Песня, зовущая домой - Дорис Смит

Следующим утром, когда я еще завтракала, зазвонил телефон. Это был Адам. Прошлым вечером он вернулся поздно и сегодня почти весь день будет встречаться с разными людьми, но вечер у него свободен. Как насчет шоу? Я согласилась, и мы оба одновременно предложили сходить на русскую пьесу.

— Как насчет билетов? Может, лучше я их возьму? — предложила я, и Адам с благодарностью согласился.

Мама, работавшая сегодня с утра, уже собиралась уходить, но без всякого смущения задержалась, чтобы с удовольствием послушать наш разговор.

— Я могла бы попросить портье взять билеты, — предложила она. — По пятницам он всегда бывает в центральной конторе. — Центральная контора находилась в Вест-Энде.

Искушение было слишком велико. Солнце палило, и я готова была поручиться, что температура в городе скоро будет больше восьмидесяти [1].

— Сейчас напишу, — сказала я, доставая блокнот и карандаш.

Но маме было некогда ждать. Автобус должен был появиться через две минуты.

— Театр Нептуна. Я не забуду, — пообещала она и убежала.

Лондон все еще был похож на жаровню, и когда я спешила вдоль Стрэнда, где должна была встретиться с Адамом, волны горячего воздуха обдували щеки. Я надеялась, что в театре есть кондиционер, потому что там должен был быть полный сбор. Мама сказала, что портье удалось достать билеты только в предпоследний ряд амфитеатра.

Адам, ждавший в условленном месте, выглядел бледным и усталым. Пиджак он держал на руке, оставшись в рубашке цвета румянца, такой же элегантной, как и голубая на прошлой неделе.

— Кстати, — небрежно сказала я, когда мы направились в сторону театра, — на самолете из Найроби я встретила вашего знакомого. Я забыла сказать вам в прошлый раз.

— Кто это был?

— Совершенно потрясающе, хотя тогда я этого не поняла. Колин Камерон!

— Колин Камерон! — Показалось мне, или Адам побледнел? Возможно, предположила я, это сказался трудный день по такой жаре. — Как вы узнали, что мы знакомы? Это он вам сказал? — Резкая нота в его голосе была еще одним признаком усталости.

— Да. Я читала статью о вас, и он это заметил.

— Ясно. И больше ничего?

— А что еще могло быть? — мягко поддразнила я. — Расскажите.

— Нет, конечно ничего, — отрезал Адам. Я вздрогнула от неожиданности. — Мы вместе были в колледже, вот и все.

Через мгновение мы свернули к театру. Его фонари, которые через час будут сиять в темноте, сейчас светили подобно лунам. Большая толпа бурлила у входа.

— Вот не думал, что эта пьеса привлечет столько народу, — Адам, нахмурившись, остановился. — Черт побери, Деб, мы не туда попали.

— Нептун, — сказала я, и тут мне бросилась в глаза афиша. НЕАПОЛИТАНСКИЙ ТЕАТР. ГАЛА-ВАРЬЕТЕ. Одновременно Адам с каменным лицом помахал билетами перед моим носом. Два места в амфитеатре, ряд V, 18 июля, Неаполитанский театр.

В тягостном молчании мы прошли на свои места, оказавшиеся не лучше, чем я ожидала. Адам с обреченным видом читал программу.

— Как мы все это выдержим? — Я чувствовала то же самое, но не решалась сказать. Все-таки хоть как-то надо было оправдать затраты. Однако вскоре Адам беспокойно заерзал.

— Знаете, сегодня мне не удалось встретиться с одним парнем. Пожалуй, я ему позвоню сейчас. — Он взглянул на часы. — Вернусь через полчаса. — Он встал, добрался до прохода и исчез так быстро, как будто спасался бегством.

Через минуту раздались первые такты увертюры. Два сиденья слева оставались незанятыми, и в моем нынешнем настроении и это меня раздражало. Театральные манеры, кисло подумала я, пожалуй, не лучше дорожных.

И конечно же, они появились через добрых пять минут. Стройная смуглая женщина в мерцающем оранжевом платье шла первой; за ней, вежливо улыбаясь, следовал темноволосый мужчина с округлым приятным лицом, которое я последний раз видела па экране, когда он разговаривал с Гэри Майо.

— Это вы! — воскликнул он, пробираясь мимо моих коленок, и опустился в кресло рядом со мной, но только чтобы через несколько секунд поменяться местами со своей спутницей, когда выяснилось, что голова и плечи сидевшего впереди крупного мужчины мешали ей видеть сцену.

Миссис Камерон — мне хватило пары секунд, чтобы увидеть ее обручальное кольцо — выглядела потрясающе по любым меркам, в особенности по сравнению с анемичной блондинкой цвета сахарной ваты вроде меня.

Ее блестящие волосы цвета воронова крыла были плотно уложены вокруг головы, платье с плетеными бретельками не скрывало загара, выглядевшего как средиземноморский. Я вспомнила фразу, сказанную им в «Галерее»: «Это слишком много, так долго не видеть моих домашних». Наверное, это очень приятно, когда о тебе так говорят, и еще приятнее усадить детей в машину и всем вместе ожидать посадки самолета. Это напомнило мне о Руфи. Теперь наверняка можно было предполагать, что ей стало лучше, но все-таки я должна спросить. Только не сразу. Это может быть расценено как попытка навязаться ему. Я решительно погрузилась в изучение программы.

Всю первую половину представления Колин и его жена оживленно болтали, и однажды она дружески накрыла его руку своей. В перерыве обычный ручеек детей струился мимо нас за мороженым, и с каждым, кто протискивался мимо Камеронов, Колин обменивался парой слов и похлопывал его по плечу. Потом он сам вышел и через некоторое время вернулся с двумя здоровенными стаканчиками. Пока они с ними управлялись, он вдруг посмотрел в мою сторону.

— Извините, я не сразу понял. Вы здесь одна?

— Не совсем, — бессмысленно сказала я и смущенно уткнулась в программу.

Произнесенное миссис Камерон вполголоса «а теперь ты куда?», заставило меня поднять голову. Ее муж пробирался к выходу.

Когда свет начал гаснуть, он снова появился, неся, довольно рискованно, три стакана апельсинового сока.

— Опять я, — виновато прошептал он, протиснувшись к моему креслу. — Берите. Один из них для вас.

Занавес поднялся перед выходом звезды программы, и сзади послышался негромкий ропот.

— Сядь, милый, — настоятельно сказала миссис Камерон, дергая его за рукав. Чтобы было быстрее, она передвинулась на одно место, и Колин послушно уселся рядом со мной.

Звезда призывала нас петь с ней вместе, но я не знала и половины песен. Мой сосед, как и следовало ожидать, знал их все. Что удивляло и радовало — это то, что он пел совсем как все, вполголоса, так что его голос не выделялся. Конечно же, невозможно и подумать, издевалась я над собой, чтобы он разошелся здесь, в предпоследнем ряду, и представила, что было бы, если бы этот знаменитый тенор взмыл из задних рядов.