта волокешь? – возмущался Игорь, – Мало тебе того, что ты уже нагородил?

Лаборатория и в самом деле за последние дни стала похожа на склад оборудования. Все столы, шкафы и проходы были заставлены жужжащей, стучащей и мигающей аппаратурой.

В открытые окна лаборатории заглянула луна.

В полном молчании стали собираться по домам.

– Идите… – ответил Сеня на немой вопрос Граковича. – Я еще посижу, попаяю.

5

– Угробили день, – сказал Лезка. – Может, Пашка что-нибудь нашел?

Вместо ответа Тихон зло поддел ногой гриб-дождевик, и тот лопнул желтой табачной пылью.

Целый день они «прочесывали» лес, спускались в овраги, обшарили Таранькину Гарь, добрались даже до рыбопитомника, до которого было километров десять. Там друзей угостили ухой. Умело направляемый Левкой разговор зашел о том, как должны были бы выглядеть обитатели созвездия Волопаса и что стали бы они делать, забрось их судьба на Землю, К единому выводу так и не пришли. Очевидным было лишь одно: ни работники питомника, ни многочисленные грибники слыхом не слыхивали ни о пришельцах с иных планет, ни о тарелке. Более сведущим оказался лишь дед Кондрат, встреченный ребятами у дальнего лога. Промышлявший травками и корешками дед знал лес как «свои пять», а отдельные участки даже лучше. С полчаса ошарашенные ребята бродили за сухоньким стариком, слушая рассказы о неведомых обитателях здешних лесов. Картина, нарисованная дедом Кондратом, была прямо-таки феерической: выходило, что обитатели всех ближайших созвездий, включая сюда, безусловно, и Волопаса, и Тау Кита, кишмя кишели в грачевском лесу. Дед избегал современной терминологии и именовал гуманоидов не иначе, как «лешими», «домовыми» и «кыкыморами», но разве суть была в названиях! Имели место в дедовой памяти и странные летательные аппараты, как маленькие – на одного инопланетянина, так и большие – корабли матки. Те могли висеть над полянами и, повинуясь акустическим сигналам пришельцев, открывали люки, выпускали лестницы, разворачивались вокруг своей оси! Спотыкаясь, ребята брели за дедом Кондратом, потом сели на нагретом солнцем косогоре, а старик принялся вязать пучочки своих волшебных трав, которыми врачевал всех желающих. На вопрос о том, не происходили ли контакты жителей Грачевки с пришельцами, Кондрат согласно закивал головой: